Страница 16 из 18
Глава 5
Из «Детского сада» выгнали всех посторонних, и я, какой сюрприз, попал в их число.
Вышел наружу. Стою на ступеньках, сопли жую. Достаю сигариллу…
Перед Институтом – площадка с парой сомнительных скамеек по краям и с квадратным газоном в центре. По периметру газона когда-то были высажены кусты жимолости, а траву иногда постригают, чтоб совсем уж не позориться. Бордюр весь в выбоинах, крошится помаленьку, никто его не поправляет. Весь этот зеленый квадрат усыпан скомканными сигаретными пачками, смятыми банками, бутылками, фантиками и прочим мусором. Ученые тоже люди, и простое человеческое свинство им не чуждо.
Электровэны «Скорой помощи» толпятся по бокам от входа. Армейский джип, перевалив через бордюр, заехал прямо на газон. За площадкой видна улица, уходит влево и вправо, – там, возле автобусной остановки, громоздится военный фургон, в котором скучают бойцы национальной гвардии. На автостоянке скопилось необычно много машин со всевозможными эмблемами. И нигде никакой суеты, никакой беготни: спокойно вокруг Института, скучно. Людей мало. Не подумаешь, что произошло ЧП с несколькими смертями.
Вся суета внутри. Во всяком случае, медперсонал находится там, как гражданский, так и в погонах, их приехало довольно много. Почему впустили гражданских? Ну, так ведь Институт до сих пор имеет международный статус, сколько над этой формальностью ни смейся, и сторонних сотрудников в штате хватает. Понабежали также чины из полиции плюс субъекты очень характерного вида из контрразведки. Надеюсь, эти компании пауков – полиция, военные, контрразведка – жрут сейчас друг друга, стараясь прибрать дело к своим рукам.
Ни трупов, ни раненых пока не выносили. Мне остается только ждать…
Сэндвича я замечаю сразу, он сидит, как и договаривались, на автобусной остановке – спиной к Институту. Ладно, пусть еще посидит, решаю я, не растает под жарким летним солнцем. Потому что, не успеваю я спуститься по ступенькам, ко мне подскакивает дружище Крюк.
– Не пускают! – захлебывается он словами. – Видите ли, не моя смена! Ну да, не моя сегодня, но всегда ж пускали!
– Покури, – даю я ему раскуренную сигариллу.
Он машинально берет. Затягивается.
– Что там стряслось, Пэн? Никто ничего не говорит. Сказали, на «игровуху» напали. Это что, прикол? Или опять дебилы из «Нового Ирода»?
– Подожди, сейчас все расскажу, – обещаю ему, беру за рукав рубашки и отвожу в сторону. – Ты принес мне письмо?
– А, да, – вытаскивает он конверт, – само собой. Попробуй не принеси. Бабушка у тебя – тот еще сержант…
Я быстро убираю почту с глаз долой. Бабулину роспись на клапане конверта проверю потом и записку прочитаю потом, без свидетелей.
– Ну? – Он едва не подпрыгивает о возбуждения. Похоже, что-то чувствует, бедолага. Язык у меня во рту становится вдруг свинцовым, неподъемным. Как ему сказать?
– Там был тахорг, а не «ироды», – сообщаю Крюку, глядя вбок. В глаза ему – не могу. – Набросился на сетку, когда сразу две группы застряли на площадке.
– Почему застряли? – жадно спрашивает он, словно понимает, что это важно.
– Потому что какие-то твари застопорили ворота. Помнишь, вчера сожгли подстанцию и обесточили филиал Института? Для того чтобы вырубить у нас охранную систему. За пару минут, пока все видеокамеры были мертвыми, их человек подменил контроллер…
– Это все я знаю! Ну, ну, дальше! – торопит он меня. – С площадки всех вытащили?
Молчу. Нечего мне сказать.
Из корпуса выходит мисс Уоррен, выполняющая в «Детском саду» функцию учителя начальных классов. Та самая, из-за которой мутанты-аномалы по ошибке, непосредственно перед Зоной, облили водой Каролин. С проходом в Зону здесь строго, ни на секунду не опоздаешь, но не идти же было Каролин мокрой? Вот моя мама, недолго думая, и отдала подруге свою безрукавку, и та надела вязанку прямо на белье. И шарфик отдала, чтоб настроение ей поднять. А я этого не заметил, не смотрел я на женщин, мысли были заняты совсем другим, столько всего навалилось… Стоп, одернул я себя. Мисс Уоррен – противная дура, которая ни разу не была замужем, хоть уже и в возрасте, для которой существует только два мнения, ее и неправильное, и которая имеет твердую позицию буквально по любому поводу. Это все – да. Но она не виновата в том, что случилось с Каролин…
– Ваклав! – останавливается дама возле нас. – Мальчик мой, прими мои соболезнования. Ты поплачь, не держи горе в себе.
Крюка звали Вацлавом, а не Ваклавом, но какая теперь разница, если главное произнесено.
– Ка… какое горе? – цепенеет он.
– Ах, ты еще не знаешь? – Она смотрит на меня с укоризной. – Хороши же у тебя друзья. Бедный сирота…
Сигарилла в его пальцах ломается.
Крюк убегает к проходной, и нет сомнений, что на этот-то раз он прорвется.
– Великолепно сыграно, – говорю я мисс Уоррен. – Мои аплодисменты, – беззвучно хлопаю в ладоши.
– Весь в свою мать, – констатирует она, скорбно кивая сама себе. – Ни культуры, ни воспитания.
Удаляется.
Прежде чем встретиться с Сэндвичем, я не выдерживаю, вскрываю конверт. Быстро читаю папину записку. Почерк у папы несколько искусственный, буквы как будто печатные, друг с другом не соединяются, зато разборчивый.
«Если захочешь принять душ, мочалка в кладовке, в коробке с тряпками».
Мочалка? В кладовке? Да еще в коробке с тряпками???
Что за бред! Нет у нас «коробки с тряпками», в кладовке у него в основном инструменты да бытовая химия. Папа со своей сыщицкой работой умом тронулся?
Но если не тронулся и не бред, то, значит, его послание ко мне – это шифр. А также, очевидно, руководство к действию.
Залезаем в машину Сэндвича.
У этого прохиндея своя тачка, причем не развалюха подержанная, а новый внедорожник от мистера Форда. Вот такой респектабельный нынче гопник, он же джанк. А какого придурка отмороженного когда-то из себя корчил, любо-дорого было смотреть. А какие у нас с ним были терки… Эх, где наша молодость? Сейчас-то между нами, естественно, войны уже нет, наоборот, прочные деловые отношения. За пару лет я хорошо поднял свой авторитет.
Сэндвичем его прозвали потому, что нарушена пигментация. Сам белый, но с коричневыми пятнами – на голове, на шее, на плечах. Что там у него ниже плеч – не видел, Господь уберег. В общем, приметный тип.
Машина его стоит здесь же, припаркованная на улице перед Институтом. Я держу в поле зрения проходную, чтобы не упустить момент, когда пойдет наконец движение. Никому мы не интересны, можно начинать неформальную часть встречи.
Отдаю Сэндвичу пакетик с расческой:
– Принимай товар.
– Та самая крыса? – уточняет он.
– Так точно. Пеппи Длинныйчулок.
– О’кей, – прячет он биоматериал у себя.
– А проверить качество? Понюхать, лизнуть?
– Я тебе доверяю, остряк. Но кто-нибудь когда-нибудь тебя обязательно грохнет за неудачную шутку.
– Даже жаль, что ты этого уже не увидишь.
– Не каркай. Вот твой кэш, подставляй краба. – Он достает перетянутые резинкой деньги. – Напоминаю, что за тобой еще остались Боа и Сизиф. И отдельная просьба. У вас там появился новенький, да? Малек, который светится. Так вот, если ты узнаешь, кто он такой, настоящее имя, адрес, что-нибудь про его родителей, то получишь ровно три такие пачки… Чего зелень-то не берешь? Мозги зависли, умник?
Он протягивает мне гонорар, а я не двигаюсь. Смотрю на него и думаю, в последний раз прикидываю расклад. Задавать ли ему те вопросы, которые у меня заготовлены, или не связываться, воздержаться? Понятно, что наши с ним шпионские игры – совсем не игры, и если возьмут меня за задницу, то не посмотрят, что мне всего пятнадцать. Эйнштейн вчера ясно дал понять: я зарываюсь. Начнут хоть в чем-то подозревать – будет поздно, в контрразведке люди без сантиментов. Так стоит ли повышать уровень криминальных контактов, шагать на ступеньку, так сказать, взаимных услуг, делая себя зависимым невесть от кого?