Открытый счет

— Вы знаете, господин комендант, что сегодня, тридцатого апреля, в три часа дня Гитлер покончил с собою? — спросил Зубов, заметив, как бледнеет от его слов лицо Юнга, хотя вряд ли именно сейчас впервые комендант услышал об этом. Немецкое радио передавало о смерти Гитлера, а в цитадели имелся, конечно, приёмник. — Это уже не событие, это только известие, оно ничего не меняет в ходе войны, — добавил Зубов, словно бы хотел успокоить этим коменданта. При этом он даже чуть-чуть улыбнулся Юнгу, скорее непроизвольно, чем осмысленно, только из желания поскорее вытащить этих ошеломлённых событиями нацистов из явно затянувшегося кризиса безволия. Для их же пользы. Но всё же это была ошибка. Людям, привыкшим к деспотизму силы, любая человечность всегда кажется признаком слабости.

— Фюрер написал завещание, и теперь у нас есть президент гроссадмирал Карл Дениц! — громко и отчётливо, должно быть подбадривая себя звуками своего голоса, заявил Юнг с упрямой верой чиновника в то, что власть, которой он привык подчиняться, не оставит его своими заботами. — Дениц находится сейчас в Плене. Там есть радиостанция, и мы получили приказ.

— А какой это приказ? — спросил Зубов.

Он-то знал, что Дениц призвал все части вермахта "продолжать борьбу против большевиков".

— Так какой же приказ, господа? — после паузы повторил свой вопрос Зубов.

Юнг уклонился от ответа. Конечно, он понимал, что по логике своей содержание этого приказа должно было поставить Шпандаускую цитадель под огонь русских пушек. Тех, кто продолжает борьбу, уничтожают.

— Что же вы замолчали, господин комендант? — сказал Зубов с чувством нравственной брезгливости к явному двурушничеству Юнга, который хотел оставаться верным "присяге" и боялся утратить расположение русского командования.

Да, он смутился, этот комендант-профессор, и начал что-то бормотать насчёт англичан и американцев, против которых новый президент тоже якобы намерен сражаться, если они будут препятствовать достижению каких-то его, Деница, целей.

— Так как же с капитуляцией, господа? — строго спросил Зубов, заметив, что при упоминании о новом правительстве Деница лица военных чиновников оживились, в углах послышался шёпот и шевеление и даже в тусклых водянистых глазах коменданта Юнга забегали огоньки надежды.

Юнг зябко повёл плечами и оглянулся на сидящих сзади. У него было сейчас страдающее лицо человека, которому могут выстрелить в спину, едва он произнесёт хоть одно неосторожное слово.

"А ведь и могут действительно пристрелить согласно приказу Гитлера, не отменённого Деницем", — подумал Зубов и поймал себя на том, что на какое-то мгновение он сочувственно отнёсся к мучениям Юнга, на красном, покрывшемся пятнами лбу которого проступил крупный пот.

— Гарнизон обязуется не произвести ни одного выстрела, — наконец выдавил из себя Юнг.

— Этого нам мало, — резко сказал Зубов. — Имейте в виду, что, если капитуляция будет отклонена, советское командование ничего не сможет гарантировать гарнизону цитадели.

— Что же делать? Мы не можем изменить присяге!

— Кому, чёрт побери, Гитлер уже сдох! — не сдержавшись, выкрикнул Зубов. — Подумайте о ваших раненых, им нужна медицинская помощь, а не ваша присяга.

Вендель предостерегающе толкнул Зубова в бок. Но Зубов не мог остановиться, взбешённый упорством гитлеровцев и их жестокостью по отношению к своим же раненым.

— Чего вы тянете? — горячо продолжал Зубов, сейчас уже уверенный, что большинство офицеров склоняются к капитуляции и только не могут преодолеть последние колебания. — Вам мало информации? Не верите, что идёт массовая сдача в плен ваших солдат? Мы дадим вам возможность ещё раз убедиться в правдивости наших сообщений.

Он выкрикнул это, решительно наступая на притихших немцев. Всё получилось неожиданно. Ещё за минуту до этого Зубов не собирался делать коменданту никаких новых встречных предложений. Идея пришла ему в голову внезапно. И он тут же высказал её на свою ответственность и риск, всё равно он не смог связаться со штабом.

Он видел сейчас, что комендант вытянул шею в ожидании, глядя с удивлением на русского парламентёра, который так заботится о больных и раненых в цитадели, словно бы это были его соотечественники, а не немцы.

— Мы можем послать кого-нибудь из офицеров вашего гарнизона на… фронт, для ознакомления с положением немецких частей, — заявил Зубов, добавив, что этому "посланцу" в его "командировке" и после гарантируется безопасность и, конечно, благополучное возвращение.

Комендант неожиданно легко и с явной радостью согласился. Он видел в этом спасительную оттяжку и разделял с другими немцами, сидевшими в этом каменном мешке, желание из уст своего офицера узнать, что творится сейчас в Германии.

Быстро нашёлся и "делегат". Им, по рекомендации Юнга, оказался лейтенант по имени Альберт — длинноногий, стройный и едва ли не единственный по-военному подтянутый офицер, который молодцевато прищёлкнул каблуками, представляясь Зубову. Ему было лет двадцать пять, и Альберт выглядел "свежее" других офицеров.

Зубов тут же предположил, что этот лейтенантик пользуется довернём не только коменданта, но и эсэсовской части гарнизона.

— Вендель, вы спуститесь вниз и доложите в штабе обо всём, что здесь происходит. Я надеюсь, что там одобрят мою политику… А я останусь в цитадели… агитировать дальше…

Затем он с таким решительным видом протянул руку Венделю, словно, предвидя возражения, заранее предупреждал, что отметает их.

— Товарищ майор, зачем вам оставаться добровольным заложником?

— Выполняйте, Вендель, выполняйте, всякие "зачем" и "почему" будем выяснять после войны, — заметил Зубов, потому что Вендель пытался ещё что-то добавить, но, взглянув в лицо Зубову, замолчал.

— Ну вот, хорошо, идите, Вендель, — повторил Зубов, — немцы на нас смотрят и ждут… И привет там… на воле… — пошутил он, когда вместе с Юнгом вышел на балкой, чтобы помочь спуститься по верёвочной лестнице Венделю и Альберту.

Когда Зубов вернулся в комнату, здесь уже было пусто. Сославшись на дела службы, ушёл и комендант. С Зубовым остался Кох и часовой, выросший у дверей, не то охранять, не то сторожить парламентёра.

"Похоже на арест!" — подумал Зубов, но решил пока не протестовать, а поговорить с Кохом.

— Вы не родственник Эриха Коха из Кёнигсберга, — Зубов настраивался на "светскую" беседу, — и, надеюсь, не родственник Карла Коха, бывшего коменданта Бухенвальда?

— Но я работал в Бухеивальде на стройке, как военный инженер, — вдруг признался помощник коменданта.

— Да что вы? — воскликнул Зубов. — Любопытно! И знали Ильзу Кох?

— Знал, знал, но сейчас не хочется вспоминать эту красотку, — пробурчал Кох.

— Она, как жена коменданта, имела право выбирать молодых мужчин с красивой татуировкои на груди и спине и приказывала убивать, чтобы получить их кожу, — сказал Зубов.

— Не слышал, не слышал! А вы весьма осведомлённый человек, господин майор, — сказал Кох, приподняв свои тонкие брови. — Очень знающий русский разведчик, да? — спросил он уличающим тоном, и в глазах его даже блеснула радость сыщика, напавшего на след.

— Нет, не разведчик, но… я вам признаюсь, что в войну изучал вашу армию и ваш тыл… Такая уж моя военная служба. И поэтому со всем знанием дела и обстановки в Германии я вам убедительно советую сложить…

…Зубов не успел договорить. Дверь комнаты распахнулась. В неё ворвался комендант цитадели. Лицо его трудно было узнать. Ещё недавно выражавшее сомнение и нерешительность, оно сейчас горело воинствующей злобой. Молча он схватил Зубова за руку и потащил на балкон цитадели.

— Что вы нам болтали? Капитуляция, капитуляция! — в самое ухо Зубова заорал комендант. — Наступают немецкие части, колонны танков, пехота, видите, чёрт вас побери!

Поражённый Зубов действительно увидел колонну немецких танков, с грохотом и лязгом вкатывающуюся на площадь перед цитаделью. Танки с ходу били из орудий. В Шпандау всюду зарокотали пулемёты.