Страница 7 из 30
— Самолет потом исчез? — нетерпеливо перебил Мюллер.
— Ваша сообразительность всегда колоссальна. Но другой, тот подбитый самолет, все же дотянул до аэродрома. Перепуганный помощник моего брата приказал зениткам открыть огонь. Обо всем этом мне рассказали очевидцы. Брата я уже не застал.
— Да-а! — Мюллер даже притормозил машину. — Между всем тем, что произошло на аэродроме, и десантом, высадившимся в ту ночь, в самом деле есть какая-то связь… Этот узел не легко распутать. Но я возьмусь.
Кругер утвердительно кивнул головой и устало закрыл глаза. Они молчали до самого Пршибрама.
ПРЫЖОК В ТЕМНОТУ
Увидев зеленые огни на аэродроме, Олешинский приказал идти на посадку. Решительный, отчаянный, привыкший к неожиданностям, Евгений и на этот раз решил рискнуть: ведь другого выхода не было. «До своих не доберешься. Почему бы не заправиться у немцев? Главное — не суетиться. Побольше начальственных окриков. Гитлеровцы и так, очевидно, приняли нас за кого-то из своих».
Баумгартл блестяще справился с ролью разгневанного майора для особых поручений. Манченко и Баранов грозно стояли возле своего офицера, подчеркивая важность его особы. Майор так естественно разносил начальника аэродрома, что тот не успел опомниться, как именем фюрера ему был вынесен смертный приговор. Перепуганные солдаты аэродромного обслуживания работали, как автоматы.
Когда машина взлетела и легла на курс, партизаны расхохотались. Лишь Виктор был серьезным. Он, наверное, еще не успел разобраться во всем случившемся.
Карпаты уже позади. Еще час — и партизаны приблизились к цели.
Сигнал: «Приготовиться!»
Первым возле люка стал Баранов. В его взгляде товарищи видят решительность и прощание. Пошел! Михаил исчез в бездне ночи.
Один за другим люди прыгали из машины. Вот их осталось только трое: капитан, Виктор и Петр. Но что с Петром? Глаза широко открыты, тело корчит судорога. Нервы не выдержали напряжения, начался припадок эпилепсии — страшной болезни, нажитой во время войны. Он долго лечился, казалось, выздоровел, и вот на́ тебе. Евгений решительно приказал: Петр возвратится на Большую землю! И тут же капитан кивает Виктору: давай, хлопче, твоя очередь.
Когда черная точка растаяла в темноте, прыгнул Олешинский. Парашют раскрылся, и капитан почувствовал легкость падения.
Резкий толчок — Олешинский коснулся ногами земли… Тихо… Зашуршал шелк парашюта. Темнота. Кажется, вот-вот настороженную тишину разорвет случайный выстрел или треск ветки. Но все спокойно. Олешинский смотрит на светящийся циферблат. Пора созывать людей. Трижды раздается над рекой голос испуганной совы. Минута молчания — и сигнал повторяется. Сове отвечает другая. Еще одна, еще.
Прихромал Мордвинов, ругается на чем свет стоит. Он сорвался с обрыва в речку и промок. Парашют закопал в песке на берегу.
Еще минута — и появилась Маша. Бросилась к своим, взволнованно шепчет, что попала на какой-то двор. Хорошо, что не было собаки, иначе наделала бы переполоху на весь округ. Вскоре подошли и остальные. Не было только Баранова, Татьяны и Виктора.
В тревожном ожидании проходит час. Чуткое ухо партизан ловит каждый звук. Никого. Напрасно бьется в ночной тиши перепуганная сова, напрасно зовет кого-то. Лес молчит…
— Отправляемся к лесу, или ложимся в кильватер, как сказали бы моряки, — говорит капитан. — Мы с Олегом — впереди, замыкает Манченко. Тут недалеко дорога, за нею — снова лес, железнодорожная станция, опять лес, а там и место назначения. На всякий случай действовать компактной группой. Пойдем!
Вот и шоссе. Теперь — внимание! Здесь можно наскочить на военную машину или жандармский патруль. Кажется, все спокойно. Партизаны уже спускаются в кювет и вдруг замирают, освещенные ярким фонарем. Прямо на них что есть силы мчит человек с винтовкой… Манченко и Володарев в один миг схватили его. Человек смертельно перепуган, старый пиджак расстегнут доверху. Рассмотрели и «оружие» — им оказалась медная труба. Ведя за собой пленного, перешли дорогу.
— Кто такой? — спросил Баумгартл на немецком языке.
— О, господин, — простонал перепуганный человек, — я чешский музыкант, играл на свадьбе в Инце.
— Куда же так торопитесь со свадьбы? — спросил комиссар.
— Сама святая Мария свидетель тому происшествию, которое приключилось на той свадьбе, — зачастил человек. — Прямо с неба упал русский парашютист… А я честный музыкант. Прошу, господин, отпустить меня. Я старый, никаких партизан не знаю и политикой не интересуюсь.
Все облегченно вздыхают.
До рассвета группа углубилась в лес. Пошел дождь, а потом с неба сыпануло снегом. Немецкая одежда плохо защищала от холодного ветра и дождя. Усталые, сели отдохнуть. Стройными рядами стояли деревья, гордо покачивая темными верхушками. Осмотрев критическим взглядом этот культурный сосняк, Манченко хмыкнул:
— В таком скверике разве что с газеткой на скамейке сидеть, а не тол на себе тянуть.
Лес протянулся не больше как на 15 километров и подступал к невысокой горе, густо поросшей кустами. Там и решили дневать.
Напрасно заботился Евгений об отдыхе группы. Никто не спал. Всех беспокоила одна мысль: где товарищи, что с Татьяной, Виктором, Михаилом?
Над лесом нависло хмурое холодное небо. Издалека доносился лай собак, выстрелы. Это группами шли к Добржишу власовцы. Они ни с чем возвращались из засады, из тех мест, где, по их сведениям, должен был высадиться десант.
Посланцы с Большой земли решили в первую очередь узнать о точном расположении немцев, об их силах. Без этого рискованно было даже переходить шоссейную дорогу. А ведь нужно еще найти товарищей.
К утру вьюга утихла. На небе затеплился диск солнца. Хотелось закурить, но одежда так промокла за ночь, что табак слипся комком. Баумгартл расстегнул шинель, засунул руку в боковой карман кителя и долго осторожно что-то искал. Наконец вытащил сигарету. Смятую, но по-настоящему ароматную сигарету. Ее мигом раскурили.
— А мне бы воды, — сказала Маша, едва шевеля обветренными губами.
— Будет и исцеляющая вода, — заверил комиссар. Он мигом достал котелок и исчез. Возвратился встревоженный: — Там внизу ходят двое…
Олег с комиссаром подошли к краю обрыва. Посмотрели вниз. Невдалеке от них медленно поднимались на гору, цепляясь за голые кусты, двое: впереди юноша, а за ним — совсем тоненькая белобрысая девчушка. Хлопец каждый раз подавал подруге руку, а она весело смеялась, не подозревая, что за каждым их движением следят. Но вот юная пара круто свернула в сторону и быстро направилась к занесенной снегом куче обломков сбитого когда-то самолета. Олег и Баумгартл вышли им навстречу. Оказалось, что юноша — студент Пражского технологического училища, а девушка — дочка врача немецкого санатория. Она вся дрожала от страха. Хлопец рассказал, что в Добржише стоит немецкий гарнизон, а во дворце живет чешский князь Бранку с немкой Хильдой. Тут часто бывают эсэсовцы. Гарнизон ищет партизан, потому что в эту ночь будто бы высадился большой десант.
— Сколько? — спросил Олег.
— Говорят, не менее двухсот, — ответил парень.
…Легкую, как перышко, Таню ветром отнесло на самое большое расстояние от товарищей. Очутившись на чужой земле, в чьем-то огороде, она погасила парашют, как ее учили, посигналила фонариком, прислушалась к окружающей тишине. Девушку заметили хозяева усадьбы. Они, ни о чем не расспрашивая, спрятали ее, а на следующую ночь отправили в соседнее село к надежным людям.
Дорога проходила через лес, ориентироваться было тяжело, и Таня шла просто на запад. Вдруг из-за деревьев услышала:
— Стой, руси!
На дорогу вышел плечистый хмурый человек с винтовкой. Таня поняла, что это лесник.
— Куда идет пани? — спросил он сурово.
— К своим, — ответила девушка так, будто тут каждое дерево знает об этом.
— Двое твоих вон в том селе, у пани Эндрижковой. Как выйдешь из лесу, то напрямик через ров, третий домик с краю.