Заложники любви

Никто в поселке еще не знал, что Норт почти не видит правым глазом и поэтому его голова всегда слегка повернута вправо.

Мефодия не обманул этот взгляд в сторону. Он сразу понял, с какими намерениями приближается незнакомец, но залаять не осмелился, потому что в подобном положении лаять нужно было на грозного пришельца. Но вместе с тем чувство долга перед стаей, пусть даже помыкавшей им, но все-таки терпящей бесполезного, противного старика, взяла верх над страхом и осмотрительностью, и Мефодий решил предупредить стаю, подать голос. И умудрился сделать это, не навлекая на себя гнева страшного чужака. Он еще ниже (приниженнее как бы) пригнул голову к дороге и гулко, надсадно закашлял. От неожиданности жрущие собаки вздрогнули, замерли и посмотрели на доходягу, а через него — на дорогу и на Норта.

Братья ухватили наспех по первому попавшемуся мослу и, поджав хвосты, отскочили от развалки в разные стороны. Они всегда разбегались в разные стороны, такая у них была тактика.

Уверенная в своей красоте, а отсюда и в безнаказанности Каштанка, кокетливо помахивая хвостом, легкой, танцующей походкой направилась навстречу незнакомцу.

Мефодий просто сошел с дороги в сугроб.

Фраер стоял, картинно вздернув голову, и грозным лаем хозяина предупреждал пришельца, что тот нарушает границы его владений. Впрочем, его ненадолго хватило. По мере приближения Норта голова, а главное, вытянутый и напряженный хвост неудержимо опускались. Наконец хвост провалился между задних лап, и Фраер, неожиданно для себя пискнув по-щенячьи, отпрянул в сторону и поскакал по снежной целине, утопая в снегу по брюхо. Отбежав метров на сто, он остановился и обиженно залаял. Норт даже не посмотрел в его сторону.

Каштанка между тем приблизилась к чужаку вплотную и, доверчиво задрав свою лисью мордочку, еле дотянулась до носа этого верзилы. Они обнюхались носами, йотом Норт потянулся мордой ей под хвост, и она стыдливо прижала хвост к телу.

Когда Норт, сделав окончательные выводы, направился к куче костей, он предоставил новой знакомке место на дороге слева, рядом с собой, и Каштанка снова принялась помахивать хвостом. На этот раз ее движения были томны и слегка небрежны. Так красавица хозяйка бала с ленивой грацией отмахивается роскошным страусовым веером от чересчур смелых комплиментов бесчисленных поклонников.

Норт подошел к костям и стал неторопливо, с достоинством их поедать. Каштанка приблизилась к нему справа и испуганно отскочила, когда он резко повернул к ней огромную свою голову. Она тоже еще не знала, что он не видит правым глазом. Но он ничем не выразил своего недовольства, и она снова подошла.

Потом, предварительно вежливо кашлянув, прихромал Мефодий. Норт лишь слегка шевельнул бровью в его сторону.

Вслед за ним, крадучись, короткими перебежками, то зажимая грязные хвосты между ног, то истово молотя ими по воздуху, приблизились к костям Два брата-акробата. Перед самой кучей они присели, синхронно стуча хвостами по дороге, всем видом своим показывая, что они немедленно и с удовольствием удалятся, если на то будет высочайшее указание. Указания удалиться не последовало, и они деликатно ухватили по самой маленькой косточке.

И только Фраер бегал взад-вперед на безопасном расстоянии и то подскуливал, то вдруг обиженно лаял. И каким-то непостижимым образом было понятно, что лай его предназначается вовсе не новому начальству, а этим иудам, его бывшим подчиненным. И даже слышалось в его лае какое-то выстраданное предупреждение преемнику.

Три дня Фраер держался в некотором отдалении. Иногда принимался скандалить, обращаясь уже непосредственно в высокую инстанцию, но за все три дня не услышал от нового вожака даже рыка. На четвертый день Фраер вернулся в стаю. Это произошло так.

Каштанка (а именно она была заводилой, пока еще Норт плохо знал местные условия) привела стаю к лесному ресторану. Стая, став малочисленной и слабой, уже давно не совершала набегов на раскормленных ресторанных сторожей. Подойдя к месту засады, стая привычно залегла за кустами. Норт сел. Он понял, что нужно чего-то ждать. Ждать он выучился на границе профессионально.

Наконец, выпустив во двор клубы ароматного пара, из кухни показался человек в белой, перепачканной жиром и кровью куртке с большой кастрюлей в руках. Каштанка от волнения привскочила и придушенно пискнула. Норт расценил это движение как сигнал к действию и большими скачками понесся к ресторану.

Ресторанные псы, может быть, и не стали бы ввязываться в драку с этим черным дьяволом из-за привычных, неиссякаемых харчей, но перед хозяином-кормильцем вынуждены были держать марку. Они вдвоем бросились навстречу Норту.

Братья только плотнее вжались в снег. Мефодий закашлялся. Каштанка, не сходя с места, залилась предостерегающим лаем.

Сторожа налетели на Норта по всем правилам собачьей драки с двух сторон одновременно. Тот, который был слева, со стороны здорового глаза, был в первое же мгновение опрокинут. И Норт непременно добрался бы до его глотки, если бы не второй пес, предательски прокрадывающийся к Норту в пах. Норт огрызался на него, придерживая лапой поверженного.

Неизвестно, как долго ему удалось бы держаться в подобном положении, если бы неведомо откуда не выскочил Фраер и не наскочил на этого второго. Сторож был вынужден отстать от Норта и заняться Фраером.

Почуяв свои тылы в безопасности, .Норт одним точным и будто неторопливым движением подсунулся пастью к горлу извивающегося на снегу пса. Раздался сиплый, тонкий писк, тело лежащего пса сжалось в комок, а потом судорожно распрямилось. Норт дернул головой и поднял вверх окровавленную пасть…

Тело лежащего на боку пса еще подрагивало и скребло когтями утоптанный снег, а голова с выкатившимися глазами и прикушенным языком была уже неподвижна. На месте горла зияла кровавая рана, из которой будто белые сломанные пластмассовые пружинки, топорщились останки вырванной трахеи.

Повар, сорвавший было с противопожарного стенда красный багор, застыл, встретившись глазами с Нортом. Выставив вперед багор, он попятился к двери и скрылся в кухне, во всех окнах которой тут же появились человеческие лица.

Второй ресторанный пес не преднамеренно, а скорее в пылу схватки с Фраером, задом налетел на Норта. И снова неторопливое движение головы, и в окровавленной пасти Норта хрустнула задняя лапа сторожа. Через мгновение пес валялся на спине, три его лапы торчали вверх, а четвертая сложилась пополам, перекушенная в районе колена. Сустав висел лишь на лоскуте кожи.

Фраер подошел к кастрюле с объедками, опрокинул ее на снег и почтительно посторонился, давая место Норту. Так он снова вернулся в стаю.

Случай с ресторанными собаками стал в тот же день известен всему поселку. По Щедринке поползло тревожное слово «убийца». Ребята-ловцы, связав воедино все факты, пришли к выводу, что этот «убийца» и есть тот самый пес, чью огромную голову видел над забором пьяный Витек и чьи неправдоподобно большие следы они нашли утром под забором.

— Да, — сказал Толян, — это точно не пятерик, это целый червонец…

— А я и за сотню не хотел бы встретиться с этим «червонцем», — сказал Игорек.

За несколько дней до начала течки у Каштанки Фраер начал проявлять признаки беспокойства и ревности. Он то подобострастно заигрывал с нею, опасливо оглядываясь на Норта, то начинал ее игриво покусывать, то отгонял от нее чумазых братьев.

Каштанка жалась к Норту и совсем не шуточно кусала беднягу Фраера за самые чувствительные места. Он взвизгивал и отскакивал.

В то утро, когда у нее началась течка, Каштанка преобразилась. Первым делом она куснула великана Норта прямо за нос, когда он, покорно опустив голову, потянулся к ее хвосту. Фраер бегал на некотором отдалении, заливаясь обиженным лаем. Братья подкрадывались к Каштанке, вертя грязными хвостами, а Мефодий принюхивался к следам Каштанки и кашлял, поднимая кашлем пушистый ночной снежок.

Она сидела посреди дороги. Она будто ждала кого-то. Как собака, оставленная около магазина, сидит и ждет и смотрит на дверь. Только Каштанка смотрела не на дверь магазина, а на закрытый переезд, на бесконечный товарняк, который полз в Москву. Игорь удивился тому, что она оказалась здесь, на станции, во владениях станционной стаи. Уж чего-чего, а повадки их он изучил.