Чабор

Сколько ещё всякого было на ночлегах — и доброго, и худого. Кстати говоря, именно из-за того, что на последнем ночлеге лошадок им подсунули не самых лучших (а на лучших уж не было ни золота, ни камней, дарованных им в дорогу Вулканом), Лесной и сайвок уже давненько шли пешком, оставив царевне последнего уцелевшего коня.

Двое из трёх купленных ими скакунов уже отдыхали где-то в конском раю, по неведомой причине оборвав свой жизненный путь посреди этого безконечного Леса. Тарина уже даже во сне видела плывущие навстречу деревья или какой-то бурелом, снег и дождь. И Чабор, и Водар в этом ряду видений представали перед ней то ли пнями, то ли деревянными чурками с изображением неведомых злобных Богов. Они совсем перестали переругиваться, шутить, разговаривать. Дорога вымотала и их. Молча охотятся, едят — всё молча.

Да и люди, что встречались им в Лесу, большей частью были молчаливые и угрюмые, будто те же пни или упыри, ведь болтовня здесь не в почёте. Если уж говорить откровенно, то раза три встречали на здешних болотах и упырей. Казалось бы, диковинка диковинкой, и веками живут в болотищах, но и те ревут…! Дико, страшно, а всё веселей, чем в тиши да спокойствии…

Из близлежащих кустов появился Водар. Спешно перебирая коротенькими ножками, он подбежал к своим друзьям. Довольный тем, что теперь ему, как и Чабору, удалось разжиться трофейной лошадкой, сайвок широко улыбался. С трудом взобравшись на спину перепуганного животного, Водар прилёг на его густую гриву и обнял своего нового скакуна.

Со стороны казалось, что к седлу этого гнедого просто приторочили походный мешок. Не сразу заметишь крохотные ручки и ножки, а уж головки с колпачком и вовсе не было видать, даже вблизи.

Хоть передвигаться на коне и не самое комфортное дело для сайвока (ведь приходилось раскорячиваться, как лягушке), а всё же это лучше, чем идти пешком.

Едва царевна решила отвести взгляд от радующегося «подарку» Водара, как тот, сломав на ходу тонкую и длинную ореховую ветку, ни с того ни с сего, подъехав вплотную к Чабору, со всего маху врезал тому по спине! Удар вышел на славу, и, по всему видать, больно было витязю и обидно, однако ж смолчал он и поехал дальше. Уж до чего была воспитанна Тарина, но и ей захотелось по-простецки плюнуть, глядя на всё это.

— Эй! Пень безголовый! — гаркнул сайвок так, что где-то в кронах деревьев, испугавшись, взлетела ворона. — Тебе говорят, — обратился он к Чабору.

— Чего тебе?

— Так… ничего, — издевательски дразнился сайвок, снова подъезжая к другу вплотную.

— Ну и ладно, — ответил безразличием тот, намереваясь больше не отвлекаться на разговоры.

Меж тем малыш и не думал успокаиваться. Он с нескрываемым удовольствием решил повторить фокус с ореховым прутом. На этот раз удар возымел действие. Чабор коротко отмахнулся, намереваясь отвесить оплеуху распоясавшемуся «нюхачу», но тот пригнулся, и положенное всаднику досталось ничего не подозревающему коню. Бедное животное подобной команды не знало и сориентировалось мгновенно. Неписаный конский закон, любой учёный уму-разуму конь его знает: «Если чего-то не понимаешь — галоп!» В результате всадник-маломерка просто оказался на земле, он-то не знал конских законов.

Чабор безразлично посмотрел на беднягу-сайвока. Казалось, ничто не способно пробудить Лесного от этого тягостного полусонного состояния. Но в этот миг громко и звонко рассмеялась Тара. Чабора словно молния ударила! О, как же давно он не слышал её смеха!

Водар поднялся. Энергично вытряхивая завалившуюся за шиворот иглицу, он злобно косился в сторону друга.

— Чего ты? — с нескрываемой обидой в голосе вопрошал он.

— Я?! А ты чего?

— Я — понятное дело. Чтобы встряхнуть тебя, лес-то кончается.

— Ну, встряхнул, — пожал плечами Лесной, — а лес всё равно не кончился и не кончится, что бы ты ни говорил.

— Эх, свихнулись мы в этом лесу. Тьфу ты. Что ни слово, то «лес», — бурчал сайвок. — Ты коняшек-то этих видел? — спросил он, тыча в морду своего скакуна, который вернулся сразу, как только почувствовал, что лишился седока.

— Видел, — ответил Чабор. — Подумаешь, я и сайвоков видел, и упырей, и чего только за последнее время не видел…

— Шуточки тебе, — отмахнулся Водар, подводя свою лошадь к её низкорослому собрату, на котором восседала Тарина. — Гляди. Моя коняшка побольше, да и твоя тоже.

— Ну, — не понимал Чабор.

— Гну! — не сдержался сайвок. — У царевны конь маленький, привыкший жить в лесу, а эти, глянь, как сосны высоченные. Знать, недалеко да конца леса. И людишки, что на конях этих были, не разбойники, нет. Видел, как были одеты? …Ну что ты таращишься на меня, будто я на языке аримов с тобой разговариваю? Эх, — отчаянно махнул рукой сайвок, снова с великим трудом, словно на сеновал, взбираясь на спину своего трофейного скакуна, — едем, царевна. Всё одно этот пень ничего не поймёт, пока сам не увидит…

— Воевода! Воевода! — Зеленька упал на колени у самого порога и гулко ударился лбом в пол. — Они… их много, видать, банда, разбойники-тати! Наших всех перебили, я едва ушёл. У одного волшебный меч, светится, как жар-птица! Не вели казнить, воевода, не вели… за весть недобрую…

— Как же? — удивился грозный воевода Сверамор. — Не мурмины ли? Кто они, откуда?

— Нет, воевода, не мурмины. Разбойники, сам видел, по одежде. Они на нас навалились, мы…

— Мы?! — громыхнул кметь. — А за каким лихом вас понесло в леса без моего ведома?! Ох, говорили мне, а я не верил. Да и как можно в такое поверить? Слыхано ли, чтобы мои воины промышляли в лесу разбоем?

— Я, — растерялся Зеленька.

— Молчи, стервец. Коль погибли, говоришь, остальные — поделом им. Лучше уж так, чем быть казнённым за разбой. Тебе за них и держать ответ. Да, милок, за двухдневное отсутствие, за гибель товарищей, за поруганную воинскую честь.

Надо ж, разбойники перебили дружину Сверамора! Теперь любой скажет: «Что ж это за дружина?» Ещё князю донесут… Эй, стража!!! В поруб его, потом решу, что с ним делать. Передайте Василю, чтоб усилил посты и дозор выставил в лесу, а найдут кого — не воевать. Выследить, разведать и мне доложить.

Едва стража уволокла заплаканного Зеленьку, как в терем ворвался Василь — старший ратник.

— Воевода, беда! Митюня пропал. Всё обыскали. Бабы из Опушково говорили, что видели, как он к лесу скакал.

Сверомор, поднимая лицо к небу, злобно по-медвежьи зарычал: — Да, верно говорят: «Пришла беда — отворяй ворота»…

Чабор тревожно прислушался. Где-то недалеко страшно ревел лесной зверь.

— Медведь, — со знанием дела пояснил царевне Водар. — Ежели повезёт, — продолжал он, косо глядя в сторону Лесного, — то наш ясный сокол успеет его освежевать, а если нет — всё одно кто-нибудь освежует, до нас или замест нас.

Чабор оставил без ответа издёвки сайвока, пнул коня в бока и поскакал на звук. Водар и царевна отправились следом. Внезапно медвежий рёв стих. В наступившей мёртвой тишине было слышно, как потрескивали ветки под копытами их лошадей, да где-то в кронах деревьев надрывно кричала лесная птица. Чабор внимательно вслушивался, надеясь различить хоть какой-то звук и определить направление, куда следует ехать. Вот снова дико взревел зверь, совсем близко…

Посреди поляны, на животе, лежал огромный медведь, а недалеко от него нервно топтался на месте гнедой жеребец. Его уздечка совсем некстати крепко зацепилась за сук дерева. Животное, судя по всему, уже давно не могло освободиться, потому что земля под его копытами была сильно вытоптана.

— Ну во-о-от, — с сожалением протянул догнавший Чабора Водар, обращаясь к подъезжающей царевне. — Я же говорил! На то он и ясный сокол, чтобы медведь, только слыша стук копыт его страшного скакуна, сам помер от страха… или от смеха.

Чабор спрыгнул на землю и подошёл к медведю.

— Видишь, царевна? — сопровождал издевательским комментарием его действия Водар. — Великий воин, что и говорить. Плохо только, что очень добрый, дичь не бьёт, жалеет. Это конь его — злыдня, ужас на всех наводит. Даже медведи от страха помирают…. А хозяин-то — сама доброта…