Страница 43 из 48
Шуша молчал, задумавшись. Закрыл глаза рукой, как бы силясь восстановить что-то в памяти. Видно было, что его одолевает странная тоска. Заговорил почти шепотом:
— Вот и она так, отродясь ничего плохого не сделала. Не старухой была, не болела. И тебе, и мне нужна была. Однако ж умерла. А зачем? Не знаю.
— Она — кто? — спросил удивленно Сейид.
— Мать твоя… По ночам я часто спрашиваю себя, небо, звезды, бога: почему умерла? Зачем? И не нахожу ответа. Никаких причин не было. Да смерть и не ищет причин… Как и жизнь, впрочем… Зачем люди родятся? Зачем умирают? Кто знает?!
Его мать!! Отец впервые заговорил о ней. Никогда он даже о ней не вспоминал раньше. Сейид ее ни разу не видел, никто ему не рассказывал о матери. А он сам не спрашивал. Чего ради? У него есть отец, бабушка… В матери он не нуждался. Разве у каждого человека должна быть мать? Ему казалось, что он появился на свет без участия матери. Мальчишка никогда не чувствовал себя в одиночестве, а посему не ощущал пустоты, которую необходимо заполнить. Ему достаточно было любви, заботы, нежности. Отец был для него всем в жизни. Сейид считал, что человек может прожить без матери. Но жизнь без отца? Невозможна…
Тут парнишка стал вспоминать отца, сидящего у окна с сигаретой в руке, рассматривающего небо и звезды с таким видом, будто спрашивал их о чем-то потерянном.
Сейид вспоминает бабушку, которая вечно сидит, подперев рукой подбородок, покачивает головой и бормочет про себя, как бы спрашивая о чем-то. Когда ее спрашиваешь — что нужно, она отвечает: ничего.
Так вот какая утрата у отца, вот почему он всегда грустит. Вот почему бабушка всегда задается безответным вопросом!
Тут мальчик понял — пришла и его пора разделить тяжесть утраты с отцом и бабушкой, их печаль и грусть из-за невосполнимости утерянного. У него была мать! Должен же он знать о ней все-все?
Сейид поднял голову, уставился на отца, а его губы помимо воли шептали слова, которые никогда ранее не приходили на ум: "Как умерла?"
В бане воцарилась полная тишина. Все, кроме Шуши и сына, уже ушли. Пар почти рассеялся. Через стеклянный купол крыши проникал уличный свет.
Отец прислонился спиной к стене, притянул к себе сына, крепко обнял его, понурил голову. Тяжело, продолжительно вздохнул. "Как умерла?" — повторил он вопрос сына. И начал рассказывать.
— Умерла, как все смертные. Прервалось дыхание, одеревенело тело, остыли конечности. Превратилась в ничто… А была всем. Кто мог поверить, что она умрет? Это сильное тело, цветущее лицо, озорные смеющиеся глаза… Кто мог поверить, что вся эта жемчужная красота может быть запрятана в узкую щель в земле? Можно ли было представить, что Амина, красотой своей соперничавшая с небом, будет попираться ногами?
Я хорошо помню тот день. Я наливал воду в бассейн, а она как с неба свалилась. Добрая улыбка озаряла ее лицо. Она попросила меня полить молодую тутовицу. И хоть не мое это было дело, не смог я ей тогда отказать. Тем более, что она сказала — сама посадила это деревцо, боится, забудет о нем садовник и погибнет оно. А деревцо это очень дорого ей, любит она его. Я засмеялся и пообещал, что каждый день буду поливать. Беру это дерево под свою полную ответственность, раз оно так ей дорого.
Я и раньше ее знал, видел среди служанок, которыми был полон дворец. Ее лицо я различал среди тысяч. Говорил же с ней впервые. Поручила она мне важное дело, которым дорожила. Воспринял я это дело как поручение своего большого друга.
С тех пор я почувствовал — что-то меня связывает с ней. Поливку ее дерева я стал считать своим главным долгом в жизни. Видел я ее каждое утро то на кухне, когда поднимался, чтобы заполнить там тазы и кувшины, то в парке, когда она спускалась мне навстречу, стараясь удостовериться — полито ли ее дерево?
С каждым днем я все больше проникался мыслью — не чужие мы друг другу, было между нами что-то и раньше. Была всегда она весела, улыбчива и радостна, как утро. Вижу ее улыбающейся, и сам улыбаюсь. Сердце так и прыгает от радости, дух захватывает.
Однажды она спросила: "Как поживает НАШЕ дерево?" И почувствовал я — есть у нас нечто общее, хоть и малая, но совместная цель, что ли. Связывает она нас невидимыми нитями. Скоро начали мы объясняться в чувствах с помощью… подарков. Я ей, она мне. Но вдалеке от посторонних глаз. На сэкономленные деньги покупал я ей то косынку, то дешевые серьги, то незамысловатое колечко. Она в ответ угощала меня едой или покупала на утаенные от матери деньги платок, носки.
Я поливал дерево — оно росло, аллах благословлял нашу любовь — она расцветала. И вся жизнь для меня стала заключаться в том, чтобы носить воду во дворец, встречаться с Аминой, обмениваться с ней взглядами, приветствиями, несколькими словами, в которых скрывался большой смысл.
Однажды я почувствовал недомогание. Небольшое вечером, оно переросло ночью в нестерпимую боль. Спать совсем не мог. Ворочался с боку на бок. Голова пылала, рот пересыхал от жажды. Утром не смог встать. Жил я один в небольшой комнатушке. Почти до беспамятства дошел. Как труп, распростерся на кровати. Не было даже сил позвать кого-нибудь, чтобы дали напиться или принести лекарство.
Но тут я услышал стук в дверь. Едва хватило сил сказать: "войди!" Каково же было мое удивление, когда я увидел Амину, которая осторожно открыла дверь. Испуганно меня окликнула. Собрав остатки сил, я ей ответил.
Кого угодно ожидал увидеть, только не Амину. Мог прийти сосед или приятель… Но чтобы она… Бросила работу и пришла ко мне домой! И представить себе не мог такого!
Она озабоченно склонилась надо мной, потрогала лоб, сказала несколько ласковых слов успокоения. Удалилась на короткое время и вернулась. Села рядом. В руках чистая тряпица. Окунула она ее в уксус и положила мне на лоб. Вскоре я почувствовал, что жар утихает. Тут навалилась на меня дремота. Она закутала меня в одеяло, попросила не сбрасывать его. Снова вышла, а вернулась с кувшином молока и апельсинами. Спросила — не съем ли?
Она ушла. Я почувствовал себя немного лучше. На следующее утро проснулся от ее осторожных шагов по лестнице, стука в дверь. Амина принесла с собой кое-какую еду и молоко. Села рядом со мной, потрогала лоб. Мне было гораздо легче, хотя жар прошел не совсем и все тело одолевала слабость. Мне во что бы то ни стало нужно было подняться. Работа не ждала, без воды люди могли потерпеть день, а на другой взять другого водоноса. Я потерял бы клиентуру.
Амина посмотрела на меня с удивлением и осуждением. Она сказала, что ни за что не позволит мне встать с постели. Может быть гораздо хуже. Я настаивал: "Пойми ты — люди не могут обойтись без моей воды, а я без их денег. Лучше жить больным, чем помереть с голоду". Она прервала меня: "Люди будут с водой, а ты с деньгами. Пока я жива, ты не умрешь с голоду". Слова ее удивили меня. Еще больше я был поражен ее поступками. Амина решила сама разносить воду до тех пор, пока я не поправлюсь. Надо было быть сумасшедшим, чтобы принять ее предложение, позволить женщине выполнять тяжелую работу Но она пригрозила — если не соглашусь, то поступит по своему усмотрению.
Мне оставалось лишь смириться перед настойчивостью и решительностью Амины. Был бы я полностью здоров, сумел бы остановить ее. Но голова раскалывалась от боли, тело было бессильным, дышать трудно. Все повернулось против меня, и я сдался. Она взяла бурдюк, надела фартук и пошла к колонке.
В тот день квартал аль-Хусейния в первый и в последний раз видел девушку с бурдюком на спине, сгибавшуюся под его тяжестью. Она наполняла кувшины и бидоны, отвечая на вопросы клиентов, говорила, что Шуша болен, она будет работать вместо него до дня его выздоровления.
Чтобы опередить Амину, я поднялся на следующий день с рассветом, взял бурдюк и побежал к Большому дворцу. Вылив воду, я спросил об Амине. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что ее нет! Почему? Ее выгнали с работы за целый день отсутствия. Новость меня убила. Но тут же в голове мелькнула мысль, заставившая меня обрадоваться. Я поспешил к родительскому дому Амины. Адрес мне сказала одна из служанок.