Страница 17 из 18
Сэндвич полагает меня сопляком-несмышленышем, и я его пока не разубеждаю. Хотя мне отлично известно, что он – мельчайшее звено в агентурной цепочке, куда мельче, к примеру, чем я. В конце концов, кто вытаскивает из «Детского сада» генетический материал? А Сэндвич всего лишь переправляет мой товар своему компаньону – хозяину забегаловки под названием «Бистро», китайцу по фамилии Ву. Крюк проследил – это оказалось элементарно, каким бы Сэндвич ни воображал себя конспиратором, как бы ни хвастался умением сбрасывать «хвосты» (смех смехом, но было такое). А в этот раз мы с Крюком решили проследить уже за барменом, ну то есть за хозяином «Бистро», он там за стойкой отирается. Кстати, еще и хабар скупает – буквально классика жанра! И очень нам интересно стало, кому ж бармен дальше мой пакетик передаст, кто следующее звено в цепочке? Чтобы это выяснить, я, собственно, и провернул сегодняшнее дельце с Пеппи, иначе бы дерьмо в глазури они получили вместо волос сказочной девочки. Мое желание завязать было твердым, но Крюк убедил меня рискнуть еще разок. Не ради пачки слюнявых, а за принцип. Что потом делать с этой информацией – разные были варианты. Отчаянный мужик, мой несчастный Крюк, риск для него – наркотик… Но, как видим, форс-мажор. Все сорвалось – и Сэндвича я вызвал в неудачное время, и Крюку теперь не до «Бистро»…
И ведь понимаю, что я в этом паучьем террариуме – еда, какие бы миражи в своей голове ни строил! Так нет же, вместо того чтобы поскорее выпутаться и бежать подальше, по доброй воле собираюсь прыгнуть в паутину.
Просто у меня есть папа, и я за него отвечаю. Вот так, парни. Это на самом деле просто, если без рефлексий.
Почему, собственно, Сэндвич такой наглый по жизни? Да потому что папаша его – судья! В случае чего этого урода предупредят, отмажут, а любую мелочевку на тормозах спустят. Получается, с ним надо дружить, учитывая мои обстоятельства, а не тупо рвать отношения. Дружить и рачительно использовать.
Плюс к тому его невидимые заказчики, неравнодушные к наследственности мутантов, – эти особо интересны, потому что у них, подозреваю, есть не только деньги, но и влияние в Хармонте. Правда, смогу ли я, в свою очередь, быть интересен этой компании?
– Оставь монету себе, – говорю Сэндвичу. – Есть встречное предложение.
– Давай.
– Моего отца упрятали в крытку. Слышал?
Он медленно убирает деньги, почему-то заулыбавшись. Скотина.
– Ну, до крытки ему еще дюжину лиг пехом, – отвечает. – Следствие, суд. Пока что он сидит на речке.
«На речке» – то есть в следственном изоляторе, расположенном в районе причалов на Нижней. Ага, примем к сведению.
– Нужна информация по его делу. По максимуму. Сколько тебе нужно времени, чтобы все выяснить?
Золотой мальчик, бывший когда-то честным джанком, улыбается еще шире. Меня бы от него стошнило, если б не воспитание.
– Сколько нужно времени? Да нисколько. Я знал, что тебе эта инфа понадобится, и подготовился. Могу поделиться прямо сейчас. Если скажешь «пожалуйста». Скажи «пожалуйста», Пэн.
– Денег тебе недостаточно? – осведомляюсь. – Тогда сделка отменяется. Гони монету, я пошел. – Протягиваю руку. – Доставай, доставай, чего ждешь. Инфу твою я и без тебя получу через час-два, а это время потрачу на размышления. Сказать, о чем буду думать? Нужно ли мне возиться с мутантами, с твоими Боа и Сизифом, не слишком ли большой это геморрой.
Я смотрю на него особым образом, как умею, когда припрет. Не знаю, что там люди видят в моем взгляде, но скотство с них обычно слетает, как шелуха с ошпаренной луковицы. Сэндвич пугается:
– Подожди, чего пылишь? Дурак, шуток не понимаешь… Твоего отца взяли за убийство. В «Метрополе» шлепнули столичную цацу, Рихтер ее фамилия…
– Подробности убийства знаешь?
– Не сильно больше, чем в новостях. В отеле видели, как Макс, ну, то есть твой отец, ночью приходил к миссис Рихтер, поднимался к ней в люкс на лифте. Время совпадает со временем смерти. Дежурный сначала позвонил ей снизу, спросил разрешения, значит, тогда она была жива. Кстати, все материалы видеонаблюдения кем-то уничтожены, копы считают, что Максом… твоим отцом. Никто другой, кроме него, ночью в люкс не заходил, во всяком случае, в отеле больше никого постороннего не видели.
– Так… – Я соображаю. – Это все непрямые улики. Плохо, но есть с чем работать.
– Плохо, Пэн, плохо. Его повязали с поличным, как только он сунул банковскую карту в банкомат и ввел пин-код. Карта принадлежала той богатой цаце, а на счету была офигенная сумма. Большой куш, мотив для убийства. Если Макс ввел пин-код, значит, откуда-то его знал. Откуда? От убитой. На ней под три десятка ножевых, ее перед смертью явно пытали. Зачем пытали? Чтобы узнать код. Так все складывается, Пэн. Копы, как я понял, специально следили за твоим отцом, хотели, чтоб все тип-топ, чтоб точно с поличным…
Скверные дела. Настолько скверные, что у меня на миг мутнеет в глазах.
Банковская карта… Видимо, та самая, которую миссис Рихтер оставила папе в конце их безумного разговора. Долбаный аванс. Провокация?
Какая, к свиньям, провокация?! Она планировала, что ее укокошат? Да быть такого не может! Стервы вроде нее, наоборот, мечтают пережить всех и остаться последним человеком на Земле!
Спокойно, беседа еще не окончена. Обдумывать будем позже.
– Мне жаль, Пэн, – подытоживает Сэндвич. Хрен ему кого жаль. Хорошо видно, что испытывает удовольствие от рассказа, чутко улавливая мои эмоции. – А знаешь, что хуже всего? В городе объявился Носорог. И это не африканский бык, Пэн, это погоняло очень уважаемого человека. Можно сказать, птица высокого полета…
– Так птица или корова? Я в курсе, кто такой Носорог, не трудись меня поразить. И что миссис Рихтер была его женой, тоже в курсе.
Он удивлен и разочарован. И правда хотел меня поразить.
– Ну, раз так… Значит, сам понимаешь, что грозит твоему отцу. Полиция для него, по-моему, сейчас самая маленькая из проблем.
– С чего ты взял, что Носорог в Хармонте?
– Источники! – изобразил он пальцем спираль. – Ты не сомневайся, инфа стопроцентная.
– И где конкретно этот бык у нас обитает?
– Ты б еще спросил, какого калибра у него пушка. Не знаю и знать не хочу.
– Ладно, ладно, – говорю Сэндвичу, следя за голосом, чтоб не дергался. – Я тебе благодарен, инфа у тебя – высший сорт. Есть второе предложение, интереснее первого. Выведи меня на своего босса.
– Какого босса? – фальшиво удивляется он.
– Того, которому твой бармен, мистер Бистро, переправляет мои посылки из «Детского сада».
– Откуда знаешь про «Бистро»… Тьфу! Слушай, ты, летающий мальчик… Говнюк ты все-таки! Если проболтаешься, тебе конец.
– Я буду очень осторожен в общении. Ну так что?
– Тебе это вообще зачем?
– Есть, что продать, – говорю. – Новый товар, и он куда ценнее, чем все эти волоски, вся эта мутантская шерсть. Но разговаривать буду только с вашим заказчиком.
– Ты сказал – предложение, а на самом деле – подстава, – шипит Сэндвич в ярости. – Мне-то какой прок вас сводить? Чтоб через меня переступили, как через кучку говна? (Именно так, мысленно соглашаюсь я с ним. Именно кучка. Сам сказал.) Да и не знаком я с заказчиком, все контакты через Ву!
– Даю двадцать процентов от суммы сделки. Мой товар – бомба, тянет на две сотни грандов. Это для начала. А каким хитрым винтом ты поимеешь своего Ву или, там, сговоришься с ним – твои заморочки.
И как-то сразу ситуация меняется. В глазах у Сэндвича загорается огонек, имя которому жадность, а в голове, я полагаю, начинают щелкать большие числа.
– Тридцать процентов! – объявляет он. Я демонстрирую острые сомнения. – Ты не знаешь Ву, – настаивает он, – этого хорька не объедешь, значит, придется делиться.
– Двадцать пять, – поднимаю я ставку – и вдруг замечаю…
Чуть не пропустил, пень деревянный!
Из проходной, оказывается, уже выносят носилки.
И тогда я выталкиваю дверь машины («Осторожно, ты!» – вопит оскорбленный Сэндвич), выпрыгиваю на тротуар, не дослушав, что он мне там начал плести насчет объективных сложностей, чем начал возражать, какие выдвигать условия и какую определять цену вопроса. Я мчусь встречать маму.