Любимец века

- У нее был прекрасный характер: веселый, неунывающий. Лучшее наследство, частичку которого она передала и каждому из нас, - говорил Николай Петрович. - Мы работали много и тяжело с самых малых лет. Десятилетним я уже ездил на лошади в лес за дровами. А их надо было сначала нарубить, потом нагрузить. Косил траву для коровы, пахал и засаживал огород. И вот, когда мы садились за стол - буквально семеро по лавкам! - а перед каждым лежало только по картофелине с солью, мать смехом, прибаутками, своей легкостью и радостью умела превратить этот скудный обед в праздник. Спасибо ей! У нас было хорошее детство.

И такой же хорошей подготовкой будущему гражданину стал тогдашний «учком» - школьное самоуправление. Председатель ученического комитета восьмиклассник Каманин наравне со взрослыми заботился об отоплении и освещении классов, о дефицитной бумаге, решал судьбу дебоширов и лентяев.

А вот как произошло его приобщение к авиации.

Неизвестно почему над Меленками среди бела дня пролетел самолет. Никогда прежде их здесь не видели.

Коля Каманин выскочил на порог и задрал голову. И это фантастическое сооружение, неуклюжая птица, ее волшебный полет под стрекотание мотора заставили мальчика из лесной срединной России замереть. Он был настолько поражен, что не успел даже ни о чем подумать. Сердце его сжалось и бесконечно долго оставалось в таком стиснутом положении. А когда наконец дыхание вернулось, аэроплан уже улетел...

Не правда ли, все это похоже и на детство Гагарина, на его первую встречу с самолетом, спустившимся на болотистый луг возле Клушина?

Размышлять о Космонавте-1 - это то же, что попытаться постигнуть его эпоху.

В жизненном пути Гагарина нет ничего мистического. Его предназначение едва ли было записано в книге судеб золотыми буквами, а добрые феи не наделили его еще в люльке талантами, способными всех изумлять. Его индивидуальность заключалась в том, что он был удивительно здоровой гармоничной натурой. Заповеди Советской власти вошли в него естественно, как воздух, которым он дышал. Они стали для него именно такими, какими они были по смыслу. И если другие выявляют себя в уединенном полете мысли, его душевный огонь искал своего воплощения в действии. Главными чертами натуры Гагарина всегда оставались настойчивость, оптимизм и работоспособность. А это и есть «составные части», соль души человека социалистического общества. Сначала черты общие, а потом обособленные, стянутые, как в фокусе, на одном имени, на одной судьбе.

ПОД МОСКВОЮ, В ЛЮБЕРЦАХ

Короткая жизнь Гагарина не была такой уж быстротекущей для него самого. Судьба круто испытывала Юрия и нуждой, и преодолением страха, и всемирной - не выпадавшей дотоле ни одному человеку! - славой. Бездонными бочками восторга перед ним; миллионами обращенных к нему умиленных глаз, а также глаз испытующих, проверяющих ум его на твердость, душу - на благородство.

Думаю, что врагов у него в мире не было. Может быть, существовали тайные завистники, которым казалось - как это кажется завистникам во всякие времена, - что фортуна слепа и палец ее ткнул наугад. Подвиг; таким образом, уже как бы и не подвиг, а просто везенье, удачный выигрыш. И как жалко, что это не им, завистникам, повезло; чем они хуже? И так далее, И тому подобное.

Конечно, нельзя предположить, что Гагарин провидел свой подвиг сквозь размытую пелену лет и шел именно к нему, к подвигу, неуклонно и целенаправленно. Что все, что он делал и говорил, - еще одна монетка в копилку судьбы. И он якобы знал, для чего копил.

Однако и наивных случайностей в жизни выпадает не тан уж много. Чаще они остаются незамеченными. Заметить - факт известной нацеленности зрения; одни люди замечают одно, у других внимание останавливает совсем другое. Случай сам находит человека? Может быть. Если человек достаточно к нему готов.

Летом 1949 года Юрий окончил шестой класс. Ничего радостного в этом окончании не было. Беззаботные школьные годы прерывались почти на половине. Он все больше понимал, что не суждено уже будет ему первого сентября пойти в седьмой класс и сесть за парту...

Семья Гагариных бедствовала. Деревенский домик, который в Клушине разобрали, а на окраине Гжатска поставили своими силами, состоял из кухни и двух тесных комнат; вторая была скорее боковушкой, чем отдельным помещением. А жило здесь восемь душ. Вернулись под родительский кров Валентин и Зоя. Зоя вышла замуж и родила дочь Тамару. Заработки у взрослых членов семьи были мизерными. Отец плотничал по найму в окрестных колхозах, часто с ним вместе надолго уходил и зять. Валентин работал монтером, но сорвался со столба и долго лежал в больнице с угрозой ампутации ноги.

Анна Тимофеевна почти уже не могла сводить концы с концами: покинув Клушино, она лишилась того собственного деревенского хозяйства, которое помогло ей растить детей и пережить войну. Хоть и сжималось ее сердце от тревоги за сына, ничего другого, как отправить Юрия в Москву, к дяде Савелию, придумать в семье не могли.

Савелий Иванович Гагарин, пожалуй, больше всех других братьев преуспел на жизненном поприще. Рано покинув деревню, он многое узнал, многому научился. И занимал видные должности, особенно по клушинским масштабам. Так, одно время был даже заместителем директора по хозяйственной части научно-исследовательского института. Женился он еще в Клушине на Прасковье Григорьевне Сидоровой, родной сестре той самой бабки Нюни, которая поила Юрушку чайком, а потом вышла навстречу с бумажным голубем.

Вот сюда-то к Савелию Ивановичу и Прасковье Григорьевне - на 2-ю Радиаторскую улицу, дом номер два, квартира четыре - и явился июньским утром их гжатский племянник в только что купленном на последние деньги дешевеньком пиджачке и чистой сорочке, отглаженной матерью со скорбной старательностью.

Савелий Иванович работал тогда в строительной конторе. Он попробовал было разузнать о ремесленных училищах именно своего, строительного, профиля. Но с каждым днем Юрины шансы все падали: набор повсюду был уже окончен.

Так в унылом ожидании прошло больше недели, пока дело не взяла в свои руки старшая дочь Савелия Ивановича Антонина, самый энергичный член их семьи.

Антонине было тогда двадцать пять лет. Она жила с мужем Иваном Ивановичем Ивановским и трехлетней дочерью Галей на Сретенке, по Ананьевскому переулку.

Первым делом Антонина перевезла Юру к себе. Они поднялись на второй этаж, отомкнули дверь коммунальной квартиры, прошли в четырнадцатиметровую комнату супругов Ивановских - и тут только Антонина хорошенько разглядела своего двоюродного братца, судьбу которого взялась устраивать.

В родительский дом она влетела как вихрь, сто слов и все с укоризной: зачем время тянули? Ведь сейчас день потерять, что целый год в Юркиной жизни. Но у себя дома примолкла, села в стороне, по-бабьи жалостливо разглядывала его. Он был щуплый и малорослый, совсем не по годам. И какой-то очень уж беленький, по-детски чисто умытый, ребячливо смущенный а своей отглаженной рубашке.

Шариком подкатилась Галка; он принялся с ней играть, да так ловко, так самозабвенно, будто всю жизнь нянчил маленьких или сам еще не вышел из детства.

Вернулся Иван Иванович. Предупрежденный женой по телефону, он наводил справки уже в своей, металлургической, отрасли.

- Пусть продолжит нашу Ивановскую династию металлургов, - пошутил, тоже с сомнением бросая незаметный взгляд на приезжего мальчугана. - В следующем году и поступит.

Действительно, сделать было уже ничего невозможно: в Москве экзамены повсюду прошли.

- Но он не может вернуться в Гжатск! - горестным шепотом сказала жена.

- Тогда остается ремесленное училище в Люберцах. Может, там повезет, - отозвался не совсем уверенно муж.

- Поедем завтра же, - решила Антонина.

По дороге в Люберцы, слушая, как стучат колеса электрички на стыках рельсов, глядя в толстое стекло, Юра и не знал, что сделал первый шаг в свою собственную историю. До этого жизнь его текла по определенным канонам, но решение приехать в Москву было первым его собственным решением.