Страница 13 из 89
Откуда взял этот человек, что в нас течет семитская кровь? Но пусть бы даже она и была в нас, какого рода должна быть смесь, полученная в результате умножения крови на невежество и чванство? Все это — принципиальная неточность мысли-бормотания.
Допустим, мы заинтересовались его концепцией народов, которые, если следовать мысли Барохи, оказываются реальностью анатомической, физической, животной, реальностью, лихо носящейся по истории, в то время, как идеи — это стрелки, с помощью которых некий идеальный стрелочник указывает направление движения. Еще глубже этой интимной выжимки из душ народов были бы элементы неорганические и инструментальные, до которых остается добраться.
Я очень далек от этих мыслей Барохи, я придерживаюсь взглядов прямо противоположных. И не потому, что Бароха избегает детерминистского понимания истории. Напротив, материалистический детерминизм истории, основанный на анатомических представлениях о расах, по моему мнению, просто погряз в ошибках. Если бы нюансы цвета или миллиметровые отклонения размеров черепа, или цветовой оттенок кожи или унаследованная форма завитков волос могли быть связаны с определенной идеей, эстетическими склонностями, религиозными предпочтениями или юридическими институтами таким способом, что именно в этой связи коренилась бы причина выбора тех или иных форм, то для меня эта философия выглядела бы приемлемой. Но установить подобную причинно-следственную связь не представляется возможным, поскольку каждая анатомическая конфигурация порождает культурные продукты очень различные; нелепость подобных построений бросается в глаза, когда читаешь, следуя книжке Хамона[66], что форма черепа homo alpinus, так сказать, честного швейцарца, является причиной исключительной способности платить налоги и пристрастия к езде на велосипеде, или когда встречаешь у великого Бокля такую чушь, будто склонность индийцев к метафизике проистекает от того, что они едят много риса[67].
Об одной мысли Шеллинга [68]
Построить из биологических понятий фундамент исторического детерминизма — такая несбыточная иллюзия, что тонкий современный мыслитель, красноречивый доктор Бергсон[69], отталкиваясь от этого, сумел реставрировать крайний индетерминизм. Мозг для Бергсона — просто фабрика неопределенностей.
Нет, радикально детерминистский подход к истории должен быть психологическим, или, может быть, идеологическим[70]. Нет нужды для решения исторических проблем использовать категории роковой неизбежности, которая исключает свободу действий. Однако некто делает что-то свободно, если он оказывается определенным кем-то, делающим это. И этот определившийся некто есть, в конечном счете, те идеи, которые ему присущи.
Свобода есть действие, которое проистекает из всей нашей идеологии, этот ток вовлекает в себя все источники наших духовных глубин. Именно поэтому Честертон[71] пишет: «Существует множество людей, к ним принадлежу и я, для кого самое важное в человеке — это его мировоззрение. Хозяйка, которая знакомится с новым гостем, конечно, должна знать, каков уровень его доходов, но гораздо важнее для нее знать, какова его философия. Генералу, которому предстоит сражаться с неприятелем, конечно, важно выяснить величину сил этого неприятеля, но все-таки гораздо важнее знать его философию». Точно таким же образом, окончательным источником действий народа является его идеология. Бесполезно искать исторические расы в антропологических шкафах, а не в самой истории. Человеческая раса есть продукт культуры, идеологии, действий и чувств. И изначально, и в конечном счете народ есть образ мыслей.
Мы не имеем сейчас в виду мысль научную, юридическую или художественную: все эти сферы никогда не являются, строго говоря, народными, в них действуют специализировавшиеся индивидуумы. Но в каждой стране от работы ученых, от занятий художников, от технической, юридической и административной деятельности — в закрытых лабораториях, кабинетах, офисах — распространяется идеологическая фосфоресценция: она освещает происходящее на улицах, это свечение задерживается на площадях. Всё что есть научного в научной работе, специфически художественного в искусствах, профессионального в управлении и политике, остается внутри тех особых сфер, в которых всё это производится, а та фосфоресценция, наоборот, — едина как нечто смутное, аморфное, генетически присущее для всех этих духовных практик. Даже лучше сформулировать так: это — та самая рефлексивная идеация в своем зародышевом, безразличном выражении. Это — мифическая атмосфера народа, изнутри которой проистекают, обретая потом свои конкретные формы, науки, искусства, законы[72].[73]
Например, эти последние являются кристаллизацией той диффузной и неопределенной юриспруденции, которая зовется традицией. Из нее рождаются законы, поначалу не совсем четкие. Но и после того, как закон откристаллизуется, мифологическая атмосфера народа с ни с чем не сравнимым упорством продолжает обволакивать его, и когда с точки зрения закона вновь возникают какие-то трудности, разгорается незаметным фосфоресцентным свечением, и новый нагар традиции оседает уже в новом законе, который необходимо будет выполнять.
Где-то у Шеллинга — о Шеллинг, великий танцовщик идей[74]! — в «Философии мифологии», произведении его истерзанной старости, убедительно и глубоко обосновывается тезис, что народ есть последняя инстанция своей мифологии, своих представлений о природе божественного.
Как появились народы? — задается он вопросом. Какой импульс привел человечество, изначально единое, к разделению? Библейское предание выводит членение народов из смешения языков. «Ничто не разделяет народы так глубоко, как язык, и только те два народа, которые говорят на разных языках, действительно разделены: то есть невозможно отчленить происхождение двух языков от происхождения двух народов»[75].[76]
Но откуда пошла в свою очередь дифференциация языков? Язык есть продукт, ближайший к сознанию, и его расхождение в различных наречиях последовательно предполагает «духовный кризис в чем-то очень глубоко свойственном человеческой природе»[77]. Язык есть демонстрация радикальной общности душ, это — сам процесс общения. Изначальная общность языка свидетельствует о единстве мышления. А главным предметом мысли первобытного человека была не арифметика или физика, главным было представление о Боге, правящем этим миром, и о мире под управлением Бога, то есть миф.
Итак, разрушение языкового единства должно быть объяснено, если следовать Шеллингу, сильнейшим потрясением глубин человеческого сознания. И поскольку это — его базовое содержание, из которого происходят все остальные идеации, поскольку некой общей матрицей был божественный миф, придется выводить процесс разделения народов из жуткого разлома, который открылся в общем постижении Бога. Единый Бог раскололся на отдельных богов, и человечество дезинтегрировалось, между частями его как бы возникли непреодолимые пропасти, и каждая общность людей расположилась компактно и изолированно с верой в одного из богов и отдаленно-враждебно по отношению к людям, мыслящим себе другого бога. Сомнение в едином Боге привело к изобретениям новых для разных народов, эти изобретения и стали народами.
Однако порассуждаем. Поставьте на место Бога в сознании народа идею большей эффективности, от которой вели бы свое происхождение все остальные идеи. Две общности, расходящиеся в этой главенствующей идее, не могут жить вместе, как клуб республиканцев и клуб хаймистов[78]. Они не могут жить вместе просто потому, что они не понимают друг друга. Говорят на языке идеологий, которые не взаимодействуют, а лишь взаимно отторгаются.
66
следуя книжке Хамона Имеется в виду Августин Хамон (1862–1945), французский публицист и социолог, автор книг «Детерминизм и ответственность», «Психология военного», «Психология социалистического анархиста». В переводе Асорина и с его комментариями многие произведения Хамона пользовались популярностью в среде интеллектуалов поколения 98 года.
67
когда встречаешь у великого Бокля Генри Томас Бокль (1821–1862), английский историк и философ, чьи идеи отражены в его большом неоконченном труде «История цивилизации в Англии» (1857–1861; русский перевод 1861 г.).
68
Об одной мысли Шеллинга Несколько абзацев и понятий из этой главки были использованы Ортегой в статьях «La gerra, los pueblos y los dioses» (ОС, I, «Война, народы и боги») у «Temas de viaje» (ОС, II, «Темы путешествия»).
69
красноречивый доктор Бергсон Анри Бергсон (1859–1941), французский философ.
70
радикально детерминистский подход к истории должен быть психологическим, или, может быть, идеологическим Ср. сходные идеи М. М. Бахтина. Например, в работе 1927 года: В. Н. Волошинов. Фрейдизм. Гл. 9. Содержание сознания как идеология // М. М. Бахтин (Под маской). Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М., 2000. — С. 162–167.
71
Честертон Гилберт Кит Честертон (1874–1936), английский романист, поэт, драматург, социальный критик.
72
Так в старинной индийской книге Дхаммапада: «Все то, что мы есть, — продукт того, что мы продумали: мы — принципиально думающие, состоящие из мыслей. Таким образом, если человек говорит или действует с нечистыми мыслями, за ним всегда будет идти боль, как колесо телеги следует за копытом быка» (прим. Ортеги).
73
мифическая атмосфера народа, изнутри которой проистекают, обретая потом свои конкретные формы, науки, искусства, законы Ср. с бахтинским понятием «житейской идеологии»: М. М. Бахтин. Указ. соч. — С. 165–166.
В сноске: в старинной индийской книге Дхаммапада См. Radchakrishnan S. Dhammapada. Oxford, 1954; рус. пер.: Дхаммапада / Перевод с пали, введение и комментарии В. Н. Топорова. М., 1960.
74
о Шеллинг, великий танцовщик идей Фридрих Вильгельм Шеллинг (1775–1854), немецкий философ.
75
Философия мифологии, т. I, с. 101 (прим. Ортеги).
76
…невозможно отчленить происхождение двух языков от происхождения двух народов «Коль скоро ни одно из внешних различий (к числу которых относится и язык одной своей стороной) не разделяет народы так, как язык, и коль скоро по-настоящему разобщены лишь народы, говорящие на разных языках, то возникновение языков неотделимо от возникновения народов» (Ф. В. Шеллинг. Введение в философию мифологии / Историко-критическое введение в философию мифологии. Кн. первая. Пер. М. И. Левиной и А. В. Михайлова // Ф. В. Шеллинг. Соч. в 2 тт. М., 1989. — Т. 2. — С. 243). При переводе на русский с испанского перевода Ортеги получается близкий, но несколько иной вариант, который мы и приводим в тексте Ортеги.
77
«…глубоко свойственном человеческой природе» Вот наиболее близкий аналог в изданном переводе Шеллинга на русский язык: «помимо духовного кризиса глубочайшего значения, который должен был бы происходить в основаниях человеческого сознания, и был достаточно сильным, чтобы человечество могло или принуждено было разобщиться и образовать народы» (Ф. В. Шеллинг. Указ. соч. — С. 243).
78
как клуб республиканцев и клуб хаймистов Имеется в виду вражда республиканцев с монархистами. Имя Хайме носили несколько королей в Испании XIII–XIV веков.