Страница 28 из 107
- Как думаешь? На левой ведь все целые. А правой я и двумя буду держать руль так, что черта с два ты у меня его вырвешь. Глаза целы, ноги целы, жми на педали да газ, и две же руки, две! На одной не хватает пальцев, ну и что? Как думаешь? Или заставят сдавать специальный экзамен? Как думаешь?
- Вряд ли. Должны и так допустить, - считал Андрей. - Раз ты справляешься с рулем, чего придираться?
- Вот именно, чего придираться! - подхватывал Сергей и победно оглядывал всех, как если бы все в палате сомневались, что он управится с рулем как надо, а он им только что это доказал.
Еще в палате лежал с ним Станислав Черданцев. Стас, как он называл его. Хороший в общем-то парень, бывший студент-астроном из Ленинградского университета.
Так как водопровод не работал, им всем приходилось умываться на улице из длинного, на десяток сосков, рукомойника. Они плескались у него, вздрагивая от утренней свежести, и потом, утираясь на ходу, шли по палатам.
В одно из первых утр в этом госпитале Андрей заметил, что из крайнего окна на нижнем этаже на них, на умывающихся, смотрит поверх занавески не то сестра, не то няня, девушка лет двадцати, смотрит и, время от времени оборачиваясь, что-то говорит кому-то, кто был в глубине комнаты, кто не виделся с улицы.
Стас, заметив девушку, толкнул Андрея.
- Глянь-ка! Глянь, Андрюха. Нас выбирают! Как на смотринах. Да глянь же!
Андрей как раз намылил лицо, ему было не до девушки, и он поднял от воды голову лишь тогда, когда споласкивал грудь и плечи.
Стас, подмигнув девушке, помахал ей здоровой рукой, дескать: «Привет! Как дела? Рады тебя видеть. Ты вроде ничего себе», потом, постучав себе в грудь, ткнул пальцем в сторону окна, дескать: «Могу зайти. Начнем знакомство», но девушка, скорчив ему рожицу, отрицательно покачала головой, на что Стас сказал ей беззвучно, губами: «Воображаешь? Как хочешь!» - и бросил Андрею:
- На тебя целится. На твои плечища.
На следующее утро все повторилось - Стас знаками и губами говорил с девушкой. Он, складывая ладони, ложился на них щекой, спрашивая: «Как спалось?», водя пальцем от окна к сосняку, предлагал: «Прогуляемся после завтрака?», стукая себе в солнечное сплетение, назвался: «Стас, я - Стас», показывая на окно, приставал: «Как тебя зовут? Как твое имя?» Но девушка опять корчила ему рожицы, смеялась, оборачиваясь, что-то сообщала невидимому в комнате.
- Да кто же там такой? - завелся Стас. - Ну-ка, Андрюха, пособи. Что это за тайны мадридского двора!
Идти к окну Андрею не очень хотелось, но он все-таки пошел за Стасом, который, приближаясь к окну, разогнался, с ходу вскочил на узкий карниз фундамента и, зацепившись здоровой рукой за кирпич, с которого откололась штукатурка, заглянул за занавеску.
Девушка, сделав сердитые глаза, отпрянула, как бы опасаясь, что Стас с разгону разобьет лбом стекло.
- Там еще одна! - довольно, как если бы он разгадал секрет, сообщил Стас, спрыгивая.
Тут занавеска дрогнула, нижний угол ее широко завернулся, потому что чья-то рука его отвела, на секунду за занавеской мелькнула часть халата девушки, но девушка тут же отстранилась, и Андрей увидел узкую комнатку и в ней слева от двери госпитальную тумбочку, а справа кровать, на которой, положив руки поверх одеяла, на высоко приподнятых подушках лежала другая девушка, как ему сразу показалось, ослепительно красивая и худенькая.
Над краем одеяла, над краем ворота трикотажной сорочки, нежно виднелась шея девушки - высокая, хрупкая шея, которую прикрывал тоже нежный и узкий подбородок.
Девушка чуть растерянно улыбнулась, отчего стали видны ее ровные зубы, отчего чуть сузились ее глаза, отчего светился ее чистый, слегка выпуклый лоб, открытый сейчас совершенно, потому что светлые волосы девушки, расчесанные на пробор, были отведены ото лба по сторонам, к ушам, и лежали на подушке, как золотистая рама, из которой и смотрело все ее лицо.
Еще не улыбнувшись в ответ, еще не ощутив, как что-то дрогнуло в его сердце, Андрей мысленно с тревогой, с огорчением спросил девушку:
«Что с тобой? Ты ранена? Ты больна?»
Улыбка сбежала с лица девушки, девушка на секунду стала грустной, отчего ее глаза казались громадными, и Андрей увидел их цвет - голубой, но девушка тут же вновь улыбнулась, улыбнулась виновато, как будто она сделала что-то не так, и чуть отвернула голову вбок, и посмотрела вверх, и вздохнула - Андрей видел, как высоко на ее груди приподнялось одеяло, но потом девушка снова посмотрела на него пристально и немного растерянно, на секунду закрыла глаза, и как будто что-то зажглось в ней, так засветилось, залучилось все ее лицо.
«Так что с тобой?», - еще раз мысленно спросил Андрей, уже с меньшей тревогой, потому что как будто ничего особо серьезного с девушкой не было, - он разглядел, что и руки девушки целы, и под одеялом есть обе ноги, да и боли на лице девушки не было, так что как будто все обстояло с девушкой благополучно.
Глядя ему в глаза, все светясь, сияя, девушка, поддернув одеяло, открыла обе забинтованные ступни. На одной ступне повязка была плотной, толстой, но на другой легкой, лишь придерживающей марлевый тампон. Крови на повязках не было, и тревога Андрея совсем ушла.
- Ожог! - округляя губы на обоих «о», сообщила девушка весело, как если бы она могла даже гордиться этим ожогом. - Ожог, - повторила она и посмотрела на него - понял он или нет.
Он понял и согласно закивал.
- Ожог. Ожог.
- Чего там? Чего ты с ними говоришь? - спросил Стас. Стас был недостаточно высок, чтобы заглядывать в окно.
- Ожог, - бросил ему Андрей. Он почему-то не хотел, чтобы Стас задерживался тут, словом ли, жестом ли, Стас, опасался Андрей, мог что-то испортить, разбить. - Пошли завтракать. Топай, - толкнул он его в плечо.
Но выглянула та, первая, здоровая девушка, и Стас, отступая, чтобы лучше, удобней разговаривать, начал:
- Ты кого там прячешь? Красотку? В отдельном купе? Мы лежим по десять человек в палате, а она - нате вам - личные покои. Я вот займусь проверкой, что к чему, я…
- Я-яя-я! Подколодная змея! - передразнила его девушка. - Нашелся проверяющий. Иди, иди, а то тебе завтрака не достанется. - Девушка, повозившись со щеколдой, приоткрыла окно, высунула в щель губы и нос и негромко спросила Андрея:
- Ты кто? Как тебя зовут?
Он догадался, что это нужно для той, худенькой, и от какого-то волнения, которое вдруг наполнило его всего, назвался и спросил:
- А она? А ее? Это - ожог - не опасно? Как случилось?
- Лена, - сказал ему в щелку рот девушки, а нос как-то заговорщически шмыгнул, дернулся. - Не опасно. Теперь не больно. Мы наливали «катюшу», - она вспыхнула, -а Лена босая, бензин на голеностопы, и вот… Идите, пока. На сегодня все.
Окно затворилось, занавеску поправили, и над ней лишь коротко выглянул сначала наклоненный лоб девушки, потом один карий внимательный глаз и верх широкой смуглой скулы.
- Нет, не все! - громко сказал он. - Еще хоть секунду!
- Ну ладно, еще секунду! - передумав иди подобрев, сказала за стеклом девушка и, отодвинув тот же угол занавески, подержала его, как фотограф держит колпачок от линзы, дав Андрею еще раз посмотреть на Лену.
Лена теперь лежала на щеке, как будто в дреме, но, когда Андрей про себя позвал ее: «Лена! Лена!», у нее дрогнули ресницы, голубой полоской глаз она встретилась с его глазами, медленно подняла руку и кистью сделала знак: «Иди, иди», занавеска снова закрылась, и он и Стас пошли завтракать.
Вот так все и началось - как будто обычно, как будто банально, не то любовь, не то какие-то другие отношения времен войны, война разбрасывала одних, сводила других, чьи-то судьбы коверкала, дробила, чьи-то устраивала, подчиняя себе, своей необходимой жестокости десятки, сотни миллионов человеческих жизней.
Их любовь, их нежность, ощущение нужды друг в друге вряд ли были особо отличны от таких же чувств многих. Кровавой для одних, голодной и тяжкой изнуряющим трудом для других войне человек должен был противопоставить иные категории, чтобы быть выше войны, стать над пусть оправданным, но убийством.