Франсуа-Подкидыш

— С этим-то, — говорили они, — ничего не станется, ведь он подкидыш. Посеянная пшеница боится непогоды, а сорная трава не погибает.

Все шло хорошо в продолжение двух лет. Забелла получила возможность купить себе немного скота, никто не знал каким образом. Она делала много мелких услуг на мельнице и упросила хозяина, Кадэ Бланшэ, мельника, починить немного крышу ее дома, которая всюду протекала. Она смогла лучше одеться и одеть подкидыша и понемногу стала выглядеть менее жалкой, чем когда приехала. Правда, свекровь Мадлены сделала несколько суровых замечаний по поводу потери кое-каких вещей и большого количества хлеба, поедаемого в доме. Один раз Мадлене пришлось даже обвинить себя, чтобы отвести подозрение от Забеллы; но против ожидания свекрови Кадэ Бланшэ почти не рассердился и, казалось, хотел закрыть глаза на все это.

Тайна этой снисходительности заключалась в том, что Кадэ Бланшэ был еще очень влюблен в свою жену. Мадлена была хорошенькой и совсем не кокеткой, всюду он выслушивал ей похвалы, и, кроме того, дела его шли очень хорошо; он же был из тех людей, которые бывают злы только при боязни сделаться несчастными, к Мадлене у него было больше внимания, чем это можно было бы предполагать. Это вызывало некоторую ревность у матери Бланшэ, и она мстила невестке мелкими придирками, которые Мадлена переносила в молчании и никогда не жалуясь своему мужу.

Это был лучший способ скорее всего их прекратить, и не было женщины более терпеливой и более рассудительной в этом отношении, чем Мадлена. Но у нас говорят, что выгода от доброты скорее изнашивается, чем выгода от лукавства; и пришел день, когда Мадлена, действительно, подверглась допросу и брани за свою доброту.

Случился год, когда хлеба вымерзли, а вышедшая из берегов река испортила сенокос. Кадэ Бланшэ был в плохом настроении. Однажды он возвращался с базара со своим приятелем, только что женившимся на очень красивой девушке, и тот ему сказал:

— Впрочем, и тебя нечего было жалеть, в твое время; твоя Мадлена была тоже очень приятная девушка.

— Что ты хочешь сказать словами в мое время и твоя Мадлена была? Разве мы уже старые, она и я? Мадлене всего двадцать лет, и я что-то не замечал, чтобы она стала некрасивой.

— Нет, нет, я не говорю этого, — продолжал тот. — Конечно, Мадлена еще хороша; но ведь когда женщина так рано выходит замуж, долго на нее не насмотришься. Когда она выкормит ребенка, она уже устала; а твоя жена никогда не была крепкой, и вот она теперь стала очень худа и потеряла свой свежий вид. Разве она больна, эта бедная Мадлена?

— Я, по крайней мере, этого не знаю. Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Да так себе. Я нахожу, что у нее печальный вид, как у человека, который страдает или у которого заботы. Ах, женщины, у них всего одно мгновение, это, как виноградник, когда он цветет. Нужно и мне ожидать того же, и у моей вытянется лицо, и сама она станет серьезной. А мы-то сами каковы! Пока наши жены возбуждают в нас ревность, мы в них влюблены. Это нас сердит, мы кричим, бьем даже кое-когда; это их огорчает, они плачут; они остаются дома, боятся нас, скучают и перестают нас любить. Тогда мы довольны, тогда мы хозяева!.. Но вот в одно прекрасное утро мы решаем, что, раз никто больше не домогается нашей жены, значит, она стала безобразной, и тогда — вот ведь судьба! — мы их больше не любим и начинаем желать чужих жен… Добрый вечер, Кадэ Бланшэ, ты немного чересчур целовал мою жену сегодня вечером; я ведь это хорошо заметил, но ничего не сказал. А теперь скажу, что это не помешает нам остаться добрыми друзьями и что я постараюсь не делать ее такой грустной, как твоя, потому что знаю себя: если я буду ревновать, я буду зол, а когда не будет повода ревновать, я буду, может быть, еще хуже…

Хороший урок полезен для умной головы, но Кадэ Бланшэ, хотя неглупый и деятельный, был чересчур тщеславным, чтобы иметь умную голову. Он вернулся с красными глазами и приподнятыми плечами. Он посмотрел на Мадлену, будто не видел ее очень давно. Он заметил, что она изменилась и была бледна. Он спросил, не больна ли она, но так грубо, что она еще больше побледнела и ответила, что здорова, совсем слабым голосом. Это его рассердило, бог ведает почему, и он сел за стол с желанием с кем-нибудь поссориться. Повод к этому не заставил себя долго ждать. Говорили о дороговизне хлеба, и старуха Бланшэ заметила, как делала это каждый вечер, что съедалось чересчур много хлеба. Мадлена не промолвила ни слова. Кадэ Бланшэ захотелось сделать ее ответственной за расточительность. Старуха заявила, что она еще сегодня утром застала подкидыша, уносящего полковриги… Мадлена должна была бы рассердиться и отстоять себя, но она сумела лишь заплакать. Бланшэ припомнил слова своего приятеля и стал еще более едким; и с этого дня, объясните это, если можете, он больше не любил своей жены и сделал ее несчастной.

II

Он сделал ее несчастной; и так как очень счастливой он никогда ее и не делал, ей вдвойне не повезло в замужестве. В шестнадцать лет она дала себя выдать за этого человека с красным лицом, который совсем не был нежным, он много пил по воскресеньям, злился весь понедельник, горевал во вторник, а в остальные дни работал, как лошадь, чтобы наверстать потерянное время, так как был суп, и не имел досуга подумать о своей жене. Он был менее груб в субботу, так как, отработав свое, думал поразвлечься на следующий день. Но одного дня хорошего настроения в неделю недостаточно, и Мадлена не любила его веселости, так как знала, что на следующий день вечером он придет весь раскаленный от злости.

Но она была молоденькая, хорошенькая и такая кроткая, что нельзя было долго на нее сердиться, и у него еще случались минуты справедливости и дружелюбия. Тогда он брал обе ее руки и говорил:

— Мадлена, нет женщины лучше вас, мне думается, вы созданы нарочно для меня. Если бы я женился на кокетке, каких я много вижу, я бы ее убил или бросился под колеса мельницы. Но я сознаю, что ты разумна, трудолюбива и вообще неоцененный человек.

Но, когда любовь его прошла, что случилось через четыре года, у него не осталось больше для нее хороших слов, и он досадовал, что она никак не отвечает на его злобные выходки. Что могла она ответить! Она чувствовала, что муж ее несправедлив, но не хотела его в этом упрекать; она считала своим долгом уважать господина, которого никогда не могла любить.

Свекровь была довольна, видя, что ее сын опять становится хозяином у себя в доме; так говорила она, будто он когда-нибудь забывал быть хозяином и давать это чувствовать другим. Она ненавидела невестку за то, что та была лучше ее. Не зная, за что ее упрекнуть, она попрекала ее за недостаточно сильное здоровье, за то, что она кашляла всю зиму и имела только одного ребенка. Она презирала ее за это и также за то, что Мадлена умела читать и писать и по воскресеньям в каком-нибудь уголку фруктового сада читала молитвы, вместо того, чтобы болтать и сплетничать с соседними кумушками, как это делала она сама.

Мадлена положилась всецело на бога и, находя бесполезным жаловаться, страдала, будто несла что-то заслуженное. Она отошла от земли и часто мечтала о рае, как человек, которому хочется умереть. Однако же она следила за своим здоровьем и внушала себе, что надо быть мужественной, так как чувствовала, что только она может дать счастье ребенку, а сама мирилась со всем из-за своей любви к нему.

Она не питала слишком большой приязни к Забелле, но все-таки относилась к ней недурно, так как эта женщина наполовину по доброте, наполовину из корысти продолжала старательно ухаживать за бедным подкидышем; а Мадлена, видя, как дурны становятся те, кто думает только о себе, склонна была уважать лишь тех, кто думает хотя немного о других. Но она была одна такая в этих краях: она не думала совсем о себе и потому чувствовала себя очень одинокой и очень скучала, не понимая причины своей муки.

Однако мало-по-малу она стала замечать, что подкидыш, которому тогда было десять лет, начинал думать так же, как и она. Когда я говорю «думать», нужно предполагать, что она судила по его действиям, так как этот бедный ребенок так же мало проявлял свои мысли словами, как и в тот день, когда она впервые заговорила с ним. Он не умел связать двух слов, и когда хотели с ним поговорить, он тотчас останавливался, так как ничего ровно не знал. Но, когда нужно было услужить и куда-нибудь сбегать, он был всегда готов; а когда дело касалось Мадлены, то он бежал еще до того, как она успевала сказать. По его виду можно было подумать, что он не понимает, о чем идет речь, но то, что ему поручили, он исполнял так скоро и так хорошо, что она сама бывала восхищена.