Судьба ополченца

Но об этой развязке в Углах я узнал только в феврале, а пока, передневав, наши отряды готовились к новому наступлению на железную дорогу.

Когда стемнело, меня вызвал Дубровский и дал задание:

— Пойдешь с Бульбой сопровождать первый отряд, нужно взорвать экскаватор возле разъезда.

Бульба — это кличка Степана Николаевича Шенки, он работает на железной дороге у немцев. Шенка, коренастый, небольшого роста, блондинистый, с зелеными глазами, говорит с акцентом западного белоруса. Дежурит Степан Николаевич через два дня на третий, вот и успевает сообщить в бригаду все нужные сведения и вовремя вернуться.

Долго петляем по лесу. Мы с Бульбой сидим в санках командира отряда, Степан Николаевич объясняет каждый бугор: где лучше залечь, где лучше укрыться, если немцы начнут бить со станции. Едем через перелески, начинается пурга, темно и зябко. Наконец подъехали к станции, вернее, к месту расположения отряда в бою, и залегли цепью на опушке леса. Вперед в темноту уходят минеры, чтобы заложить тол и взорвать экскаватор, который стоит на строительстве железнодорожного полотна. Томительно идут минуты…

Вдруг возвращаются подрывники, оказалось, мало тола, нужно взять еще, и закладывать придется заново. Рядом со мной лежит совсем юный партизан, шепотом спрашивает:

— Дядинька, а куды целить?

Объясняю, что после взрыва, если немцы пойдут на нас, в них и надо «целить». Проходит еще время… Удивительно, как мне везет на мальчишек, всегда в бою или в лагере возле меня крутится вот такой тринадцати-четырнадцатилетний партизан.

Внезапно на станции раздался сигнал тревоги, высыпали немцы, их много, как раз стоял эшелон на станции, и начали обстреливать из автоматов край леса, где мы лежали. Наверно, заметили наших подрывников. Прошло несколько минут, обстрел продолжался, а взрыва все нет. Значит, надо ползти и снова минировать. Только разведчики двинулись к полотну, как все озарилось и вздрогнула земля — ударил взрыв! Раздались крики команды у немцев, застрочили пулеметы. Мы ответили своим огнем. Мой партизан совсем прижался ко мне, но стреляет исправно, а у меня произошло нечто совсем невероятное: затвор винтовки развинтился и упал в снег; понимаю, нельзя ничем выдать своего волнения, начал кропотливо собирать затвор. Наконец собрал, но так увлекся этим делом, что не заметил, как все ушли и мы остались с напарником одни. Пробирались кустами, вокруг нас рвались разрывные пули, и казалось, что стреляют отовсюду. Наконец выбрались и нашли своих. Нашим пришлось отойти в лес.

Отряд возвращался в деревню, операция прошла очень удачно, у немцев много убитых, у нас — ни одного. В три часа ночи были уже дома, в Углах, и делились впечатлениями с бойцами третьего отряда.

Дневали в деревне, а ночью опять вышли к «железке», я был уже в отряде Мити Короленко. Бульба подвел к насыпи железной дороги возле моста, указал, где и сколько часовых, режим поездов: в час ночи пойдет эшелон из Германии, а через десять минут после западного идет через мост восточный.

Без десяти минут час сняли часовых, заложили мины на мосту и перед мостом, протянули шнуры. Рвануть решили, как только состав выйдет на мост. Ждать пришлось недолго. Огромной силы взрыв с черными клубами, языками пламени, летящими кусками железа оглушил нас — взорвался мост, и так подгадали, что паровоз уже не смог остановиться и рухнул в разрыв моста, произошло крушение. Наши пулеметы заработали, решетя вагоны, ружейная стрельба тонула в неистовстве длинных пулеметных очередей. Со станции заработал крупнокалиберный пулемет, нам пришлось перемещаться. Но вот прокатилось: «Ура-а!..» — и все бросились в атаку на состав. Немцы пришли в себя и начали отстреливаться, но взрывы гранат и огонь были так сильны, что им пришлось отходить. И уже подходил эшелон с востока. Паровоз остановился в нескольких метрах от взорванного моста. Эшелон обстреляли из пулеметов, но он молчал — ни одного ответного выстрела. Короленко отправил подрывников взорвать паровоз. Вдогонку послал Пацея Петра с пятидесятикилограммовой авиабомбой.

Увязая в снегу, держа в руках огромную бомбу, бежит Петро к насыпи, навстречу проскакивают подрывники от паровоза, и в темноте различает Петро немцев — идут, рассыпавшись цепью, и тихо командует офицер: «Шнэль, шнэль, партизан кляйн групп»{30}. Петро отбросил бомбу и кинулся к кустам, ограждавшим полотно железной дороги. Роста он был огромного, навалился пробиться между елочками, винтовка, перекинутая через плечо, спружинила, и ельник, стоящий густой стеной, отбросил его назад, к немцам. Его схватили. Но он вырвался и уже пополз, нырнув вниз, под елки. Немцы не успели его снова схватить, а стрелять они не могли, чтобы не обнаружить себя.

Короленко был вне себя от досады — паровоз не взорвали, тол побросали! Перед ним стоят два парня, он шепотом им говорит:

— Тол должен быть взорван или принесен сюда. Что его, немцам оставлять?! Я вас не видел. Принесете тол, доложите.

Два подрывника повернули назад. Только находчивость ребят помогла им выполнить задание. Немцы молча раскинулись цепью вдоль эшелона и наступали, подрывники просочились сквозь цепь, добрались до хвоста состава и под вагонами поползли вдоль поезда, у паровоза, под носом у немцев, пособирали толовые шашки и вернулись обратно, проделав путь опять под вагонами.

В вагонах стонали раненые, бегали санитары, но ничем не выдали себя немцы после обстрела. Подрывники принесли Дмитрию Тимофеевичу тол, но один из них вернулся седым. Приказ был жестокий, но бойцы понимали, иначе нельзя, нельзя без дисциплины, а третий отряд Дмитрия Тимофеевича Короленко был самым надежным, самым дисциплинированным в бригаде.

Немцы выскакивали из вагонов и цепями шли во фланг. Короленко скомандовал отход, и мы начали отходить в лес. Задание было выполнено только наполовину, так как подорвать второй состав не удалось, он оказался с живой силой, этого мы не ожидали, и под угрозой окружения пришлось отойти. Но через три дня мы узнали, что во время боя у эшелона убито и ранено было очень много, несколько сотен фашистов.

Это был первый большой налет на железную дорогу. Но практика показала, что надо искать новых решений. Не дает большого эффекта подрыв паровоза или эшелона, недостаточно мины, сбрасывающей эшелон под откос; нужна тактика особая — обработка всех до одного вагонов состава, уничтожение всех материальных ценностей и живой силы в эшелоне. Была задумана новая операция. Ей будет посвящена картина «Горят эшелоны».

На рассвете уходила бригада назад, в лагерь. Мы с Николаем Гутиевым шли в боковом охранении. Впереди колонны всегда идет головная разведка и по сторонам, метрах в ста — ста пятидесяти, — боковое охранение, нам нужно прощупать все места вокруг, чтобы предупредить внезапную засаду, внезапный удар. Шли с Николаем параллельно движению бригады, то поднимаясь на гребни, то спускаясь к подножию холмов.

Два перехода, два дня — и мы дома. Коля и Тасс, мой пес, так обрадовались возвращению нашему! Построена новая баня, все время топится, то и дело выскакивают голые ребята и, зачерпнув наскоро воды из криницы, бегут назад в парную, другие выскакивают, катаются по снегу — и снова в баню. Огромная радость побыть в бане после боя, надеть чистое белье и вернуться в землянку, где ждут тебя работа, товарищи.

Раскладываю рисунки, сделанные в походе, Николаю нравятся, ребята вставляют свои комментарии. Коля показывает, что он сделал в лагере — наброски портретов, листовку, печать для бригады.

Вечером опять в землянке Короленко, Дубровский, Лобанок — комиссар бригады, сегодня у всех передышка. Идет разговор об операции, Лобанок подтрунивает надо мной, как я сумел «разобрать» затвор. Стали осматривать мою винтовку, и опять затвор распался в руках. Винтовка у меня была с новым прикладом, уже побывавшая в огне, значит, придется снова отдавать в оружейную мастерскую.

А через два дня в бригаду пришли полицейские проситься в партизаны, и один из них рассказал:

30

«Быстрей, быстрей, партизан небольшая группа».