Страница 41 из 46
Айша явилась в дом госпожи Элен, чтобы рассказать мне о случившемся и отдать деньги. Я машинально сунул их в карман. Со слов Айши я узнал старую страшную леди Синтию. И, еще толком не представляя себе, что из этого выйдет, я стал подумывать о громадной смоковнице, растущей в маленьком дворике.
— Поющее дерево! — вновь воскликнул слепой рыбак Абдалла.
И Башир ему ответил:
— Дерево, отец мой, и в самом деле было поющим, поскольку на нем обитало бесчисленное множество разных птиц. Они клевали плоды, качались на высоких ветвях, вили гнезда и высиживали птенцов. Их щебет не смолкал ни на минуту.
И вот на следующий день после того, как я услыхал рассказ Айши, на заре, вооружившись своей великолепной рогаткой, с которой, кстати, я никогда не расстаюсь, я пришел к смоковнице; в столь ранний час вряд ли кто-нибудь мог меня увидеть. В несколько минут я уложил наземь добрых полдюжины птах. Потом, свернув им головы, я надежно припрятал их.
Когда площадь Касбы стала понемногу оживляться, я тихонько, стараясь не обнаружить себя, перебросил дохлых птиц через стену. А площадь эта, надо сказать, кишмя кишит полудикими голодными кошками.
Госпожа Элен обожала кошек. Она часто велела своей прислуге вынести им что-нибудь поесть. В конце концов они привыкли собираться стаями под стенами дома. А для диких кошек птички — лучшее лакомство! Они устроили яростное сражение, оглашая площадь душераздирающими криками. Без сомнения, соседи и прохожие тут же это приметили.
На следующий день я проделал все то же самое. И через день — снова. Потасовки диких кошек возбудили в квартале, населенном богатыми иностранцами, живейшее любопытство. Все всполошились, не понимая, почему кошки стали так орать. Слуги-арабы объясняли, что всему виной множество убитых птиц, градом падающих с дома госпожи Элен.
Тогда я велел Омару и Айше пустить среди жителей квартала слух, что госпожа Элен принялась истреблять птиц, чтобы доставить удовольствие своим любимицам — кошкам. Сам же тем временем продолжал орудовать рогаткой.
Тут слушатели увидели, что уличный писец Мухаммед, самый проницательный из слушателей, сидя на скрещенных ногах, весь трясется от смеха и качается из стороны в сторону.
— Вот дьявол горбатый! Вот дьявол! Узнаю твои проделки! — воскликнул он.
И поскольку соседи, пока еще ничего не понимавшие, поинтересовались, чем вызван его смех, он ответил:
— Сейчас вы узнаете, что за этим последовало.
Все опять повернулись к Баширу, и тот продолжил:
— Начали всё англичане, потому что из всех они наиболее сочувственно относятся к несчастным животным.
В одно прекрасное время они перестали приглашать куда-либо госпожу Элен и, в свою очередь, не принимали приглашений от нее. Если же они встречали ее где-нибудь в общественном месте, то делали вид, что не замечают.
Находясь в полнейшем неведении, госпожа Элен жестоко страдала, но не решалась спросить, почему они вдруг так к ней переменились.
Я уже говорил вам, друзья мои, что англичане здесь — люди самые уважаемые, и остальные иностранцы стараются им подражать. Так вот, кошки продолжали лакомиться птицами из нашего сада, и тогда американцы последовали примеру англичан. Однако соотечественники госпожи Элен не столь скрытны, и в их обществе она не чувствовала такой неловкости. В конце концов, собравшись с духом, она даже потребовала от них объяснений. Но вразумительного ответа не получила. «Да вы и сами все знаете: птицы… кошки…» — только и сказали ей и тут же от нее отвернулись. С той поры я стал частенько замечать, как госпожа Элен сама себе тупо твердила: «Птицы… кошки… птицы…»
Слушатели, все до одного, безудержно хохотали — весело, заливисто и как-то по-детски. Мужчины держались за животы, у женщин выступили на глазах слезы. Сотня восхищенных голосов повторяла:
«Кошки… птицы…»
«Птицы… кошки…»
Башир, скромно наблюдавший за реакцией слушателей, дождался, пока веселье стихнет, и продолжил свой рассказ:
— Однажды днем автомобиль леди Синтии остановился против дома госпожи Элен. Бедняжка затрепетала от радости: наконец-то старая грозная королева сама пожаловала к ней. Теперь все будет в порядке, кошмарный сон кончился. Но леди Синтии в машине не оказалось, ее шофер-араб приехал за мной.
Он отвез меня в великолепное поместье на Горе, хорошо вам известное по первому рассказу, и я вновь увидал золоченые решетчатые ворота, чудесные цветы, восхитительные лужайки и здоровенных арабов-слуг. Вновь отыскал зверинец и вольеры, где обитали диковинные животные и птицы.
Меня привели в библиотеку. Там редкостная птица ара, огромная, белая, на удивление злая и коварная, шипела точь-в-точь как змея. В библиотеке я нашел леди Синтию в окружении женщин — их было человек десять. Картина напоминала заседание суда. Это были самые влиятельные особы в том обществе, состоящем из иностранцев, которое занимается защитой животных. Царило молчание; похоже, кого-то дожидались. Как потом оказалось, ждали господина Эванса, целителя больных животных.
Он появился спустя некоторое время, запыхавшийся, изможденный, с выражением досады на лице, поскольку его оторвали от работы. Это, конечно, между нами, друзья мои, но я подозреваю, что судьба пташек мало его волновала.
Леди Синтия принялась расспрашивать меня о преступлениях госпожи Элен. Дамы бурно негодовали. Учтите, что незадолго до этого состоялось открытие голубиного тира — событие, которое они пережили с трудом и все еще продолжали горевать. Я смиренно потупил взор и заявил, что сам никогда не видел, чтобы госпожа Элен убивала птиц, знаю только, что она нежно любит кошек…
«Мы тоже любим! Мы тоже любим!» — прокричали, вернее сказать, простонали дамы.
«Но это не причина, чтобы совершать убийства», — жестким голосом изрекла леди Синтия.
И, дав мне десять песет, она на своей машине отправила меня обратно.
И снова по толпе слушателей прокатилась волна безудержного смеха.
— Ты честно заработал эти деньги — своей безграничной хитростью! — воскликнул бездельник Абд ар-Рахман.
Все согласились с ним, и даже ростовщик Наххас заявил:
— Вообще-то это деньги немалые, но ты их заслужил.
И Башир продолжил свой рассказ:
— Вернувшись домой, я сказал госпоже Элен, которая дожидалась меня в тревоге, что леди Синтия позвала меня для того, чтобы я спел свои песни перед ее именитыми гостями.
«Да как же она посмела… Она увезла тебя из моего дома, даже не поставив меня в известность», — сказала госпожа Элен голосом, дрожащим от стыда и отчаяния.
Но у нее не было достаточно времени, чтобы поразмыслить о нанесенной ей обиде. На следующий день ее вызвал к себе американский генеральный консул.
Он весьма суровым тоном сообщил ей, что получил ходатайство о немедленной высылке госпожи Элен из Танжера, и передал ей письменную жалобу, полную угроз, которую ему направили наши иностранцы из общества защиты животных. Прочитав ее, госпожа Элен воскликнула:
«Это невозможно… Несуразица какая-то!»
На что американский консул ответил:
«Английский генеральный консул сам, лично, поддерживает это ходатайство. Он грозится поставить в известность свои газеты. Скандал будет грандиозным. Лучше уехать подобру-поздорову».
«Но в этой писанине нет ни слова правды! — принялась кричать госпожа Элен. — Это какое-то безумие. Я отказываюсь, отказываюсь, отказываюсь!»
И тогда американский генеральный консул возбудил расследование.
Полицейские в штатском тотчас же установили за домом наблюдение, расположившись на углу площади Касбы и на крышах соседних домов. Однако на рассвете, когда все они крепко спали, я влез на верхушку смоковницы и, отыскав там птичьи гнезда, отделил их от веток таким образом, чтобы они едва держались на них. А маленьким пташкам в гнездах я свернул головы.
Настало утро, потом полдень. Госпожа Элен вышла во двор и, как она часто делала, потрясла дерево, чтобы собрать спелые смоквы.
И тут град маленьких мягких комочков посыпался с ветвей дерева на мостовую касбы, где уже стояли наготове дикие кошки. Полицейские закричали, что они все видели своими глазами.