Партизанская быль

— Чепуха, — возразил. Тимошенко. — Просто дрезина пошла на проверку пути. Не хотят рисковать.

— А гестаповцы? — воскликнул Немченко. — Нет, дело скверное, товарищи! Надо сейчас же, немедля ни минуты, посылать к нашим мадьярам связных. Провал, помяните мое слово, провал!

— Да, конечно, надо связаться с обер-лейтенантом, со всей его группой. Если им угрожает опасность — ж предупредить. Если тревога ложная — узнать, в чем дело.

— А Шахов? Нельзя же и его так оставлять! — обратился ко мне Тимошенко.

— Что такое, почему?

— Шахов может подорвать дрезину, но он взял почти весь запас взрывчатки.

— Шахова оставьте в покое, — отозвался комиссар. — Для него угрозы нет.

— А если дрезина остановится и саперы обнаружат мину? — доказывал Тимошенко. — Нашим придется вступить в бой.

На дрезине людей меньше, чем у Шахова, — справится, а если бы дрезина взорвалась — мы бы уже слышали… они ее, конечно, пропустили. Нужно идти к этому оберу. Ведь пропадут люди, поймите!.. Где Жадовец? — убеждал Немченко. — Пусть немедленно одевается немцем, пусть скорее идет.

Я принял решение. Николай Жадовец, вызовет мадьяр. Я иду к Шахову: саперы могли действительно обнаружить мину, тогда нашим подрывникам грозит опасность. Если только начнется бой — бронепоезд выйдет на помощь. Надо идти на выручку.

— Немченко и Тимошенко остаются здесь. Я беру два взвода.

Через три минуты я уже шагал во главе сотни бойцов.

С Шаховым ничего не случилось, так как, заметив дрезину, он снял тол. Когда мы с ним вернулись в лагерь, узнали, что комиссар Немченко с тремя бойцами ушел встречать мадьяр.

— Что такое, почему пошел комиссар? — рассердился я. Тимошенко доложил, что до ухода Николая Жадовца с заставы притащили какого-то мадьяра. Наши ребята его чуть не подстрелили — он искал партизан. Комиссар не знал этого солдата — на встречах с обер-лейтенантом бывали другие. Но мадьяр объяснил, что послан обер-лейтенантом срочно вызвать наших командиров. Вся группа ждет в том месте, где обычно встречались.

— Ну, понятно. Кроме Немченко, некому было пойти. Ведь только я да он знали место встречи. Но почему взял такую слабую охрану, только трех бойцов?

— Больше брать не пожелал, — ответил Тимошенко. — Комиссар считает, что большая группа может отпугнуть мадьяр — не решатся выйти.

Я уже не слушал начальника штаба. С той же сотней бойцов, которая только что вернулась со мной, мы бросились к месту встречи. Но было поздно. Мы так никогда в точности и не узнали, что произошло.

Наш комиссар погиб. Погиб, вероятно, по вине обер-лейтенанта. Попав в руки гестапо, тот мог выдать место наших встреч. И теперь в этих страшных лапах гестаповцев, которых так боялся командир мадьярской охраны, были, возможно, и наши люди: комиссар и двое бойцов.

Мы знали, что они не скажут гестаповцам ни слова. Были настолько уверены в этом, что даже не сменили места лагеря.

Тяжело было без комиссара. Очень больно сознавать, что враги выместят на этом чудесном человеке свою бессильную, звериную злобу против всех нас. Непростительным казалось, что допустили Немченко уйти без надежной охраны. Так часто бывает, что заботливый, осторожный товарищ, предупреждая об опасности других, не думает о риске собственной жизнью!..

Комиссар учил меня напрасно не рисковать. Учил и других. Многому хорошему научил нас за этот недолгий срок, что мы были вместе.

Лес в огне

Несмотря на то, что взорвать мост к Первому мая нам не удалось, партизаны преподнесли оккупантам в этот день немало «подарков». Эти «подарки» гремели по всей округе.

Второе мая началось тихо. Было теплое солнечное утро. Мы скромно отметили праздник. После сытного завтрака весь отряд собрался на полянке послушать доклад нового комиссара — Харитона Максимовича Чернухи.

Потом все партизаны, кроме разведчиков, отдыхали. Выходной день был дан не зря: назавтра в ночь отряду предстояло покинуть лагерь, перебраться в другой лес. Нам пора было переменить базу — долго засиживаться на одном месте не полагается.

Отряд стоял тогда в урочище, прозванном в этих местах «Змеиные горы». Почему именно змеиные, я не знаю. Но горы, вернее небольшие холмы, здесь действительно были. Лагерь располагался в центре густого соснового леса. С северо-востока его огибала река Ревно. По ее берегу зеленый массив поднимался на север, до районного центра Семеновка, а там за рекой были уже Машевские леса. Туда-то мы и собирались выйти нынешней ночью.

Но еще не кончил комиссар доклад, как прибежали наши друзья мальчишки из соседнего села, принесли тревожные вести: появились каратели.

Крупные силы заняли Барановку и Орликовку, расположенные на северном берегу реки Ревно, Блешню и Карповичи, соседствующие с нашим лесом с западной стороны.

Районный центр Семеновка был третьим углом этого треугольника. Разведка выяснила, что каратели начали блокаду урочища «Змеиные горы».

Мы решили встать на оборону и принять бой. Отряд Чапаева к этому времени был уже хорошо вооружен, численность его достигла трехсот пятидесяти бойцов; мы находились в благоприятных условиях пересеченной лесной местности. При создавшейся обстановке нам было легче держать оборону, нежели идти на прорыв. А гитлеровцы, видимо, рассчитывали, что мы постараемся выйти из кольца, и устроили ряд засад, но мы о них быстро проведали и не пошли на провокацию.

Отряд готовился к активной обороне. Ночь прошла тихо. Каратели стояли на прежних позициях. Мы полагали, что бой начнется с утра.

Но и утром враг не начинал наступления.

Вдруг со стороны села Барановка прибежал связной. Он доложил, что неподалеку загорелся лес: надо отодвинуть заставу. Мы тогда не придали этому большого значения.

Я послал тридцать человек помочь очистить защитную просеку. Не успели люди закончить там работу, как пришло новое донесение: со стороны Орликовки тоже тянет дымом.

К вечеру огонь заметили и в третьей стороне.

Итак, каратели повели наступление при помощи лесного пожара. Решили расчистить себе дорогу к лагерю огнем. С этим противником отряд встречался впервые. Мы, старые партизаны-федоровцы, тоже ничего не знали о такой форме борьбы.

Как следовало поступить? С появлением нового врага наши прежние планы обороны уже не годились. Решение нужно принять мгновенно. Я собрал командиров, обрисовал положение. Большинство товарищей высказались примерно так:

— Каратели рассчитывают на наш страх перед огнем. Хотят заставить нас броситься в лазейку, которую оставят, чтобы нас взять. Значит, уходить из лесу нельзя. Надо бороться с огнем, как с любым другим врагом, и победить его на том участке, который годится для выхода нам, а не карателям.

Конечно, будь это в июльскую жаркую пору, когда сухостой, валежник и хворост воспламеняется как порох, нам ничего бы не оставалось, как идти на прорыв. Но в мае леса еще сырые, горят плохо, молодые травы совсем не перебрасывают огня, хвоя еще не высохла, да и деревья еще переполнены соком. Нам казалось, что майский пожар в лесу страшнее дымом, чем огнем.

Итак, приказ отдан — из лесу не уходить!

С этой минуты все партизаны, вооруженные топорами, пилами и лопатами начали рубить и окапывать оборонительные полосы. На просеках собирали сучья, засыпали их землей, рыли канавы. Пламя было еще далеко но гарью тянуло уже сильно. И все чаще мы видели бегущих в панике зверей. Зайцы и лисицы, волки, хорьки барсуки — все лесное население, не замечая нас и не враждуя меж собой, мчалось по направлению к берегу реки.

Когда же настала ночь, небо покрылось багровым заревом пожара. Утешительно было то, что ветер улегся и огонь двигался к нам медленно.

Все, кроме разведчиков, работали до рассвета без отдыха на расчистке леса.

Утром каратели открыли по лесу стрельбу сквозь огонь. Наши заставы не отвечали.

Весь светлый солнечный день четвертого мая фашисты простреливали горящий кругом нас лес, оставляя свободным выход на Барановку. Но именно там были сосредоточены их наиболее крупные силы.