Страница 52 из 69
Он сидел за большим столом в глубине магазина и читал весь день напролет, читал до тех пор, пока глаза не слипались от усталости. Мы с миссис Бродской пытались его расшевелить: звали к покупателям, помогать распаковывать и расставлять книги; и не потому что нуждались в помощи, — просто чувствовали, что ему это пошло бы на пользу. Казалось, он хочет сделать то, на что способен, но его организм настолько ослаб, что он сделался беспомощным и неловким как ребенок. От беспрерывного чтения разум померк, а эмоции почти исчезли. Простейшие вопросы, задаваемые покупателями, ставили его в тупик. Даже не мог запомнить названия тех книг, о которых они спрашивали. Озирался вокруг с таким нелепым, бестолковым видом, словно его только что разбудили от глубокого сна.
Я надеялся — потому что жалел Бродского и сочувствовал ему, — что такое состояние будет лишь временным. Но шли годы, а никакого улучшения не наблюдалось. Очевидно, он был конченым человеком, как догоревшая свеча, и не было никакой надежды его оживить. Вот если бы вернулась она… Но даже в этом случае, — даже если бы она вернулась, — все равно, вероятно, было бы уже слишком поздно.
Прошло почти пятнадцать лет с того дня, когда юная миссис Бродская уехала за границу, и вдруг она действительно вернулась. Это было в середине декабря, вечером; уже сгустились сумерки, но люди, делавшие рождественские покупки, все еще толпились на тротуарах. На витринах от их дыхания, я помню, искрились морозные рисунки.
Магазин был закрыт, огни погашены, горела только лампочка над столом, за которым читал хозяин. Я стоял у двери и рассматривал праздничную процессию. К обочине подъехала машина, из нее выскочил симпатичный шофер и помог выйти женщине в манто. Машина остановилась как раз под фонарем, и когда женщина повернула голову и стала оглядывать магазин, я уже понял, кто это.
Как ни странно, я испугался — отпрянул от двери и спрятался в темноте между полками. Пробравшись сквозь толпу, она решительным шагом направилась к двери. На вид, она не изменилась; судя по ее лицу и фигуре, ярко освещенным уличным фонарем, в ней была все та же энергия, та же уверенность в себе, как и прежде. «Почему она вернулась? — удивлялся я. — Неужели спустя пятнадцать лет сбылось предсказание ее мужа? Неужели она действительно так сильно его любит, что не может забыть?»
Я уже собирался, преодолев внутреннее сопротивление, подойти к двери и впустить ее, как вдруг услышал, что в замке поворачивается ключ. Она до сих пор его хранила — ключ, который он дал ей в то утро пятнадцать лет назад!
Через секунду дверь отворилась, и она появилась на пороге полутемного магазина. Я чувствовал ее прерывистое дыхание. Блестящими от возбуждения глазами стала обводить комнату, но меня не увидела — я, как дурак, скрючился в углу между полками. Было заметно, что она чрезвычайно волнуется. Как и тогда, одной рукой схватилась за горло, будто ее кто-то душит.
За пятнадцать лет, что ее здесь не было, в магазине мало что изменилось, очень мало, и, наверное, ей трудно было поверить, что прошло так много времени. Годы отсутствия, очевидно, казались ей чем-то невероятным, фантастическим сном. Полумрак, странные тени от столов и полок, запах бумаги, приглушенный шум улицы за дверью — все потрясающе напоминало те зимние вечера пятнадцать лет назад, когда она спускалась, чтобы помочь ему закрыть магазин.
Должно быть, она почувствовала себя снова в прошлом.
Приложив к губам маленький платочек, миссис Бродская, как казалось, изо всех сил пыталась сдержать волнение. Затем, в нерешительности, все же сделала шаг вперед. Очевидно, она увидела его — сидящего за столом. Хотя виднелась только макушка, а остальное было закрыто огромной книгой. Его густые, иссиня-черные непричесанные волосы ярко блестели в свете лампы. Мне пришло в голову — и я ужаснулся! — что она найдет его физически почти не изменившимся. За эти пятнадцать лет он действительно ничуть не постарел: похоже, он был слишком безжизненным и поэтому жизнь не состарила его, обойдя стороной.
Я сказал себе, что должен выйти и приготовить ее к тому, что она обнаружит. Но что-то меня удержало. Я не шелохнулся в своем укрытии между книжными полками. А лишь наблюдал, как она медленно шла к его столу, и ощущал накал ее чувств. Они словно буравили меня насквозь, и боль от этого была нестерпимой.
Часто спрашиваю себя, о чем она думала, когда стояла перед столом и смотрела на человека, которого страстно любила как мужа пятнадцать лет назад. Ее должно было поразить: надо же, он настолько поглощен чтением, что даже не слышит ее шагов, — ведь старые половицы громко скрипели. Но, может быть, радость или страх сковали ее, и она просто не могла чему-либо удивляться.
Резким дрожащим голосом она позвала: «Джекоб!»
Вздрогнув, он поднял голову и скошенными, прищуренными глазами взглянул в ее направлении. Мгновения, которые они смотрели друг на друга (а я наблюдал за ними), тянулись мучительно медленно.
Я ожидал, что она закричит и бросится к нему, что было бы, согласитесь, вполне естественным. Но по его глазам — по их пустоте — она поняла, что он ее не узнал, — и застыла на месте. Что она подумала? Что он нарочно не хочет ее узнавать? Или что за пятнадцать лет она слишком сильно изменилась?
Когда я уже начал бояться, что сам воздух вот-вот взорвется от напряженности, он заговорил.
Обратился к ней глухим дрожащим голосом — так он теперь говорил всегда:
— Вы хотите книгу?
Она снова поднесла руку в перчатке к горлу и с трудом сделала вдох… Ужасные мгновения все длились и длились — они продолжали смотреть друг на друга. В конце концов она, очевидно, сделала вывод: пятнадцать лет изменили ее больше, нежели его, — настолько, что теперь ее невозможно уздать. Во всяком случае, она пришла в себя, перестала напрягаться и убрала руку с горла.
— Вы хотите книгу? — повторил он.
Запинаясь, она ответила:
— Нет… то есть да… я хочу книгу, но я… забыла название.
Его глаза продолжали смотреть на нее, но она не нашла в себе мужества сказать:
— Я — Лайла. Я к тебе вернулась.
И воспользовалась книгой как предлогом, чтобы потом постепенно, с большей легкостью, ему открыться.
Она села на стул у его стола и начала:
— Можно я расскажу вам, о чем она? Вы, наверное, ее читали и по содержанию легко узнаете. Это книга о юноше и девушке, которые с детства были неразлучными друзьями. Они хотели никогда не разлучаться. Но юноша был еврей, а девушка — нет, и отец юноши был категорически против их женитьбы. Он послал сына в колледж. Однако через короткое время сам умер. Сын вернулся; юноша и девушка поженились и стали жить вместе в нескольких комнатах над небольшим книжным магазином — его оставил юноше отец. Они были очень счастливы. И только одно обстоятельство омрачало их жизнь: магазин приносил мало дохода — чуть больше того, что нужно для жизни, а девушка была очень честолюбива. И, несмотря на то, что юношу она обожала, ее недовольство жизнью все росло и росло. Она пыталась уговорить его заняться другим, более выгодным делом, но юноша стоял на своем. Он ее настолько любил, что сделал бы для нее все, но продать магазин, принадлежавший его родителям, он не смог. Понимаете, это был сентиментальный, мечтательный еврей. А девушка не могла смотреть на жизнь с его позиций. Ее родители, которые рано умерли (и она осталась на попечении овдовевшей тетки), были французами, и от них девушка унаследовала огромную жизненную силу, практичность и любовь к общению. Через некоторое время она получила предложение импрессарио — проявить свой музыкальный талант на сцене. Ослепленная возможностью сделать блестящую театральную карьеру, она решила принять его. Пришла в магазин и сказала мужу, что уезжает. Но он был слишком гордым и не попытался ее удержать, а просто дал ключ от магазина и сказал, что когда-нибудь он ей понадобится и что он всегда будет ее ждать. В этот вечер она уехала с артистами в Англию. В Лондоне имела огромный успех. Стала известной певицей и гастролировала по всем крупным странам Европы. Жила шумной и эффектной жизнью и долго не вспоминала ни о сентиментальном еврее, который был ее преданным супругом, ни о маленьком пыльном магазине, над которым они когда-то вместе жили. Но ключ от него — его дал ей супруг в тот вечер, когда она его покинула, — оставался при ней. Почему-то не могла его выбросить. Ей казалось, что этот ключ к ней накрепко привязан и даже обладает над ней определенной властью. Странный ключ — старомодный, тяжелый, длинный, черный. Когда показывала его друзьям, они громко смеялись из-за того, что она всегда носила его с собой, и сама смеялась вместе с ними. Но постепенно она стала понимать, почему бережет его. Ослепительная мишура новой жизни, которая вначале ей так нравилась, стала мало-помалу блекнуть, и сквозь нее она начала ощущать настоящую, подлинную красоту — а та осталась в прошлом. Воспоминания о муже и их прежней жизни в маленьком магазинчике посещали ее теперь постоянно и становились все более яркими. Наконец она поняла, что хочет вернуться, хочет этим ключом — а она хранила его пятнадцать лет — открыть ту дверь и снова увидеть мужа, который по-прежнему ждет ее — ведь он обещал.