Страница 86 из 89
Андрес вышел из бельведера в смущении. Вечером он написал письмо Итурриосу и признался, что артритик, собиравшийся жениться, — он сам.
Уртадо не особенно волновали формальные вопросы, и он согласился обвенчаться в церкви, как того желала донья Леонарда. Перед свадьбой он познакомил Лулу с Итурриосом, и они понравились друг другу.
Лулу сказала Итурриосу:
— Хорошо было бы, если бы вы поискали для Андреса такую работу, чтобы ему поменьше выходить из дома, потому что, когда он ходит по больным, у него всегда отвратительное настроение.
Итурриос нашел такую работу, состоявшую в переводе научных статей и книг для медицинского журнала, где печатались также и, новые оригинальные сочинения по разным специальностям.
— Теперь тебе дадут две или три французских книги для перевода, — сказал Итурриос, — но ты займись непременно английским, потому что месяца через два-три тебе дадут перевод с этого языка. Пока же, если понадобится, я помогу тебе.
— Отлично. Благодарю вас от всего сердца.
Андрес оставил работу в обществе «Надежда», как ему давно хотелось, и снял квартиру неподалеку от магазинчика Лулу.
Андрес попросил домовладельца, чтобы он сделал из трех комнат квартиры, выходивших на улицу, одну, и не оклеивал ее обоями, а просто выкрасил краской. Эта комната должна была служить новобрачным и спальней, и кабинетом, и столовой, предполагалось, что вся совместная жизнь их будет протекать в ней.
— Люди устроили бы здесь гостиную и кабинет, а спать уходили бы в самую скверную комнату в доме, — говорил Андрес.
Лулу считала все гигиенические распоряжения мужа фантазиями, выдумками, и по-своему определяла его эксцентричности.
— Вот фантазер! — говорила она.
Андрес занял у Итурриоса денег на покупку мебели.
— А много ли тебе ее нужно? — спросил дядя.
— О, нет, совсем немного; я хочу иметь такую обстановку, которая напоминала бы о бедности; а гостей и приемов у меня не будет.
Вначале донья Леонарда хотела было поселиться с Лулу и Андресом, но он воспротивился.
— Нет, нет, — сказал он, — пусть лучше живет с твоей сестрой и с доном Пруденсио. Ей там будет удобнее.
— Вот лицемер! Просто ты не любишь маму.
— Ну, конечно. В нашем доме должна быть иная температура, чем на улице; а теща представляла бы из себя постоянный приток холодного воздуха. Пусть не будет никого, ни из твоей семьи, ни из моей.
— Бедная мама! Хорошего же ты об ней мнения! — смеясь сказала Лулу.
— Да, нет же! Просто у нас с ней разные представления о вещах: она думает, что нужно жить для других, а я нет.
Поколебавшись немного, Лулу сговорилась с своей старой приятельницей Венансией и переселила ее к себе. Это была преданная старушка, любившая и Лулу, и Андреса.
— Если вас будут спрашивать обо мне, — предупреждал ее Андрес, — всегда говорите, что меня нет дома.
— Хорошо, сеньорито[340].
Андрес чувствовал себя хорошо и надеялся, что новая работа пойдет успешно. Большая светлая, залитая солнцем комната, с книгами, бумагами, невольно располагала к работе. Он уже не чувствовал себя загнанным зверем, каким был всегда. По утрам он принимал ванну и потом садился за перевод.
Лулу приходила из магазина, и Венансия подавала им обед.
— Пообедайте с нами, — говорил Андрес.
— Нет, нет.
Старуху невозможно было убедить, чтобы она села за стол с хозяевами.
После обеда Андрес провожал Лулу в магазин и возвращался домой работать. Несколько раз он говорил Лулу, что заработка его достаточно на их жизнь, и упрашивал ее оставить магазин, но она не соглашалась.
— Разве можно знать, что случится? — говорила Лулу. — Надо подождать, надо быть готовым ко всякой случайности.
Даже и по вечерам Лулу иногда выражала желание пошить на машинке, но Андрес не позволял ей.
Андрес с каждым днем все больше восхищался своей женой, своей новой жизнью, и своим домом… Его удивляло, как это он не замечал раньше аккуратности и экономности Лулу.
С каждым днем он работал все с большим удовольствием. Огромная комната создавала впечатление, будто он живет не в доме с несколькими квартирами, наполненными чужими и надоедливыми людьми, а где-то далеко, в деревне, в уединенной местности. Андрес работал спокойно, с большой усидчивостью и тщательностью. В редакции ему дали несколько новейших научных словарей, и Итурриос подарил ему два или три иностранных, которые были ему очень полезны.
Через несколько времени он стал делать не только переводы, но и писал оригинальные статьи, преимущественно рефераты о работах иностранных ученых. Часто вспоминал он слова Фермина Ибарры о легкости открытий, без усилий вытекающих из предшествовавших фактов. Почему в Испании нет исследователей, если исследование для своей плодотворности требует только того, чтобы человек посвятил себя ему?
Несомненно, отсутствие лабораторий и конструкторских бюро лишало возможности следовать за развитием какой-нибудь отрасли науки; кроме того, слишком много было солнца, невежества и, в особенности покровительства Его Святейшества Папы, очень полезного для души, но пагубного для науки и промышленности.
Эти мысли, которые еще недавно, вызывали в нем злобу и негодование, теперь уже не угнетали его.
Андрес чувствовал себя так хорошо, что иногда ему становилось даже страшно. Возможно ли, чтобы такая спокойная жизнь продолжалась долго? Неужели после многих попыток, он достиг не только сносного, но и приятного и разумного существования? Пессимизм его внушал ему мысль, что такое спокойствие не может быть длительным.
— В любой день случится что-нибудь, — думал он, — и это прекрасное равновесие будет нарушено.
Много раз он представлял себе, что в его жизни где-то есть окно, раскрытое над пропастью. Когда он приближался к нему, душу его охватывал ужас, и голова кружилась. В любую минуту, по любой причине, пропасть эта снова разверзнется у его ног.
Все посторонние представлялись Андресу врагами; и, действительно, теща, Нини, ее муж, соседи, дворничиха — все смотрели на счастье новобрачных как на личную обиду.
— Не обращай внимания на то, что тебе говорят, — предупреждал Андрес жену. — То, что мы живем так тихо и мирно — оскорбление для людей, живущих в постоянной трагедии ревности, зависти и всякого вздора. Помни, что они рады были бы отравить нас.
— Буду помнить, — говорила Лулу, смеявшаяся над торжественными предупреждениями мужа.
По воскресеньям Нини иногда приглашала Лулу в театр, на дневное представление.
— А Андрес не пойдет? — спрашивала Нини.
— Нет. Он работает.
— Твой муж — настоящий еж.
— Ну и хорошо, оставьте его в покое.
По возвращении, Лулу рассказывала мужу о том, что видела. Андрес высказывал какие-нибудь философские замечания, смешившие Лулу, потом они ужинали, а после ужина, некоторое время гуляли.
Летом они почти каждый день выходили в сумерки погулять. По окончании работы, Андрес отправлялся за Лулу в магазин; они оставляли там мастерицу, и уходили гулять на Каналильо или на лужайку Аманиэля. Иногда они заходили в кино, и Андресу доставляли большое удовольствие замечания Лулу, отличавшиеся чисто мадридским изящным и легким остроумием, не похожим на грубые и пошлые выходки специалистов в этом жанре.
Лулу постоянно изумляла Андреса; например, он никогда не мог бы предположить, чтобы эта девушка, такая с виду бойкая и разбитная, в интимной жизни оказалась настолько робкой и застенчивой. Она же имела о муже самое фантастическое представление и считала его каким-то чудом.
Однажды поздно вечером, когда они возвращались с прогулки по Каналильо, им встретились в темном переулке, у заброшенного кладбища, двое подозрительного вида мужчин. Было уже темно, покосившийся фонарь, прибитый к забору кладбища, еле освещал черную от угольной пыли дорогу, тянувшуюся между двумя заборами. Один из мужчин довольно дерзким тоном попросил у Андреса милостыню. Андрес ответил, что у него нет с собой денег, и вынул из кармана ключ, блеснувший, как дуло револьвера. Мужчины не решились напасть на них, и Андрес и Лулу без всяких приключений дошли до улицы Сан Бернардо.
340
сеньорито Так в Испании слуги обращались к молодому барину.