Страница 11 из 11
А когда приехала карета, мы заметили, что у Троицкого отморожена одна щека (ее сейчас же начали растирать снегом).
Ну, Лидуха, поправляйся скорей.
Целую миллион раз, твоя Фаина».
Только что ушел Юра. Оказывается, он приходил в больницу уже второй раз, но в первый раз его не пустили. Я доедала после обеда манную кашу с вареньем, как вдруг заходит наша нянечка и говорит: «Там какой-то кавалер спрашивает Лиду Карасеву». Я чуть не подавилась манной кашей и закричала «Это я Карасева! Пусть идет сюда!..» Через минуту открылась дверь, и в палату вошел Юра в длинном белом халате, который делал его очень взрослым. И только тут я заметила, что Юра красивый мальчик.
Он сел возле моей кровати. Сперва мы не знали о чем говорить и только смотрели друг на друга. Мне было стыдно, что у меня остриженные волосы, и я такая некрасивая.
Наконец я решила сказать то, что мучило меня все эти дня.
— Юра, прости меня. Я тогда обидела тебя при всех ребятах, назвав трусом. Прости, если можешь…
— Я на тебя не сержусь, — тихо сказал Юра. — А Вакулину я не дал сдачи вот почему. Потому, что я понимал его обиду и злость. Ведь накануне на собрании меня вместо него выбрали редактором стенгазеты.
Мы помолчали. Потом я попросила рассказать школьные новости.
Юра сказал, что ему очень нравится работать в редколлегии, что теперь он сочиняет дружеские пародии на ребят, что Беляев из его класса сделал модель паровоза, управляемого по радио, и что на завтра назначено волейбольное соревнование всех школ нашего района.
— Интересно, кто будет играть в школьной команде вместо меня? — сказала я. — Юра, неужели же я больше никогда не смогу играть в волейбол?
— Что за глупости, конечно, сможешь.
— Но ведь я буду хромая.
— Это еще неизвестно.
Тут я решилась и спросила:
— Юра, ну а предположим, что я буду хромать. Скажи, ведь ты будешь относиться ко мне попрежнему, не правда ли? Например, тебе не будет неприятно ходить в кино с хромой девочкой?..
Юра вспыхнул и сказал сердитым голосом:
— Лида, как тебе не стыдно! Ты плохо меня знаешь, если задаешь такие дурацкие вопросы. Если б даже тебе отрезало обе ноги трамваем, я все равно остался бы твоим другом.
Как мне было приятно слышать эти слова.
Какая радость! Я начала ходить, и прихрамываю очень мало. Доктор сказал, что постепенно хромота совсем исчезнет. Я даже боюсь верить его словам… Через неделю я выписываюсь из больницы.
Итак, я снова дома. Вчера Борис и Надя привезли меня из больницы на такси. Конечно, и могла бы дойти и пешком до трамвая, но так получалось торжественней. Когда я приехала домой, все соседки сбежались меня смотреть. Все щупали мою сросшуюся ногу, ахали и заставляли меня ходить по комнате. Я еще немного прихрамываю, но доктор дал мне честное слово, что это пройдет. Я чувствую, что я теперь уже могла бы играть в волейбол.
Все домашние ко мне очень заботливы.
Когда сели обедать, папа сообщил мне новость, которую уже все знали, кроме меня: оказывается, завком, узнав о моей болезни, дал папе путевку в Крым, чтобы отправить меня на поправку.
— Поедешь на месяц в Ялту, там сейчас весна в разгаре, уже миндаль цветет, — сказала Надюша.
— А как же школа? Я и так пропустила больше месяца.
Папа сказал, что он вчера ходил в школу и говорил с директоршей. Школа не возражает против моего отъезда; меня переведут в 8-й класс с тем, чтобы осенью я сдала переэкзаменовку.
Мне как-то не верится, что я 25-го уезжаю в Крым, о котором я так много слыхала. Я встречу весну на юге!
Только что поезд отошел от перрона. Меня провожала тьма народу: Борис, Надя, Юра, Файка, Егоров, Птицын, Колесникова, Мира Коган и Астахович. У меня в ушах до сих пор звучат их голоса:
— Поправляйся, Карасиха!.. Пиши, Лида!..
Когда поезд тронулся, Юра вскочил на подножку вагона и сунул мне в руки книжку.
— Это тебе читать в дороге! — крикнул он, спрыгивая на ходу.
Вокзал остался позади. Я пошла на свое место, чувствуя себя совсем взрослой (потому, что в первый раз ехала одна).
В вагоне очень уютно. На столиках горят лампочки под зелеными абажурами. Проводники готовят постели. Мне захотелось побыть одной. Я вышла в тамбур и остановилась у окна. Тут я раскрыла книгу — это были рассказы Джека Лондона. Внутри лежала какая-то записка. Я прочитала:
«Лида! На вокзале, наверное, не успею с тобой поговорить. Я хочу поделиться с тобой своей радостью, сегодня, после долгого перерыва, я получил письмо с Камчатки от отца. Он пишет, что в июне приедет в Ленинград и заберет меня к себе. Я тебе не раз говорил, как я люблю своего отца, и ты поймешь мою радость. Я буду тебе часто писать в Крым, ждать твоего возвращения и думать о том, как мы с тобой кончим школу и вуз и вместе поедем в какую-нибудь далекую экспедицию.
Не забывай своего верного друга Юрия (бывшего Матильду)».
Я прочитала эту записку и вдруг почувствовала себя такой счастливой, что, наверное, во всем поезде не было другой такой счастливой девочки, как я.
Я прижалась носом к стеклу окна и долго думала о всем том хорошем что ожидает меня впереди: о поездке на юг к морю и солнцу, о наших ребятах, о том, что я скоро смогу играть в волейбол, о дружбе с Юрой и о том, что мы с ним обязательно поедем в экспедицию и не будем никогда расставаться.
А поезд мчит все быстрее и быстрее…