Страница 5 из 11
— Во-первых, это не твое дело, а, во-вторых, как вам не стыдно подслушивать! — закричала Рита.
— Мы не подслушивали. Ты так кричала, что было слышно на всю квартиру.
— Ты не имеешь права вмешиваться в мою семейную жизнь.
— Имею право, потому что я звеньевая, а ты пионерка моего звена.
— Так вот знай, если у меня не будет нового платья, — я не приду 8 ноября на вечер. Все нарядятся, а я опять должна щеголять в своем вытертом бархатном платье, которое намозолило всем глаза…
— Вот глупости! Во-первых, твое платье еще очень приличное, а, во-вторых, тебе все равно не перещеголять Браславскую. Помни, что ты ведь участвуешь в коллективной декламации, и если не придешь, то сорвешь нам постановку Маяковского.
Рита повернулась и ушла. Так мы с ней и не договорились. Ну, ничего. Все равно я это дело так не оставлю, и если не смогу подействовать на Риту сама, то поставлю вопрос на совете отряда.
Вот и праздники прошли. Никогда я еще не проводила Октябрьские дни так интересно, как в этом году. 7-го у нас были в гостях испанцы, вчера у нас в школе был вечер, и вчера же ко мне приходил Матильда. Правда, его визит окончился очень печально.
Но попробую описать по порядку.
Утром в 11 часов я умывала Мишку в ванной, а он вырывался и пищал. Вдруг прибегает Варя и говорит:
— Там тебя спрашивает какой-то мальчик.
«Неужели Матильда так рано…» пронеслось у меня в мыслях, и, бросив мокрого Мишку, я кинулась бежать.
Действительно, в передней стоял Юра Троицкий и как-то растерянно улыбался.
— Знаешь, — сказал он, — я забежал на минутку, но если ты занята, то так и скажи…
И он покраснел от шеи и до самых ушей. Я тоже, кажется, покраснела и начала стаскивать с него пальто; в столовой Надюшка гладила свое платье. Я познакомила ее с Юрой и начала рассказывать про испанцев. Пока Надюшка была в комнате, все шло хорошо. Я трещала без умолку, а Юра слушал и разглядывал «Крокодил», лежавший на столе. Но стоило лишь Надюшке выйти из столовой, как у меня словно перехватило язык. Сижу, молчу, как тумба, заплетаю косички из бахромы на скатерти, а в голове нет ни единой мысли, кроме: «Ох, хоть бы он сразу не ушел…». А Юра тоже молчит, точно немой, — посмотрит на меня исподлобья и опять начинает в десятый раз перелистывать «Крокодил». На мое счастье, когда я уже заплетала одиннадцатую косичку, в столовую прибежал Мишка. Он принес старый галстук и сказал, что хочет прыгать. Мы с Юрой натянули галстук низко над полом, а Мишка принялся скакать через него. Удивительно, при Мишке ко мне снова вернулся дар слова. Я начала болтать разную чепуху. Но мысли были о том, что надо познакомить Юру с Борисом и завести разговор об алгебре и физике. Пока Юра возился с Мишкой, я быстренько побежала к Борису. Борис читал «Войну и мир».
— Борис, ты должен объяснить несколько задач одному моему знакомому мальчику… — сказала я.
— А ты сама объясни.
— Я не могу, потому что мы еще этого не проходили.
— Хорошо, только не сегодня. Сегодня праздник.
— Не только сегодня, но сию минуту! — закричала я. — Ты уж, Бобик, объясни, а я тебе за это заштопаю три пары носков. Только будь повежливей, потому что этот мальчик очень стесняется…
— Подумаешь, китайские церемонии. Ну ладно, веди его сюда… Посмотрю, что за фрукт.
Тогда я пошла в столовую и нашла на этажерке задачник Шапошникова и Вальцева для 8-х и 9-х классов (по этому задачнику когда-то занималась Надюшка). Потом я спросила Юру, что они сейчас проходят по алгебре. Он сказал, что извлечение корней и действия с дробями и что это чертовски трудная штука. — А хорошо ли ты это понимаешь? — спросила я как будто между прочим. Юра сперва не хотел отвечать, а потом признался, что он не совсем хорошо понимает. И он показал мне пример № 292, который им последний раз задавал Дмитрий Осипович. Вот этот № 292:
.
Тогда я решила пойти на хитрость.
— Знаешь, — сказала я, — наш Борис чудно объясняет самые трудные задачи. Спорю на американку, что если он объяснит этот пример, то даже я пойму, как его надо решать.
— Глупости! — сказал Матильда. — Тебе надо еще целый год учиться, чтоб понять…
Я это и сама хорошо знала, но нарочно заспорила, чтобы подзадорить. И тогда он сам сказал:
— Ну пойдем к твоему брату, и я посмотрю, что ты поймешь.
Пошли. Борис усадил Матильду за стол и начал объяснять примеры. Я стояла рядом и внимательно слушала, но, конечно, ничего не понимала. Тогда я перестала слушать и начала смотреть на Юру. Тот сидел, нахмурив свои темные брови, а Борис быстро писал на бумажке цифры и говорил:
— Теперь раскроем скобки… сократим подобные члены…
Я испугалась, что он слишком быстро объясняет; иногда Борис спрашивал:
— Понятно?
— Понятно, — говорил Юра. Но по тому, как он хмурился и по какому-то совсем особому выражению лица, и по тому, как он ерзал на стуле, я увидела, что он не совсем понимает, но ему стыдно в этом признаться. Борис, кажется, тоже это заметил и начал объяснять вторично, очень медленно, разжевывая каждое слово. Но по Юриному лицу было заметно, что он не слушает, а только и ждет как бы скорей уйти. Не знаю, может, он при мне смущался. Наконец Борис кончил, и Матильда, сказав, что ему пора уходить, пошел в переднюю одеваться. Я пошла его провожать. Надевая калоши. Юра сказал:
— Ну что, ведь проиграла американку?
Тут чорт меня дернул за язык, и я не смогла удержаться:
— Конечно, я не поняла, но зато и ты ничего не понял…
Сказав это, я испугалась, но было уже поздно. Матильда побледнел и вырвал у меня из рук свою шапку.
— Какое твое дело! — закричал он. — Что ты пристала ко мне с объяснениями! Пожалуйста, раз навсегда оставь меня в покое…
И он выскочил, хлопнув дверью, а я осталась стоять как вкопанная.
Что я наделала! Не успела познакомиться и уже нарвалась на ссору.
Мне было так обидно, что я чуть не заплакала.
Ведь я хотела помочь ему от чистого сердца, а вышло наоборот. И зачем я сказала Матильде, что он ничего не понял!
Когда я утром описывала в дневнике нашу ссору с Матильдой, мне стало так грустно, что не захотелось дальше писать. Целый день ходила злая, расстроенная и ругалась с Варей из-за разных пустяков.
После обеда пришла Файка. Решили немного погулять и в семь часов пойти в школу на вечер.
Про Матильду я ничего не рассказала.
В семь часов мы вышли из дому. На лестнице нам повстречалась какая-то дама в сером пальто. Это была мамаша Колесниковой. Магдалина Павловна, которая сказала:
— Девочки, не была ли у вас Рита?
— Нет, не была.
— Ах, как эта девчонка меня волнует! Сегодня она плакала из-за того, что у нее нет нового платья. Но где я возьму на все денег?.. И вот она ушла в 12 часов, и ее до сих пор нет…
— Она, наверно, у Лины Браславской, — сказали мы.
— Нет, я туда звонила по телефону, и Лина дала мне ваш адрес. Ах, как это меня волнует, как это меня волнует!..
Потом Магдалина Павловна призналась, что Рита сегодня утром угрожала утопиться в Фонтанке, если ей не сошьют крепдешиновое платье.
Мы с Файкой решили сейчас же отправиться на поиски Риты, а Магдалину Павловну послали домой, сказав, что будем ей звонить по телефону.
Прежде всего мы поехали на Фонтанку к Лине Браславской. Я почему-то была уверена, что Лина знает, где Рита, и, может быть, даже прячет ее у себя, чтобы попугать Магдалину Павловну.
— А вдруг она и в самом деле утопилась, — сказала Файка.
Мне стало страшно, хотя я хорошо знала, что Рита ужасная трусиха. Приезжаем к Браславской. Риты у нее и в самом деле нет, но она говорит, что, может быть, Рита у Сарры, той самой, что из балетного кружка. Оказывается, Сарра живет недалеко, возле Госцирка.
От Браславской я позвонила Магдалине Павловне. Подошла соседка и сказала, что у Ритиной мамы сердечный припадок. Мы попросили ей передать, что напали на след, а сами быстро, чуть ли не галопом помчались к Сарре. Когда мы отыскали ее дом и пошли во двор, то первая, кого мы увидели, была Рита. Она стояла возле крыльца и как ни в чем не бывало разговаривала с какими-то мальчиками. Тут же вертелась и Сарра.