Водонос умер

— Где же это? Ничего не слышно.

— Теперь недалеко, — ответил Сурур.

— Кто-нибудь слышит плач? Может, он умер в одиночестве?

— Сказал! У него большая семья, куча денег.

— Значит, хорошо заплатят?

— Наверняка!

— Это самое главное. Эти похороны будут стоить четырех. Упокой его аллах, раз есть от него польза!

Вся ватага жаждущих углубилась в квартал Фамм аль-Халиг.

Сурур замедлил шаги, начал оглядываться. Кто-то спросил:

— Как называется эта улица?

— Вроде, Лимонадная.

— Давай удостоверимся.

Сурур подошел к женщине, продававшей моченые бобы. Она сидела в тени большого дерева.

— Эй, тетка, не знаешь, где Лимонадная улица?

— Какая улица?

— Лимонадная.

— Нет здесь такой улицы.

Сурур двинулся дальше, остальные за ним. Но женщина вернула их, крикнув:

— Есть Сахарно-лимонная улица.

Сурур радостно закричал:

— Она самая и есть!

— По-твоёму, Сахарно-лимонная улица и есть Лимонадная?

— А какая же? Не масляная. Если смешать сахар с лимоном, что получится, кроме лимонада?

Плотной толпой «благородные» двинулись дальше, ускоряя шаг. Не успели они подойти к Сахарно-лимонной улице, как услышали плач и стенания.

— То, что нам нужно, — заорал Сурур. — Ну-ка, разберитесь по порядку. Ты, Абид, забирай музыкантов и топай к воротам дома, чтобы, когда будут выносить гроб, они были рядом. Все остальные растянутся по тротуару. Быстрее! Только без разговоров и смешков! Все, приступаем к работе!

Вот и открылось место их «работы». Расцвеченные шатры, откуда раздавались рыдания и причитания на всю улицу, гроб, приготовленный к выносу, барашек, привязанный к воротам. Тут уже стояли могильщики, убиральщики. Вокруг — неподобающий случаю гвалт.

Процессия «благородных» быстро заняла нужную позицию, музыканты вышли вперед. По всему было видно — команда тренированная, опытная. Каждый занял привычное место без суеты и шума. От болтовни и шуток не осталось и следа, лица приняли постное выражение, на них обозначилась глубокая печаль, будто смерть этого человека для них огромное несчастье.

Паломник Сурур тряхнул головой и печально запричитал:

— О вселенная!

Этим словом он всегда начинал поминальную перекличку, которую подхватывали остальные. Шеххата должен был отвечать: «Все от аллаха, и все к нему вернется!» Но он полностью отключился от происходящего. Думы его были очень далеко отсюда. На глубокие и тревожные размышления навел его барашек.

Что-то сделает Умм Амина с яствами, которые он ей доверил? Сможет ли эта старая слепая женщина выполнить все его просьбы? А вдруг выльет весь навар на землю. Будет подлинная катастрофа. Надо было ему быть более осторожным и самому сварить. О боже, заступись!

Паломник Сурур заждался ответа Шеххаты и начал сверлить его злым взглядом. Но Шеххата витал в ином мире, думал о блюде, приготовленном из печенки, почек и костей. Отвечая своим мыслям, он воскликнул:

— Все от аллаха, и все к нему вернется!

За этим восклицанием последовали другие, раздававшиеся со всех сторон. Поминание пошло как по маслу.

— Зачем ушел от нас, воплощение доброты, зачем опечалил?

— Кормилец! Покровитель наш!

— Кто может поверить!

— Смилостивись, боже!

— Вовек никого не обидел!

Профессионально заученные причитания и восхваления усопшего шли по восходящей линии. Команда старалась вовсю. Один Шеххата оставался безучастным. В своих размышлениях он дошел до необходимости зайти еще в одну лавку, купить там разных пряностей и лекарственных травок. Да, еще ведь и арак нужен. Придется идти в винную лавку Манолли и взять в долг. И точно подсчитать расходы. Ведь ему нужно еще отдать сорок пиастров Шараф эд-Дину, проходимцу и сыну проходимца, пять пиастров на разные специи и пряности. За мясо можно заплатить через несколько дней. Хишт хороший человек, подождет. Не плохо иметь на всякий случай и пятачок в кармане. Итого — пятьдесят пиастров, а в кармане ни гроша. Однако на этих похоронах можно хорошо заработать. Покойничек, кажется, не из бедных.

Только сейчас Шеххата вспомнил о покойнике. Из состояния отрешенности его вывели поднявшийся шум, суета подготовки к выносу тела. Из ворот показался гроб, барана отвязали и перерезали ему глотку. Кровь залила дорогу, процессия двинулась до крови. Под ноги идущим бросали камыш.

Вместе со своими компаньонами Шеххата занял привычное место. Музыканты заиграли тихие печальнее мелодии. Процессия двинулась вперед.

Не успел Шеххата пройти и нескольких метров, как снова погрузился в собственные размышления, забыв полностью обо всем происходящем вокруг него.

Азиза Нофал! Кто бы мог поверить, что всего через несколько часов она будет с ним?!. Э-э, погоди, в пять часов идти на свидание с этим Даббахом, а уж потом только к заветной цели. С этим парнем он и секунды не протянет вместе, Страсть к тому времени станет нестерпимой. А что делать, если этот самодовольный здоровяк не придет? Подлинная катастрофа! Столько приготовлений, столько расходов на разные покупки! Эх, надо было бы взять адрес, чтобы можно было пойти одному. Надо ж так оплошать! Ведь этот Даббах — прожженный проходимец! Гривенник уже у него в кармане! Для страховки нужно было узнать адрес. А что в нем толку? Если этот парень решил обмануть его, то легко мог дать любой адрес! Не-ет, с виду мужик внушает доверие. Эти нафабренные усы, отличный костюм. Не может он быть обманщиком.

Шеххата вспомнил, как напугал его этот человек в первый раз, и даже засмеялся. Но тут процессия остановилась, покойника надо было отпевать в мечети.

Шеххата не пошел внутрь храма, а остался ждать выноса носилок на улице. Путь предстоял неблизкий, двух похорон стоить будет. И устанет же он! Больше всего ему нужен был отдых перед бурной ночью. Отказаться бы от этих похорон. А где взять деньги? Черт бы побрал эту жизнь! Ничего нельзя легко найти, за все надо платить потом и трудом.

Из мечети вынесли носилки. Шеххата бросил на них злой взгляд и забурчал: «Еще бы, он может идти хоть куда! Ему горя мало, его несут! А мне что перепадет за такую долгую прогулку? Если заплатят пятьдесят пиастров, то век буду молиться за упокой его души. Мне нужна именно такая сумма и не больше. Тогда я оплачу все расходы. Еще пять пиастров останется на чай. Если бы он увидел Азизу Нофал раздетой, то и большей суммы не пожалел! Но где уж мне, несчастному? Для меня хуже смерти сознавать, что не могу общаться с Азизой Нофал и ей подобными почаще. Видеть ее бюст, колышущийся под кофточкой, плавно покачивающиеся при ходьбе бедра — разве пятьдесят пиастров жалко за все эти прелести?!»

Процессия приближалась к цитадели. Пот лил с лиц «благородных» и музыкантов да и всех, кто принял участие в процессии.

Шеххата вытащил платок. Вытирая пот с лица, он спросил покойника: «Ну как, доволен? Приспичило тебе упокоиться на кладбище аль-Имам. Ближе не мог? Около дома тебя бы надо было хоронить. Ты что, думаешь, твои близкие будут ходить к тебе в такую даль? Как бы не так! Не дождешься!»

Вышли из цитадели и направились к кварталу Мугавизин. Дорога стала сужаться. Это позволило сблизить ряды шедших впереди «благородных». Они начали переговариваться между собой, жаловаться на усталость и проклинать покойника. Лишь один сохранял полное спокойствие и безразличие, оставался полусонным. Это был шейх Сейид аль-Холи, или как его называл Шеххата — передвижной склад наркотиков, а другие — господин Кейф. Шел он молча, спокойно, не обращая внимания на происходящее вокруг. Но вдруг и он почувствовал усталость, остановился, изумленно поднял брови и, обращаясь к окружающим, спросил:

— Что такое? Еще не дошли?

— Пока нет, — ответил Шеххата. — Иди, иди, не задерживай всю процессию.

— Сколько можно? Мы что — идем на кладбище или на небо?

Кто-то взял шейха за руку и успокаивающе сказал:

— Не расстраивайся" осталось совсем немного.

— Клянусь аллахом, и шага не сделаю! Разве мы так договаривались?