Страница 170 из 211
Оттолкнула, засмеялась:
— Сумасшедший!
Люди оборачивались на них, кто-то крикнул: «Крепче, парень, держи! Улетит! » Оба не слышали, будто вокруг никого не было. Леонид безошибочно чувствовал, что Алла сейчас полностью принадлежит ему.
Они почти уткнулись в дом, замыкавший бульвар у Покровских ворот, сошли на мостовую, свернули в первый переулок.
— Любишь? — жарко, шепотом спросил он.
— Дурачок, — нежно сказала она.
Он опять притянул ее, стал целовать.
— Хватит, — отворачиваясь, смеялась Алла, крепко сжав его руки. — Ка-акой ты!
— Стесняешься?
— Вот еще! Просто... мы ведь не одни.
— А хотела, чтобы у нас была своя комната?
Она промолчала. Квартира — вот мечта современного москвича. Давно перестал он помышлять и о неожиданном наследстве от тетушки, и о служебной карьере, и о райской жар-птице. Обыкновенных четыре голых стены — с крышей, щелеватым полом, в переполненной коммунальной квартире, — черт с ним, лишь было бы куда привести жену. Леонид же ограничился бы и койкой в общежитии. Когда-то копья ломали за получение родового поместья. Теперь с той же страстью, азартом бились за девять метров казенной жилплощади...
Молодые люди шли по узкому зеленому переулку, застроенному облупленными каменными особняками с колоннами, наверно, еще екатерининских времен, деревянными домиками с мезонинами, что выглядывали из листвы столетних дубов, отцветших лип. Слева Леонид увидел открытые железные ворота с проржавевшей львиной мордой и кольцом-ручкой в носу. Он быстро втянул Аллу во двор, остановился в углу за створкой ворот, начал жадно целовать. Близко заглянул в глаза: не обиделась? Глаза ее затуманились, были нежные-нежные. Она засмеялась тихим, грудным смехом, ответила ему таким взглядом, который он потом (долго вспоминал, и совсем опустила веки. Леонид целовал ее в губы, щеки, шею, расстегнул блузку, стал целовать грудь.
— Выйдешь за меня замуж? — Голос его от волнения осел.
Она прижалась к Леониду, искала его губы, уронила голову ему на плечо.
— Дорогая, — шептал он. — Самая любимая. Единственная...
У дома в глубине двора послышались юношеские голоса, показалось двое парней. Алла резко оттолкнула Осокина, торопливо застегивая блузку, не оглядываясь, выскочила из ворот в переулок. Леонид еле поспевал за ней. Они быстро шли по стертому тротуарчику, словно боялись, что их догонят.
— Выйдешь за меня замуж? — переспросил он.
Алла засмеялась тем же грудным нежным смехом, похожим на голубиное воркование:
— Я старше тебя на год.
— Подумаешь, разница, — горячо перебил он, просовывая ей руку под локоть, как человек, уже имеющий на это право.
— Женщина всегда должна быть моложе, — сказала она и слегка вздохнула. — Я это испытала на себе. И потом у меня дочка.
— Она и мне будет дочка. «Испытала на себе». Почему, Аллочка, ты не с мужем?
— Оказался дрянью.
— Это и все, что ты мне можешь рассказать?
Видимо, ей не хотелось говорить о неудачном браке.
Леонид ласково настаивал, и Алла уступила ему, как уступала во всем в эту прогулку.
— Тяжело вспоминать... противно. Мы с Аркадием в параллельных классах учились, на него все девчонки заглядывались. Красавчик, волосы золотые, вьются, как у тебя. Вместе играли в драмкружке, мечтали о сцене. Правда, он часто опаздывал на репетиции... Мама была против: «Вы еще дети и не знаете, что такое любовь». Сколько раз я кляла себя, что не послушалась. Поженились, Аркадий поступил в стройтрест делопроизводителем, я пошла в ликбез, но вскоре вынуждена была взять декретный отпуск... А! Долго рассказывать! Словом, оказался негодяем: начал пить, связался с тридцатилетней разведенкой, не пускал меня на репетиции, один раз ударил... Ужас! Я с дочкой вернулась к маме, он раскаивался, ползал на коленях. В Майкопе все мне опротивело. Теперь или исполнится моя мечта... или я погибну.
То, что она говорила дальше, Леонид не слышал. Он стиснул челюсти, сжал кулаки. Ударить Аллочку?! Чистейшую, высокоталантливую, такую хорошую! Ну попался бы ему этот золотоволосый красавчик — рыло бы задом наперед вывернул. Кровь прилила к лицу Леонида: так ярко-сладостно он представил встречу с тем «пижоном» и драку.
Сколько, оказывается, горя перенесла она, бедняжка! Кто бы подумал, глядя на ее подкрашенный, смеющийся рот, уверенные дразнящие прикосновения рук!
Они вновь вышли на Чистые пруды (Леонид смутно припомнил, что именно здесь он гулял в ту ночь, когда узнал, что Алла была замужем). Шагал он легко, словно скользил на коньках или по воздуху, и не очень бы удивился, если бы вдруг взлетел выше домов. Между ним и Аллой рухнули все преграды, не осталось никаких тайн. Такое бывает только у влюбленных, когда произошло главное — духовное слияние, а остальное — дело времени и обстоятельств.
Леонид рассказал, как три дня назад, идя с кондитерской фабрики, он приготовил пылкую и обличительную речь, и оба смеялись. Он показал Алле желтенький огрызок карандаша. «Откуда он у тебя? — удивленно воскликнула она и протянула руку, — А я думала, что потеряла». Леонид с гордостью спрятал огрызок во внутренний карман пиджака. «Ты его забыла на подоконнике в коридоре, а я взял на память и ни за что не отдам».
Алла подарила ему чудесный взгляд.
Он чувствовал: нет силы, могущей их разлучить. Какая Леониду разница, была она замужем или не была? Есть ли у нее дочка? Вот она идет рядом — лучшая из миллиона не только женщин, а и девушек, населяющих Москву, самая дорогая. Он готов по приказу Аллы спрыгнуть с крыши вот этого пятиэтажного дома. Бывал ли когда-нибудь так дурацки счастлив хоть один человек на свете?
У Мясницких ворот Алла мягко, осторожно высвободила свою руку. «Разве теперь не все равно? » — спросил его взгляд. Она поцеловала его в щеку. «Так надо». Поцелуй ее был легкий, торопливый. Алла поправила волосы, одернула блузку, заботливо осмотрела себя. Впереди показалось громоздкое, грязно-желтое здание рабфака.
— Вечером выйдешь? — спросил он.
— Какое «выйдешь»! А экзамен по истории? Будем с девчонками готовиться.
Она открыла сумочку, припудрилась и, казалось, стерла последние следы недавней близости. Во двор рабфака они входили, как обыкновенные знакомые. Лишь на пороге Леонид вспомнил, что на его недавний вопрос о женитьбе Алла так и не ответила — ни да, ни нет. Спрашивать об этом было уже поздно. Да и имело ли теперь это какое-то значение?
«Рассказать Ваньке? — размышлял Леонид, от счастья не находя себе места в аудитории. — Подожду, когда станем студентами, — и сразу на свадьбу. Вот глаза-то вылупит! »
XII
Окончилась суета в коридорах рабфака, экзамены остались позади. «Художники» были спокойны: оба выдержали и ждали зачисления со стипендией и общежитием.
Удар ожидал их в тот день, когда вывесили списки принятых: фамилии Осокина и Шаткова отсутствовали. Стоя перед доской среди счастливцев, Леонид испытал унижение, стыд: выбросили за борт. Руки его вспотели, глаза жалко шарили по списку: может, пропустил? Глянув на Шаткова, он понял, что тот переживал то же самое.
— Будто поганых щенков, — криво улыбаясь, сказал Леонид, когда они молча отошли в сторонку, и сделал жест, словно что вышвыривал.
Движения Шаткова стали еще более нервными, энергичными, тело, казалось, готово было выбросить электрический разряд. Белый чубчик топорщился особенно задорно, боевито, а бельмастый глаз стал еще незаметней на побледневшем лице.
— Вот это номер, чтоб я помер, — пробормотал он. — Выдержали ж оба! Ничего не пойму.
Закурили, глубоко затягиваясь дымом, будто хотели затуманить мозг. Леонид до того был ошеломлен, что как-то ничего не мог сообразить. В такое время кажется, что все кончено, погибло, впереди никаких перспектив. Слишком уж большие надежды возлагали друзья на рабфак — особенно Осокин, у которого срывалась не только мечта выбиться в художники.
Прошло добрых четверть часа, прежде чем друзья обрели способность рассуждать.