Страница 7 из 11
Когда я выходила, его мама вдруг сказала:
— Юра, найди мои серые чулки… Да нет, не эти! Разве ты не видишь, что это стальные, а не серые…
Я вышла на лестницу и остановилась в раздумьи. Какой у Троицкого беспорядок в комнате! И почему его мама так поздно спит? Она, наверно, очень избалована. Все это, конечно, отражается на занятиях Юры.
Все-таки я хотела еще проверить свою догадку. Когда я вышла во двор, я разговорилась с одной девочкой, которая играла в классы. Оказывается, она живет в той же квартире, где Юра. Я узнала от нее вот что:
1. Юрина мама выступает на эстраде (кажется, поет).
2. Она спит до двух часов дня, а Юра бегает по лавкам и все делает.
3. Домработницы у них почему-то долго не уживаются.
4. Отец его, кажется, развелся с матерью.
5. Юра сам стирает свои носки.
6. Его любимая кошка Матильда сдохла в прошлом году, и он плакал.
7. Юрина мама не пускает его на занятия шахматного кружка.
Бедный Юра, как мне его жалко!
Когда я пришло домой, я была такая грустная, что папа несколько раз меня спросил:
— О чем ты призадумалась?
Но я, конечно, не могла ему сказать, что у меня из головы не выходит то, что я видела у Матильды. Он, наверно, так занят по хозяйству, что не остается времени для алгебры.
Мы с Варей тоже помогаем маме по хозяйству. Но мама не дает нам много работы, чтобы это не отразилось на занятиях.
Ура! Ура! Сегодня мы помирились. Дело было так: после звонка на урок география я шла в класс, как вдруг в коридоре меня нагнал Женька Штауф и, ухмыляясь, сунул в руку какую-то записку. Я побежала и класс. Вслед за мной вошел географ. Он начал показывать на карте реки и озера Западной Сибири, а я, прикрыв тетрадкой записку от Файки, прочитала:
«Лида, я долго думал, написать тебе или нет, и, в конце концов, решил написать. Пожалуйста, не сердись на меня, если можешь. Я теперь много занимаюсь (по физике мне помотает Беляев из нашего класса). И не думай плохо о моей маме. У нее вчера болела голова, поэтому она так поздно не вставала.
Юра.
А американку ты все-таки проиграла».
Когда я прочитала, мне хотелось запрыгать от радости и закричать на весь класс. Но шел урок географии, все сидели тихо и слушали объяснения Антона Григорьевича. У меня, наверное, было очень глупое лицо, потому что Файка тихонько спросила:
— Почему ты так сияешь?
Весь урок я сидела и думала вот о чем мне надо быть очень осторожной, чтобы опять как-нибудь не обидеть Юру. Например, он старается выгородить свою мамашу, сославшись на ее головную боль. Мне надо держать язык за зубами, чтобы опять не сказать что-нибудь лишнее. Постараюсь ближе подойти к Юре и как-нибудь помочь ему.
После звонка Файка начала было приставать ко мне с расспросами, но я выбежала вон из класса.
Мне хотелось скорей увидеть Юру, сказать ему что-то важное, сама не знаю что. Расталкивая всех по дороге, я мчалась в средний коридор, где занимается 8-й класс. На химической площадке я носом к носу столкнулась с Юрой.
Оказывается, он бежал мне навстречу. Мы оба остановились красные и запыхавшиеся. Наконец я выпалила:
— Я хотела тебе сказать… я хотела тебе сказать, пойдем сегодня из школы вместе…
Юра засмеялся и схватил меня за руку:
— Я тоже хотел тебе это сказать…
С Браславской я перестала разговаривать. Она держит себя возмутительно. На уроках подсказывает Рите и Астаховичу, которые, надеясь на ее подсказки, совсем перестали учить уроки. Попав под влияние Браславской, Колесникова тоже начала отлынивать от общественной работы. Прошлый раз они обе не явились на сбор звена из-за того, что ходили в цирк на «Черного пирата».
Я все думаю, как подействовать на Браславскую, и ничего не могу придумать. Если б только она поняла как можно интересно проводить время в отряде.
Видела Юру на переменке. Он стоял в коридоре у окошка, и у него было очень печальное лицо. Я подошла к нему и спросила:
— Юра, чем ты расстроен? Если не секрет, скажи…
Он сперва не хотел говорить, но потом признался, что вчера на сборе отряда у них обсуждался вопрос о его опозданиях.
— А почему же ты опаздываешь? Наверно, любишь поспать?
Юра ничего не ответил.
— Ну скажи же…
Юра рассердился:
— Вот пристала!
На следующей переменке меня позвал вожатый Ваня Кучеренко.
— Лида, мне надо поговорить с тобой об одном важном деле.
Мы пошли и красный уголок. Ваня сказал:
— Лида, ты, кажется, дружишь с новеньким Юрой Троицким?
— Да.
— За последнее время он стал учиться лучше, но на этой шестидневке у него было три опоздания. Он опаздывает чуть ли не каждый день. Мы никак не можем добиться причины. Попробуй разузнать, в чем тут дело.
Я пошла в класс и не заметила, как поднялась на два этажа выше, чем надо. Я все думала о Юриных опозданиях. Неужели он так же любит валяться в постели, как и его мама? И я решила вот что: завтра я встану пораньше, пойду к Юриному дому и прослежу, в котором часу он пойдет в школу.
Я встала очень рано, наскоро выпила чай, сложила книги в портфель и поехала на проспект 25 Октября к Юриному дому. Было 8 часов и еще совсем темно, когда я туда приехала. Возле Юриных ворот есть булочная. Я решила стоять возле булочной и смотреть на ворота. Прошло минут пятнадцать. У меня уже начали зябнуть ноги. Только я хотел зайти в булочную погреться, вдруг вижу, идет Юра. Но он шел не из ворот, а совсем с другого конца улицы, и в руках у него была плетеная корзинка, набитая покупками и бутылками с кефиром. Он торопливо вошел во двор не подозревая, что и его вижу.
Так вот почему он опаздывает! Он ходит за покупками, прежде чем отправиться на уроки. Я решила подождать еще немного. Через пять минут из ворот выскочил Юра с книгами в руках. Он помчался к трамвайной остановке, застегивая на ходу свое пальто.
Я пошла за ним и приехала в школу со следующим трамваем. До звонка оставалось восемь минут. Я побежала к Ване, рассказала ему все, что видела сегодня утром, и описала свой визит к Юре (после нашей ссоры).
— Хорошо, — сказал Ваня, — теперь мне многое становится понятным. Сегодня же я схожу к Троицкому и поговорю с его мамой.
Я очень рада, что Ваня сам взялся за это дело.
Осталось три недели до зимних каникул.
Как бистро промелькнуло первое полугодие.
Теперь нам приходится много заниматься. Пойдут письменные работы одна за другой. Позавчера был немецкий диктант, очень трудный, но я к нему хорошо подготовилась. По геометрии меня недавно вызывал Дмитрий Осипович, я все ответила и получила «хор». Теперь меня больше всего тревожит физика.
Я ее не люблю. Наш физик Модест Иванович, полный мужчина, похожий на Расплюева из «Свадьбы Кречинского», говорит медленно, точно сонный, и на его уроках мухи дохнут с тоски. И только иногда, очень редко, наш Модест оживляется и рассказывает разные истории.
Мне кажется, что физик ко мне придирается.
Он всегда задаст мне такие трудные вопросы, что поневоле сядешь в галошу. Притом, если я не отвечу ему хоть на самый маленький вопросик, он моментально усаживает меня на место.
Так было и последний раз, когда я засыпалась по электричеству.
Теперь я не могу ни на минуту забыть, что на моей чистой школьной репутации появилось такое пятно.
Сегодня весь наш отряд ходил в Эрмитаж. Мы долго рассматривали картины Рубенса. Рембрандта, Ван-Дейка, статуи, оружие, старинный фарфор и многое другое. Я хожу в Эрмитаж уже третий раз, но все-таки еще не успела как следует рассмотреть картины, потому что Файка все время тащит меня вперед.