Страница 205 из 207
Но не все архиереи молча перенесли издевательство 16 марта. Возмутился старейший и ученейший из них, знаменитый историк, богослов, публицист и композитор Игнатий Римский–Корсаков, митрополит Сибирский и Тобольский [597]. Глубоко оскорбленный невозможностью хоть как–то поправить плачевное состояние своей епархии, вынужденный годами умолять царскую администрацию о средствах передвижения даже для небольшой инспекционной поездки по Сибири, столкнувшись на практике с худшими проявлениями «грабительства великого» петровской камарильи, не намеренной ни возвращать отданное китайцам Приамурье, ни укреплять гибнущие ростки затеянной царем Федором христианизации края, митрополит Игнатий жил надеждой найти на воевод управу в столице.
Он не знал, конечно, о замечании Петра относительно открытой митрополитом православной миссии в Пекине: «там надобны попы не так ученые, как разумные и покладистые», «дабы китайских начальников не привесть в злобу, также и иезуитов». Игнатий был глубоко ученым и отнюдь не покладистым — до того, что не побоялся отлучить от Церкви воров–воевод, царских родичей Нарышкиных. Митрополит многое повидал и уже ничего, казалось, не боялся. Но только в Москве он убедился, что охватившее страну безумие не сводится к злоупотреблениям администрации, что это государственная политика, идущая от самого трона. Именно Петр нанес Игнатию страшный удар, сведя на нет десятилетия усилий политиков и военных, отвечавших на пламенные призывы публициста к освобождению южнорусских земель от постоянной мусульманской опасности.
И теперь, в Крестовой, видя унижение освященного собора, митрополит не смог сдержать себя. Он встал с места и пошел в личные покои патриарха, куда тот удалился, поскольку по болезни не смог перенести сидя многочасового ожидания. Игнатий, по словам грамоты Адриана Петру, «в лицо меня оскорбил и в досаду злословил… а от меня выбежав из кельи в Крестовую палату архиереев, на наречение собравшихся… вельми бесчестными словами ругая, поносил бесчестными укоризнами, и в Крестовой всем людям сотворил смущение и зазор великий архиерейской чести».
Сказав все, что думает о положении, в которое поставили себя патриарх и члены освященного собора, Римский–Корсаков, не дожидаясь исхода «сидения» в Крестовой, удалился к себе на подворье. Адриан, по собственным словам, «послал к нему на подворье и велел сказать, чтобы не служил священнодействуя и с двора не съезжал… да уцеломудрится и в разум прийдет». Но Игнатий уже не верил патриарху. «И он там при всем народе посланному еще больше всякой непристойной нелепицы говорил, что не только писать, но и говорить не подобает». Адриан испугался, потому что то, что митрополит говорил, было очевидно, значит, чревато «смущением в людях» и «досадой» Петру. «Зело опасно» — так оценил патриарх ситуацию.
Когда Игнатий вечером вновь ворвался в Крестовую, «еще брань и смущение многое учинил и непристойно много говорил», Адриан решился действовать: велел служителям схватить старца и заточить в келью Чудова монастыря. Жизнь для Игнатия кончилась. Неделю за неделей он «мало сна приемлет и пищу едва ест». Митрополита переводят от греха подальше в Симонов монастырь и держат взаперти до его физической смерти. Первый русский писатель, объявленный сумасшедшим, умирает от голода 13 мая 1701 г. Патриарх Адриан, не сорвавшийся, подобно Игнатию, и стоически перенесший унижение, уходит из жизни гораздо раньше, 16 октября 1700 г.
Он как бы ищет смерти, требуя в стужу и «острую погоду» конца сентября везти его в любимый подмосковный Перервинский монастырь Николы Чудотворца. «Едва его туда довезли, однако ж был там кое–как девять дней, и когда ему мало отраднее стало, посвятив новую церковь в том монастыре, возвратился и желал быть в Донском монастыре у литургии. И когда, государь, — доносили Петру, — в том пути был, паки так изнемог, чаяли все скончания его… А октября на 8 число привезли его ночью к Москве в возке, поэтому никем не видимым, и на 13–е число в 9 часу ночи зашиб его паралич, в которой своей болезни… лежал едва не трои сутки беспамятно, и без языка, и ничем не владея, даже до смерти, только, государь, сперва мало взглядывая единым левым глазом я помавая левою рукою, а после и то действо престало» [598].
Адриан скончался в безмолвии и был погребен на следующий день в Успенском соборе, завершив собою ряд почивших там московских первосвященников 16 декабря именным царским указом Патриарший разряд был уничтожен, а местоблюстителем патриаршего престола стал Стефан Яворский. Об истинном положении в государстве русских архиереев и чинов освященного собора, вытерпевших все унижения, лишь бы исполнить царскую волю и возвести Стефана в сан митрополита, наилучшим образом свидетельствует содержание и непередаваемый тон записки прибыльщика Курбатова Петру относительно планов дальнейшего управления Церковью [599].
«…Избранием патриарха думаю повременить.
Определение в священный чин можно поручить хорошему архиерею с пятью учеными монахами.
Для надзора же за всем и для сбора домовой казны надобно непременно назначить человека надежного: там большие беспорядки; необходимо распорядиться монастырскими и архиерейскими имениями, учредить особливый расправный приказ для сбора и хранения казны, которая теперь погибает по прихотям владельцев.
Школа, бывшая под надзором патриарха и под управлением монаха Палладия, в расстройстве; ученики, числом 150 человек, очень недовольны, терпят во всем крайний недостаток и не могут учиться; потолки и печи обвалились…
Из архиереев для временного управления, думаю, хорош будет Холмогорский; из мирских для смотрения за казною и сбора ее очень хорош боярин Иван Алексеевич Мусин–Пушкин или стольник Дмитрий Петрович Протасьев».
Кто такой Курбатов? Как его решение «повременить» с патриаршеством растянулось более чем на два столетия? Ответ очевиден. Холоп, пишущий письмо царю, есть зеркало тирана, живой прибор для уловления и озвучивания его мыслей и настроений. Именно он, простой и ясный, как топор палача, а не смутно сомневающийся и мечущийся государь, именно прибыльщик, значительный, как рубль серебром, подлинно величественный в своем беспредельном хамстве, является наилучшим памятником эпохе Петровских преобразований.
Указ о подчинении патриаршего казначея, дворецкого и «прочих всех чинов домовых людей в духовном правлении» Стефану Яворскому, а «в мирском рассуждении» судье Монастырского приказа И. А. Мусину–Пушкину был объявлен думным дьяком Гаврилой Деревниным 29 января 1701 г. в Крестовой палате.
Заключение
Патриаршество в России действительно кончилось с кончиной Адриана, кончилось надолго, вплоть до декабря 1917 г., когда после епархиальных и общих, частных и правящих собраний, после упорного сопротивления сторонников «парламентской структуры» правления Русской православной церкви Поместным собором был избран святейший патриарх Тихон. «Орел петровского, на западный образец устроенного, самодержавия, — говорилось на соборе, — выклевал это русское православное сердце. Святотатственная рука нечестивого Петра свела первосвятителя с его векового места в Успенском соборе. Поместный собор Церкви Российской от Бога данной ему властью поставит снова Московского патриарха на его законное неотъемлемое место». Началась новая, еще более драматичная история российского патриаршества, на фоне небывалой трагедии страны. Этому второму патриаршему периоду в истории Церкви будет посвящена другая книга, написанная другим автором.
Но и мы не можем поставить точку на кончине «последнего молитвенника». Истинное лицо, подлинные мотивы участников преступления перед Русской православной церковью ярко демонстрирует затянувшийся на многие годы, по выражению современного исследователя, «процесс ликвидации патриаршества и учреждения Святейшего Синода» в 1721 г. Заметим: «процесс ликвидации». Что же, по мнению государя и его подручных светского и духовного (увы!) звания, следовало ликвидировать и почему? Что следовало «учредить» и с какой целью? В наиболее общем, сущностном виде ответы на все эти вопросы весьма красноречиво и даже афористично дает видный историк Церкви протоиерей Георгий Флоровский [600].
597
О нем подробно: Богданов А. П. От летописания к исследованию: Русские историки последней четверти XVII века. М., 1995. Ч. 1 С. 30—213.
598
Рункевич С. Г. История русской церкви… С. 109—110.
599
Привожу ее в переводе С. М. Соловьева (История России… Кн. VIII. М., 1993. С. 87). Оригинал см.: Рункевич С. Г. История русской церкви… С. 27—28.
600
Флоровский Г. Пути русского богословия. Изд. 2–е. Париж, 1981. С. 83—85:89 и др.