На двух берегах

- Дай! Дай!

Когда этот «оппель» вышел под прицел, Андрей, пробормотав: «Это за тех, кто во рву!»- сначала убил шофера - он не мог знать, где именно сидит, если сидит там, тот важный чин, то ли за спиной шофера, то ли правее, а со своей дистанции он различал за передним стеклом лишь два лица, шоферское и еще чье-то. Считая, что немецкие высокие чины не любят ездить рядом с шофером, он этого второго за стеклом оставил на потом.

В шофера он попал - «оппель» вильнул к обочине, ткнулся носом в канаву, отчего его зад занесло, развернуло поперек дороги, а потом «оппель», скользя юзом, стал задом к Андрею. Вот этого-то только и надо было.

Андрей успел всадить оставшиеся четыре пули через заднюю стенку «оппеля», целясь так, чтобы попасть в тех, кто сидел на заднем сиденье, прежде чем бронетранспортер открыл огонь. Палил бронетранспортер из крупнокалиберного, палил напропалую, но центром его огня была точка в лесу на линии, перпендикулярной наводчику, потому что она была ближней, значит, и мыслилась самой опасной. Палил наводчик вслепую, потому что не увидел ни вспышек выстрелов Андрея, не услышал точно, откуда он стрелял, а Андрей, спрятавшись за сосну, перезарядил винтовку.

Колонна дернулась, заскрипели тормоза, некоторые машины от резкой остановки повело поперек или наискось дороги, словом, колонна дернулась, сломалась, потеряла строй и остановилась.

И началось все то, что уже не раз было и там, в калининских лесах два года назад, когда он воевал вместе с товарищами из разведдиверсионного отряда, и здесь, на правобережной Украине, пока он вот уже месяц вел свою войну.

Из грузовиков, из остальных машин посыпались немцы. Разбегаясь, падая к обочинам, они вели бесприцельный огонь по опушке, надеясь за счет плотности огня попасть в цель, которую они в первые секунды не видели.

Тут следовало чуть переждать, дать возможность немцам высадить по магазину или обойме, и он стоял за деревом, ожидая, когда немцы угомонятся, так как по ним больше никто не стрелял, так как целей они не видели. Высунув лишь часть головы, он следил, не полезут ли из легковушки, к которой уже подбежало несколько офицеров.

Андрей ждал, не начнут ли они вытаскивать тех, кто находился в легковушке, зная, что фрицы-солдаты в лес не побегут, а если и побегут, то это не очень страшно - без лыж, по снегу до колена, а кое-где и глубже, через кустарник, путаясь в полах шинели, они быстро не побегут, и сколько-то их можно будет убить, а после этого можно будет и удрать.

Нет, солдаты его не интересовали. Он знал, что никакой серьезной погони за ним не будет, не на чем было его догонять, да и движущаяся к фронту часть не должна заниматься какой-то прочисткой лесов. У части есть график движения, задача выйти к такому-то пункту к такому-то времени, чтобы делать то, что отдано ей в боевом приказе. Прочисткой лесов должны были заниматься специальные подразделения, а их тут не было, и бояться особенно не было и смысла. Конечно, этим подразделениям будет сообщено, что во время обстрела колонны там-то было убито и ранено столько-то. Но и на это сообщение, и на то, чтобы кто-то принял меры, требовалось время, а за это время он отсюда будет далеко.

Какой-то офицер, быть может, медик, залез в машину, оставив дверку открытой. Что уж там он делал, перевязывал ли кого-то или делал что-то другое, Андрей не знал, но когда из дверки стал кто-то протискиваться, Андрей ударил по нему, а потом, быстро перезаряжая, расстрелял оставшиеся четыре заряда в офицеров. Он успел заметить, что двое из них упали, тут немцы-солдаты стали вновь палить по лесу, и Андрей, перебежав к лыжам, надев на ходу ремень винтовки на шею, сунул пьексы в лямки, схватил палки и наддал в глубь леса.

Сзади него все глуше трещали выстрелы, иногда пущенная слишком высоко пуля сбивала веточку, иголки, засохшие листья, но он не обращал на это внимание: все шло, как и должно было идти. Он сделал рывок метров на четыреста, а потом повернул под прямым углом так, чтобы двигаться параллельно опушке навстречу колонне, бежал еще километр, и стал осторожно забирать к опушке, прислушиваясь. Он дождался, когда таи, на дороге, опять загудели моторы, скользнул поближе так, чтобы дорога просматривалась, расстрелял обойму, целясь по шоферам и тем, кто сидел рядом с ними, полагая, что сидят рядом с шоферами офицеры или унтер-офицеры, и, не дожидаясь новой паники, махнул в глубь леса, считая, что на этот раз хватит искушать судьбу, считая, что следует беречь оставшиеся патроны для новой, более подходящей, более стоящей цели.

Прикидывая, что из колонны о нем могут сообщить по рации местным властям, он нажал вовсю, чтобы за какой-то час уйти километров за десять. В этом случае спасали только ноги.

Уже был один случай, когда на его лыжню вышли. Две недели назад его лыжню перехватили, и он понял, что кто-то следит за ним. Следят по карте, отмечая, где он появляется, с тем, чтобы в удобных для них обстоятельствах зажать его в какой-нибудь роще и там с ним и разделаться.

Сложилось все так, что его подвела погода. Вначале пошел как будто бы хороший снег, и это давало ему возможность действовать. Он добрался почти до большой, тянувшейся вдоль дороги на километры деревни, выбрал позицию и пропустил, не тронув, два коротеньких немецких обоза, которые везли какие-то мешки, с пшеницей, что ли. Возницы на санях сидели сгорбившись, потому что было все-таки морозно, накрытые попонами, облепленные снегом ломовики казались похожими на белых слонов, и он мог бы многих возниц убить, так как позиция его была отличная, ветер дул на него, возницы сидели в завязанных шапках, воротники их тулупов были поднята, и если бы он начал с последнего возницы, то успел бы расстрелять обойму, пока в обозе хватились бы что к чему.

Возниц он все-таки пропустил и дождался пары грузовиков, здоровенных, почти в вагон, «татр», ерзал шофера с заднего и стал стрелять по выпрыгивающим из дверей кузова-домика немцам. Первый грузовик - немцы в нем, наверно, сразу не услышали стрельбы - ушел вперед, потом начал разворачиваться, съехав с дороги прямо на целину, и он, скользнув назад, в поде, в метель, уйдя из-под огня забившихся под колеса заднего грузовика немцев, встретил первый, тоже сняв сначала шофера, потом его попутчика в кабине и еще нескольких немцев, также посыпавшихся из дверей кузова-домика.

Конечно, эти грузовики были удобны для перевозки солдат: в них было тепло, в них даже горела печечка, потому что из трубы на крыше шел дым. Но выскакивать из такого грузовика немцы могли лишь только из двери, распахнув ее, прыгая сзади грузовика, и в этот-то момент по ним трудно было промахнуться, потому что если пуля не успевала попасть в прыгнувшего, то попадала в тех, кто был за ним.

Ветер кружил довольно густой снег, и Андрей, сближаясь, держась на таком расстоянии, что немцы не различали его в этой снежной двигающейся пелене, несколько раз сменив позицию, стрелял из разных точек по вспыхивающим из-под машин очередям автоматов тех немцев, которые все-таки успели спрыгнуть. Он ушел, когда решил, что смысла вести бой дальше нет, потому что наверняка он уже стрелять не мог, а надо было беречь патроны.

Вообще с патронами у него было худо. Он искал их в разбитых нашими самолетами немецких машинах, которые изредка попадались ему на дорогах. Выйдя на такую машину, он обшаривал ее самым тщательным образом, рассчитывая, что под бомбежкой кто-то рассыплет или обронит патроны, и он почти всегда сколько-то находил - или несколько штук, или пачку. Однажды он нашел коробку к пулемету с набитой лентой. Этот день у него был как праздник - он повыдергивал патроны из гнезд, а черную, звенящую стальную ленту закинул в овраг.

Он мечтал, что когда-нибудь ему попадется целый ящик патронов, отброшенный при бомбежке взрывной волной подальше, так, что немцы его не заметили. Тогда бы он уволок этот ящик в лес, сделал бы тайники в разных местах с тем, чтобы по мере надобности приходить к ним и запасаться. Он зрительно даже видел этот ящик - зеленый, с черными уголками, с металлическими ручками, с петлями, пристегивающими крышку, под которой в цинках, в промасленных пачках лежали сотни, сотни патронов.