Короли побежденных

Он был врач, он знал, о чем говорит.

Потом мы долго беседовали. И о том, как убаюкать горе, и о более земных вещах. О том, что мне делать, когда я останусь один.

Кончилось псе тем, что отец сел писать новое завещание, по которому поместье переходило в мое владение. Он хотел сделать все для того, чтобы я ни в чем не нуждался.

Одного лишь он не мог предусмотреть. Того, что, пока я живу в их доме, среди вещей, которых касались отец и матушка, я могу говорить с ними, как с живыми.

Разумеется, едва было вскрыто второе завещание, мои родичи тут же попытались его оспорить. Они утверждали, что я в силу своего происхождения не могу считаться аристократом и членом их семьи. Между ними и нанятыми отцом адвокатами завязалась долгая тяжба, поглощавшая кучу денег. Я же так и висел между небом и землей.

Однако, судя по письму, и господин Дирмед был не в восторге.

Во всяком случае, все его смиренные пассажи вроде «считаешь себя обиженным нами», «нанесено оскорбление», «поверь, неумышленно», «просить у тебя прощения», «как только тебе будет удобно» я воспринимал как тонкие шпильки, которыми меня прикалывали к стене. В самом деле, если он не признавал меня своим родичем, вся эта вежливость могла быть только издевкой.

И наконец, «решение, не затрагивающее ни твоей, ни нашей чести». О какой такой моей чести могла идти речь, если я в их глазах был безродным попрошайкой?

Так что, скорее всего, в Аврувии меня ждал ультиматум. И я был к нему готов. Собственно говоря, у господина Дирмеда были все основания так поступить.

Потому что, когда я полностью осознал, что будет со мной, если я потеряю дом, мне пришло в голову, что и я могу заставить зашататься землю под ногами моих родичей.

Я попросил дозволения у отца. И получил его.

Я приехал в Аврувию около полудня и вновь увидел сложенные из желтого песчаника стены, невысокие дома с окнами в человеческий рост, разноцветные мозаики под крышами. Зимой грудная лихорадка тоже собрала здесь свою дань: то здесь, то там я видел на окнах белые или серые платки.

Однако сейчас город уже оживал: в утоптанной грязи на улицах было много следов тупоносых башмаков матросов и мастеровых, узких женских сапожек, кое-где отпечатались подковы с королевскими знаками. Из домов долетали запахи дымящихся жаровен и мокрой известки.

Прежде чем предстать перед глазами дяди, я завернул в городской дом моих родителей. Он много лет стоял заброшенным, лишь фасад подновляли время от времени, чтобы не позориться перед соседями. Но несколько дней назад я прислал из поместья слуг и велел им нанять охрану.

Я так торопился, что не стал заходить в дом. Керн, сын Тарна, главный распорядитель моей затеи, сам вышел ко мне, и мы поговорили прямо у ограды.

— Сколько вам удалось выручить за драгоценности? — спросил я.

— Почти пять тысяч марок, господин.

— И сколько вы вчера раздали?

— Без малого три тысячи.

— Отлично. Дом Дирмеда не пытался вам помешать? — Я указал на свежую ссадину на его шее.

Он рассмеялся:

— Нет, совсем нет, господин! Это один из тех, кого мы одарили вчера. Он считал, что ему мало дали.

— Ладно, прибавь вергельд к своему жалованью. Я надеюсь, обошлось без серьезной драки?

— Конечно. Я не нанимал проходимцев. Охрана действовала замечательно и вчера, и сегодня утром.

— А что было сегодня?

— На рассвете пришел гонец из Дома Дирмеда и сказал, что сегодня вы приезжаете в столицу для переговоров с его господином. Тогда мы прекратили раздачу денег.

Он замолчал и быстро взглянул на меня. Я кивнул:

— Все правильно. И что же потом?

— У ворот собралась толпа. Они были в негодовании, и нам с большим трудом удалось их разогнать. Говоря по чести… Дом Дирмеда прислал своих людей в помощь нам.

Он снова нерешительно взглянул на меня, пытаясь понять, не рассержен ли я. Но я только улыбнулся:

— Вы молодцы. Пока все идет прекрасно. Оставайтесь здесь и ничего не предпринимайте. Возможно, я заночую сегодня у вас.

Нынешней зимой, когда я вновь и вновь перечитывал письма своих адвокатов и пытался понять, есть ли у меня хоть какой-то шанс сохранить дом, меня вдруг осенило, что слова для поддержания чести и благосостояния Дома можно истолковать по-разному.

И когда аристократы приперли меня к стене, я решил нанести удар в спину. Я продал кое-какие ценные вещи (те, с которыми не было связано никаких важных воспоминаний) и велел объявить в городе, что все, кто считает себя несправедливо обиженными Домом Дирмеда, могут получить от меня возмещение нанесенного им ущерба. Таким образом я позаботился оподдержании чести Дома.

Разумеется, даже при своих куцых знаниях законов я прекрасно понимал, что раздаю то, что мне не принадлежит. Но я рассчитывал на быстроту своего предприятия и на то, что несправедливо обиженные поддержат эту идею. А при такой неразберихе часть денег и вовсе может исчезнуть бесследно, так что я, по крайности, не умру с голоду.

И пока что все шло как задумано. Аристократы соизволили обратить на меня внимание. Доказательство тому — вчерашнее письмо. И я знал, что скажу сейчас Дирмеду. Что, если они будут продолжать свой грабеж, я тоже смогу их немного ограбить.

Дирмед, так же как и Керн, встретил меня у ограды своего дома. На вид ему было лет пятьдесят. Густые каштановые волосы с седыми кончиками, как у породистой собаки, темные, блестящие глаза, большие губы, твердый подбородок. Ни в лице, ни в фигуре я не заметил ни малейшего признака слабости или болезни. Неприятности у него, несомненно, бывали, но он пока что неплохо с ними справлялся.

Словом, он был не тем противником, какого я пожелал бы себе.

— А вот и ты, Ивор. — Тон его был вполне дружелюбен. — Я рад, что ты услышал мою просьбу и приехал так быстро. Пойдем в дом. Ты не устал с дороги?

— Нет, благодарю; нисколько.

Мы переступили порог, поднялись по лестнице в его кабинет. И этих нескольких шагов мне хватило, чтобы понять, чем аристократы отличаются от прочих людей. Вовсе не богатством и не знатностью.

Каждая комната была словно беззвучная песня. Темные ковры, в которых тонули ноги. Старая резная мебель, самые изгибы которой согревали душу. Блики весеннего солнца на гобеленах. Я без труда мог себе представить, как поколение за поколением молодые аристократы вырастают здесь, впитывая всей кожей окружающие их красоту и достоинство. Достоинство людей, понимающих мир настолько, что в любую самую мелкую и будничную вещь способны вложить вселенскую гармонию.

Недаром аристократам на земле асенов дозволяется почти все. Они представляют наш народ перед глазами богов, каждое мгновение доказывая, что человек может служить украшением вселенной. И если при этом в своей земной жизни они немного жадничают и жульничают, то в лучах их славы эти маленькие недостатки вовсе не заметны.

Я попытался убедить себя, что мне нечего стыдиться своего обветренного лица и заляпанных грязью сапог. А также попытался не замечать неодобрительного взгляда Дирмеда, брошенного на мой серый камзол. Серый — цвет траура для простых асенов, белый — для аристократов. Пока не был решен вопрос о том, кто я есть, я не имел права носить траур по приемным родителям.

С этого Дирмед и начал:

— Если ты решил стать членом нашей семьи, ты избрал для этого странный способ. Сегодня ваш дом едва не разобрали по камешку.

— Но я вовсе не пытаюсь войти в вашу семью.

— Чего же ты тогда хочешь? Да, прости, я все еще держу тебя на ногах. Пожалуйста, садись. Выпьешь вина?

— Нет-нет, спасибо, — поспешно пробормотал я, соображая, что одно очко он у меня уже отыграл.

В самом деле, если я не претендую на то, чтоб они признали наше родство, как я могу у них чего-то требовать?

— Я хочу лишь одного, — сказал я как мог твердо, — исполнить волю моего приемного отца. Примите во внимание хотя бы, что я уже два десятка лет прожил в поместье и хорошо его знаю. И меня все знают. Никакой ваш управляющий не сможет так хорошо поддерживать там порядок. Давайте договоримся: оставьте мне земли еще на два-три года. И если потом вы сочтете, что они не приносят вам дохода, можете выгонять меня в шею.