Злая корча

Этноботаника Маккенну смущал в элевсинских таинствах один вопрос, который он задавал в своей книге: «Явно малоприятные переживания могут ждать тех, кто вознамерится испытать на себе теорию Уоссона-Хофманна относительно Элевсина. Есть микологи старые, а есть микологи храбрые, но старых и храбрых микологов не бывает… Если источником элевсинских мистерий было эрготизированное пиво, то как же его могли принимать столько веков без неприятных побочных эффектов, которые так же вошли бы в легенду?»[34]

Но действительно ли проблем, связанных с элевсинскими таинствами, никогда не было? Да, легенды об отвалившихся руках и ногах или о корчах у участников мистерий нам неизвестны. Это и не удивительно — если опытные жрецы применяли заведомо небольшую дозировку, то при однократном приеме такой эффект малореален. Проблема могла бы возникнуть, если бы доза оказалась слишком большой или потребление — достаточно постоянным. И вполне вероятно, что один раз это все же произошло, а «побочным эффектом» стала знаменитая страшная афинская «чума», вошедшая в число десяти наиболее значительных эпидемий в истории. Этот загадочный мор еще с XVIII века пытались объяснить спорыньей. И вот здесь наглядно виден этот характерный момент медленного движения мысли — столетия идут споры о причинах «чумы», десятилетия спорят о природе элевсинского напитка, предлагая на замену спорынье, например, псилоцибиновые грибы с относительно сходными психоактивными свойствами. Но никому так и не пришло в голову связать элевсинские мистерии и «чуму» в одно целое. Не были ли вызваны эти феномены одним и тем же? Тем веществом, что выдвигалось по каждой из теорий отдельно.

Глава 2

Афинская чума

Зачем мы здесь? Ты видишь сам: наш город

Добычей отдан яростным волнам;

С кровавой зыбью силы нет бороться,

Нас захлестнула с головой она.

Хиреют всходы пажитей роскошных;

Подкошенные, валятся стада;

Надежда жен в неплодном лоне гибнет;

А нас терзает мукой огневицы

Лихая гостья, страшная чума.

К числу посвященных в элевсинские мистерии принадлежал и великий древнегреческий трагик Софокл, чье описание чумы в «Царе Эдипе» взято из реальной афинской эпидемии[35]. В другой трагедии об Эдипе («Эдип в Колоне») он упоминал и элевсинские мистерии. Это случайность, но символичная. Элевсинские мистерии могли быть связаны с чумой совершенно непосредственно. И возможность такой связи прозрачна. Если жрецы в каком-то тайном месте Рарийских полей выращивали спорынью для мистерий, то во время войны, учитывая мокрую зиму накануне эпидемии, голод и массовое бегство крестьян, грибок мог раз за 2000 лет вырваться на волю и заразить обычные посевы. Спорынья пшеницы еще более ядовита, чем ржаная.

Действие, оказываемое спорыньей на человеческий организм, оказалось очень многогранным. Регулярное использование в пищу зараженного хлеба приводило к отупению, связанному с органическим повреждением мозга, психозам и безумию, а выкидыши у женщин ощутимо влияли на демографию населения. Все это нередко сопровождалось видениями и ужасающими галлюцинациями (преимущественно, при конвульсивной форме), тревожностью, паникой и повышенной агрессивностью. Острое отравление давало большой процент смертности. При хроническом — начинались судороги, они же «злая корча», нередко возникали катаракта и слепота. При другом варианте отравления развивалась гангрена конечностей: руки, ноги, половые органы, а иногда даже носы и уши чернели и отваливались. Спорынья оставляла после себя толпы обезумевших калек и смерть. Симптомы отравления были полиморфны, и болезнь постоянно путали с рожей, чумой и проказой. Но люди массово столкнулись с такими эффектами лишь в средние века, когда на смену пшенице пришла рожь, значительно легче заражающаяся спорыньей, а земледелие стало развиваться в подходящих для распространения паразита местностях. В античное же время, в более сухом и теплом климате и при выращивании самоопыляемых пшеницы и ячменя, такие эпидемии должны были быть редки, и никаких достоверных данных о том, что они действительно случались, у нас нет. За исключением, быть может, «чумы Фукидида».

Многие римские авторы упоминают некую страшную болезнь «священного огня», Ignis Sacer. Нередко эти описания отражают известную эпидемию в Афинах, как, например, у римского поэта и философа Тита Лукреция Кара («О природе вещей», книга 6). Этот римский «священный огонь» современные исследователи часто представляют рожей, не задумываясь, что какой бы неприятной болезнью рожа не являлась, треть населения Афин от нее умереть никак не могла. Ignis Sacer в средние века стали называть «огнем святого Антония». На это указывал еще в XVII веке Томас Крич, первый переводчик Лукреция Кара на английский язык, прокомментировавший в примечании строки Кара о священном огне, ползущем по телу и сжигающем каждую его часть, и язвах от скрытого огня (VI:1166) так: «Священный Огонь, Sacer Ignis, описанный Лукрецием — под таким именем латинянам известна болезнь, которую греки называют Ερυσίπελας, а мы зовем огнем святого Антония; болезнь, согласно Цельсу, существует в двух формах, описанных им»[36]. Затем рожу в Англии начали путать с эрготизмом, а со временем иногда считать «огонь св. Антония» рожей. Это заблуждение не так редко встречается и сегодня.

Знаменитая же афинская чума, про которую писал Кар, или чума Фукидида — названная так по имени подробно ее описавшего греческого историка — до сих пор представляет собой любимую тему научных споров.

В 431 году до н. э. разразилась Пелопоннесская война, и неизвестно, чем закончилось бы противоборство Афин и Спарты, если бы не эпидемия невиданной ранее болезни, неожиданно возникшая в Афинах и погубившая в течение одного года около трети населения города, что в конечном итоге и привело афинян к поражению в войне. Как описывал Фукидид: «никогда еще чума не поражала так молниеносно и с такой силой и на памяти людей нигде не уносила столь много человеческих жизней»[37]. На сегодня по этой эпидемии написано уже более двухсот научных работ, каждая из которых представляет свою точку зрения на то, чем этот мор был вызван — от чумы, кори, оспы и до вируса Эбола. Одно из последних исследований было проведено в 2006 году Манолисом Папагригоракисом (Manolis Papagrigorakis) из Афинского университета. Его группа пришла к выводу, что эпидемия была вызвана тифом (у этой группы, по крайней мере, были определенные основания для таких выводов — они хотя бы нашли следы тифа, изучая ДНК с зубов захороненных). Тем не менее, эти работы не в состоянии объяснить многие из существенных симптомов, приводимых Фукидидом:

Большинство больных страдало от мучительного позыва на икоту, вызывавшего сильные судороги. Причем у одних это наблюдалось после ослабления рвоты, у других же продолжалось и позднее. Тело больного было не слишком горячим на ощупь и не бледным, но с каким-то красновато-сизым оттенком и покрывалось, как сыпью, маленькими гнойными волдырями и нарывами. Внутри же жар был настолько велик, что больные не могли вынести даже тончайших покрывал, кисейных накидок или чего-либо подобного, и им оставалось только лежать нагими, а приятнее всего было погрузиться в холодную воду. Мучимые неутолимой жаждой, больные, остававшиеся без присмотра, кидались в колодцы; сколько бы они ни пили, это не приносило облегчения. К тому же больной все время страдал от беспокойства и бессонницы. На протяжении острого периода болезни организм не слабел, но сверх ожидания сопротивлялся болезни, так что наступала смерть либо в большинстве случаев от внутреннего жара на девятый или седьмой день, когда больной был еще не совсем обессилен, либо, если организм преодолевал кризис, то болезнь переходила в брюшную полость, вызывая изъязвление кишечника и жестокий понос; чаще всего люди и погибали от слабости, вызванной этим поносом. Так недуг, очаг которого первоначально находился в голове, распространялся затем сверху донизу по всему телу. И если кто-либо выживал, то последствием перенесенной болезни было поражение конечностей: болезнь поражала даже половые органы и пальцы на руках и ногах, так что многие оставались в живых, лишившись этих частей, а иные даже слепли. Некоторые, выздоровев, совершенно теряли память и не узнавали ни самих себя, ни своих родных[38].

34

Маккенна, Теренс. Пища богов. М. 1995.

35

Софокл. Драмы / перевод Ф. Ф. Зелинского. Серия «Литературные памятники». М.: Наука, 1990. * Примечание редакции: «вводя в сюжет трагедии моровую язву, не известную из других источников, Софокл находился под впечатлением эпидемии, поражавшей Афины в 430, 429 и 426 гг.».

36

T. Lucretius Carus, Of the nature of things. Printed by J. Matthews for G. Sawbridge, 1714. p. 755.

37

Фукидид. История / Пер. Г. А. Стратановского. М., 1981.

38

Ibid.