На двух берегах

Переезжая широкую просеку, которая служила, видимо, и лесной дорогой, он свернул по ней, прошел немного и догнал странный обоз.

Мальчик лет пятнадцати и девушка лет шестнадцати, а может, и семнадцати, двигаясь в затылок друг другу, тащили сани. Первым шел мальчонка. Широкая лямка, сшитая из мешковины, надетая на грудь наподобие бурлацкой, была связана с санями скрученной в жгут бельевой веревкой. На необычно больших, самодельных, склепанных из углового железа санях лежала целая гора груза, увязанного в виде тюков и узлов в рогожи и ту же мешковину. Судя по контурам, главным грузом на санях были книги.

Санки девушки были поменьше - обычные детские парные санки. Спереди на них, как защита от ветра, тоже был привязан груз из каких-то мягких узлов, а за узлами на толстом слое тряпья, сидела укутанная, повязанная до глаз стареньким байковым одеялом, девочка лет пяти.

И мальчик, и девушка были одеты в обтрепанные пальтишки, из которых они выросли, - пальтишки были короткие, руки из их рукавов торчали.

Когда он поравнялся с ними и стал, загородив дорогу, они испуганно остановились.

- Привал? Привал? Оля, привал? - прощебетала девочка на санках из-под одеяла.

- Да. Привал, - наверное, чтобы успокоить ее, ответила сестра. - Сейчас поедем. Не слезай.

Но девочка, подвигав под одеялом плечиками, немного освободилась от него, обернулась и посмотрела на Андрея с любопытством и доверчивостью. Глаза у девочки были совсем голубые - как василечки. Повозившись, девочка высвободила руку, оттянула одеяло, высунула над его краем нос, рот, сложенный от любопытства в букву «о», и подбородок. Удерживая подбородком край одеяла, она мигнула несколько раз и прощебетала ему:

- Здравствуйте.

- Здравствуй, - ответил он и улыбнулся ей.

- Здравствуйте! - сказал он всем. - И далеко вы? Или это военная тайна?

- Здравствуйте, - ответил настороженно мальчик.

- Здравствуйте, - тихо ответила Оля, переглянувшись с братом. Что вся эта троица была родней, увидел бы каждый - у всех васильковые глаза, один овал лица, один у всех тонкий, с крошечной горбинкой нос.

- Так все-таки куда, ребята? - Ему было по пути, и он здоровой рукой тоже взялся за веревку от саней мальчика.

- В Пятихатку, - ответил мальчик. - Не беспокойтесь, мне не тяжело. Я втянулся. Вы ранены?

- Конец привала! - скомандовала девочка на санях, когда они тронулись.

Солнце еще не обогрело, снег не подтаял, и по смерзшейся за ночь корочке сани скользили и правда легко, но Андрей все-таки не отпускал веревку. Эта троица была первыми советскими людьми, с которыми он встретился за эти месяцы, и он был рад им, и он не хотел с ними расставаться.

- И откуда?

- Из Харькова.

- Из Харькова? - переспросил он. - Из Харькова… Я лежал там в госпитале. И я опять буду там лежать. - Это было то решение, которое он принял. Он должен был найти роту и ротного, но они теперь для него стали лишь промежуточной, хотя и обязательной, точкой. Конечной точкой был госпиталь 3792 на Белогородском шоссе в двенадцати километрах от Харькова. - Как тебя зовут? Вы там жили, в Харькове? Все время?

316

- Женя, - ответил мальчик. - Да, все время.

- А зачем в Пятихатку?

Женя, навалившись грудью на лямку, дернув веревку, немного опередил сестру, чтобы, наверное, не слышала девочка.

- Там у нас тетя. Мы ведь одни.

- Вот как! - Он помолчал, и Женя сказал:

- Год мы были с мамой, - он прикусил губу, посопел, но продолжал с большей, чтобы подбадривать себя, твердостью. - Мама умерла. Год мы были сами.

- Вот как! Вы молодцы, что продержались.

- Мы меняли вещи и катали пары.

- Что это значит?

- Мы катали пары колес. На станции. Их много на станциях, и когда-то надо их перекатывать с одного места на другое, или с одного пути через стрелку на другой путь, или в депо, или туда, где ремонтируют вагоны. Надо наклониться, упереться руками в ось, и сначала тяжело будет, а потом, когда раскатятся, тогда легче. Нам за это платили.

- Когда будем кушать? Я хочу кушать! - звонко и требовательно прощебетала девочка.

Женя сердито обернулся.

- Еще рано! Мы мало прошли. Попозже. Через час! Ох уж эта Зойка! - все также сердито сказал он ему. - Из-за нее мы и идем. Тетя прислала записку, чтобы мы отвезли Зойку к ней. Мы, наверное, там останемся.

- А я хочу! - крикнула Зойка. - Я хочу сейчас!

Андрей обернулся. Оля, чуть наклонившись, легко шла в потертых, проеденных молью фетровых ботиках на каблучке. Видимо, эти материнские ботики валялись где-то в кладовке как уже негодные, но война заставила их разыскать и обуть. На ее худом сейчас лице чуть розовел румянец, рот, чтобы легче было дышать, приоткрылся, она с каким-то мечтательным выражением смотрела не под ноги, а куда-то вперед, вверх, забыв про лямку.

- Почему у вас столько оружия? И все - немецкое? - спросил, взглянув на него сбоку, Женя.

- Так сложились обстоятельства.

- Вы - партизан?

- Пожалуй, не совсем… В определенной степени, так сказать, приближенно.

- Вы были на каком-то задании?

- Считай, так… Не это сейчас важно…

- А что важно?

Он не ответил, он спросил сам:

- Что с отцом?

Женя наклонил голову пониже, вздохнул, помедлил, снова посмотрел на него сбоку.

- Он ушел в сорок первом. Осенью. Мы получили всего одну открытку. С дороги. Он ушел в ополчение. Он не был военным.

- Понимаю.

- Он был археолог. Он был ученый. Он ходил в экспедиции. Он был настоящий человек. Так говорила о нем мама…

Они прошли еще немного.

- Что в Пятихатке? Вы продержитесь там?

- Продержимся, - Женя решительно тряхнул головой. - Главное - Зойку отдадим. И будем работать. Мы работы не боимся.

«Да, после того как вы катали пары, теперь вы ее не испугаетесь», - подумал он.

- У тети домик. На окраине. В Харькове как мы вдвоем могли работать? Опасно же бросать Зойку. А один троих не прокормит.

- Сколько вы уже идете?

- Третью неделю. Точнее - семнадцатый день.

«Нда, - подумал он. - От деревни к деревне. Вечером просятся переночевать. В уголочке, на полу, стараясь пристроить Зойку поближе к печке, чтоб не простыла. И так им еще дней десять? А что там, у тети? В домике на окраине Пятихатки? Что-то их ждет там?»

- Привал! - крикнул он, подражая Зойке. - Привал вправо! На час!

- Ура! - крикнула Зойка! - Обед! Оля, обед! Будем варить кукурузу!

Под книгами у Жени нашелся топор, и он показал Жене, как надо разводить хороший костер - жаркий, но горящий спокойно и долго: срубить деревце побольше, перерубить его пополам, положить бревнышки так, чтобы между ними и жечь костер, а потом, по мере того, как бревнышки будут сгорать, подвигать их, толкая в торцы.

Они вырубили и рогульки, Оля по его команде наломала в кастрюлю сосулек, он достал остатки свинины, муку, соль, сахар, чай, обломок сухаря. В мешке у него оставались банка консервов, несколько пачек концентрата, баночка сгущенки. Он подумал: «Это для Зойки будет хорошо!», полплиточки шоколада, о нем он тоже подумал: «Это тоже будет отлично!» Но в целом на четверых еды все-таки оказалось мало. «Ага! Вот именно!»- нашел он решение.

Сначала Женя было гордо возразил ему:

- Спасибо. У нас есть продукты.

Продукты у них состояли из мешочка кукурузных зерен и небольшого ломтя сала. Конечно, когда они ночевали в деревнях, крестьянки подкармливали их, давали им, наверное, картошку, простоквашу-варенец, иногда и хлеба, но он хотел, чтобы эта публика конец пути чувствовала себя уверенней. И чтобы там, в заветной для них Пятихатке, у них, пока они пристроятся куда-то работать, что-то было продать или сменять.

- Слушайся старших! - приказал он.

Они поели того мучного супа - затирухи со свининой, который Оля варила под его руководством. Так как Зойка, осоловев от еды, клевала носом и вовсю зевала, ей на больших санках было сооружено нечто наподобие постели. Когда она уснула, он осторожно накрыл ее полушубком.