Зеркала

— Наконец бедняге повезло!

— Кому? Фатхи Анису? Каким образом?

— Он женится на богатой вдове.

— Вдова красивая?

— Ей все шестьдесят, и она похожа на мумию! — засмеялся Сакр.

Известие, как, впрочем, и все известия дядюшки Сакра, подтвердилось. Фатхи женился на старой вдове-турчанке, владелице большого земельного надела. Говорили, что он вступил в этот брак с согласия своей жены, жертвуя собой ради счастья детей. Положение его заметно переменилось к лучшему. Он приоделся, пополнел и — несмотря на обстоятельства женитьбы — у многих вызывал даже зависть. Аббас Фавзи посмеивался над ним и спрашивал:

— Как же ты можешь жить с мумией?

Фатхи с присущей ему прямотой и откровенностью отвечал:

— Если человек ест за обедом три мясных блюда и выпивает стаканчиков пять виски, он может жить хоть с самим Азраилом!

После первой палестинской войны 1948 года эта новая жена Фатхи умерла, оставив ему огромное состояние. Он не мог скрыть свою радость даже в самые первые дни после ее смерти. Ушел в отставку и решил основать какое-нибудь дело. Поразмыслив, открыл большое кафе в Тауфикийи. Год или два терпел убытки, а потом освоил новую профессию, и дела его пошли в гору. Мы редко слышали о нем, пока дядюшка Сакр, выйдя из тюрьмы, не принес новых сведений о несметном богатстве Фатхи, о домах, которыми он владеет, о его дворце возле пирамид, об успехах его детей в школах и институтах — а было их у него уже двенадцать. Старик Сакр рассказал также, что Фатхи завел себе любовницу — танцовщицу-итальянку.

— Ему сейчас шестьдесят пять, — говорил Сакр, — но он в полном расцвете сил. Всюду показывается со своей итальянкой. Ты слышал когда-нибудь о любовнике такого возраста? Просто Фатхи повезло как в сказке! Прямо-таки тысяча и одна ночь!

Кадри Ризк

Познакомился я с ним в начале 1948 года в роскошной квартире Адли Баракята. Тогда ему было около тридцати. Он нередко появлялся в Удли в мундире кавалерийского офицера и вносил с собой веселое оживление. В разговорах Кадри не обнаруживал особого интереса ни к политике, ни к общественной жизни, и, если б не покушение на Мустафу Наххаса, я так и не узнал бы, что он питает симпатии к «Вафду», унаследованные, очевидно, от отца, в прошлом члена вафдистской организации.

Кадри был хорошо сложен, его приятное смуглое лицо украшали густые усы, которые он непрестанно поглаживал с видимым удовольствием. На вечеринках, которыми славился дом Баракята, он имел большой успех у актрис.

После окончания войны 1948 года он снова появился у Баракята. Однако лицо его было невеселым. Более того, Кадри казался злым и раздраженным. Мы — Реда Хаммада и я — были тоже расстроены и забросали его вопросами в надежде, что он рассеет наши недоумения. Кадри не стал рассказывать подробно и коротко заметил:

— Он самым подлым образом пожертвовал армией, погубил ее честь и людей. — Покачав головой, добавил: — и он поплатится за это!

— Мы ведь не потерпели поражения под Фалуджей, это была победа, — наивно сказал я.

— Мы разбиты. И блокированы с двух сторон — и внешними, и внутренними врагами.

Я разделял его возмущение.

— Всем этим мы обязаны партиям меньшинства, создавшим благоприятные условия для тирании, — сказал Реда Хаммада.

— А также слабости «Вафда», не сумевшего осуществить волю народа, — добавил Кадри Ризк.

— «Вафд» всегда опирался на революционность народа, но народ утратил свою революционность! — возразил Реда Хаммада.

Кадри Ризк пришел в такое возбуждение, в каком я никогда его не видел.

— «Вафд» виноват в том, что народ утратил революционность! — в бешенстве воскликнул он.

В те дни мы сблизились с Кадри и нередко встречались в квартире Адли Баракята. Он тоже, как и мы, был свидетелем душевного разлада, который привел Адли к самоубийству. Однако Кадри не потерял связи с нами после смерти Адли и продолжал приходить в дом Реды или в кафе «Аль-Фишауи». По-прежнему нам казалось, что он не интересуется ни политикой, ни общественной жизнью. Он был весел, любил подурачиться и ухаживал за красивыми женщинами. Когда же произошла июльская революция 1952 года, нам стало известно, что Кадри — член организации свободных офицеров, и мы были поражены его потрясающими способностями к конспирации. Вечер накануне революции он провел с нами в «Аль-Фишауи», и все шло как обычно: он был весел, шутил. Около полуночи мы с ним вернулись пешком в Аббасию — я пошел в ее восточную часть, а он — во всяком случае, я так думал — домой, на улицу Ахмеда Махера. На самом деле той ночью он не был дома, а направился прямо в Маншийят аль-Бикри, в расположение своей части, которой было приказано захватить стратегически важный узел дорог. Бурные события, в том числе изгнание короля, на какое-то время разлучили нас, но затем Кадри появился снова — он был произведен в другой чин. События следовали одно за другим: аграрная реформа, эвакуация английских войск. Мы встречались с Кадри в доме Реды Хаммады — до его ареста, — потом в моем или в кафе. И всегда говорили только о политике — теперь у него не было других интересов. Серьезных разногласий между нами не возникало. Революция сумела зажечь верой наши сердца и пробудить в нас светлые надежды.

— Уничтожены наконец зловещие силы, — говорил Кадри Ризк, — препятствовавшие прогрессу: король, англичане, продажные правители. Власть теперь в руках подлинных представителен народа. Власть народа и в интересах народа. Кончилась пора коррупции и разложения. Движения вперед уже не остановить.

Мы были согласны с ним в том, что отныне народ, тысячелетиями страдавший от угнетения, бедности и господства иноземцев, обретет свободу — и долгожданная справедливость восторжествует. Правда, мы не могли одобрить решения властей покончить с «Вафдом». Еще до своего ареста Реда Хаммада не раз спрашивал Кадри Ризка:

— Не разумнее ли было использовать «Вафд» в качестве опоры?

Кроме того, мы испытывали беспокойство в отношении Америки. Опасались, что она в известной степени займет место Англии на Ближнем Востоке. Поддержка, оказываемая Соединенными Штатами новому режиму, усиливала эти опасения.

— Американцы весьма полезны, — успокаивал нас Кадри Ризк. — А опасаться их нечего. Патриотизм наших новых руководителей — лучшая гарантия против них.

Партии были распущены. «Братья-мусульмане» и коммунисты потерпели поражение. Кадри воспринял это с беспредельным энтузиазмом.

— Тогда кто же вы такие? — спросил я его однажды.

Он засмеялся, на мгновение задумался и ответил:

— Мы патриоты, революционеры, сторонники арабского единства и враги коррупции, фанатизма и атеизма! — И с прежним энтузиазмом продолжал: — Наша цель — освобождение народа от всякого угнетения, будь то со стороны одного человека или класса, избавление его от бедности и болезней и обеспечение ему достойного места под солнцем.

На нас страшно тяжело подействовало несчастье с Редой Хаммадой, его женой и сыном. Кадри Ризк был тоже сильно огорчен. Мужество и выдержка, с которыми Реда переносил обрушившееся на него горе, были достойны преклонения. Кадри Ризк говорил, что Реда — человек, каких у нас мало, и не переставал удивляться, как это Реда Хаммада и Зухейр Кямиль могли родиться на одной земле. А между тем значительные события следовали одно за другим: закупка оружия у стран восточного блока, национализация Суэцкого канала, которая привела нас в состояние необычайного подъема.

— Видите?! Прежде всего мы египтяне, — говорил нам Кадри Ризк.

Женился Кадри на девушке из семьи богатых землевладельцев, на которую распространялось действие закона об аграрной реформе. Это был поступок, требующий разъяснения, хотя, если смотреть на него исключительно с точки зрения взаимных чувств молодых людей, он мог показаться вполне заурядным. От меня не укрылось, что Кадри, несмотря на всю свою искреннюю преданность делу революции, горд родством с этой семьей.

— Новый класс готовится занять место уходящего! — сказал задумчиво Реда Хаммада.