Страница 153 из 211
— Почитайте что-нибудь, — предложил ей Коля Мозольков.
Муся покраснела и отказалась.
— Я сразу заметила, что сюда ходят какие-то ребята, — сказала она с явным намерением переменить разговор. — И даже запомнила комнату. Вот мы и пришли узнать, где вы себе постели достали. А оказывается, вы тоже спите на полу.
— Нам ничего, — шлепнул себя по костистым бедрам Коля. —Мы толстые. А вы разве бока отлежали?
Громкий хохот парней заглушил его слова.
Девушкам предложили сесть. Завязался разговор: кто какую школу кончил, каких экзаменов боится.
— По-русски, наверно, диктант зададут? — спрашивал один. — Отрывок из «Матери». Горького?
Вторая тараторила:
— Я истории боюсь — ужас! Все даты перепугал!
Затем стали обсуждать столичные достопримечательности.
— Кто знает, выдержишь на рабфак или нет, — сказал Иван Шатков, —надо бы хоть Москву посмотреть, Третьяковскую галерею, Останкинский дворец. А то вдруг придется сматываться — неизвестно, когда в другой раз попадешь.
— Хорошо бы в Художественном побывать, — поддержала Алла Отморская. — Я так мечтала о Художественном у себя, в Майкопе. Там можно увидеть Книппер-Чехову, Тарасову, самого Станиславского.
— Давайте сходим, — тотчас предложил Леонид.
Отморская чуть приметно улыбнулась:
— С удовольствием.
— Билеты дорогие, — нерешительно сказала Муся. — Да и говорят, за пять дней только продают. Всю ночь в очереди надо стоять.
— Не бары, возьмем галерку! — воскликнул Леонид и мельком, полувопросительно глянул на Отморскую. — А подежурить в очереди... так теперь без очереди никуда не попадешь: ни в загс, ни на кладбище.
Полчаса спустя всей компанией решили идти в столовую. Шумно вывалились в коридор. Только Осокин не поднялся с подоконника.
— А вы, Леня, чего? — удивленно спросила его Отморская.
Он с преувеличенной горечью развел руками:
— Остаюсь заместо бобика.
— Бедненький! — засмеялась Отморская; глаза ее обдали его ласковым и чуть озорным теплом. — Ну я вам в косынке супу принесу,
— Добавьте туда бутылочку пивка.
Веселые голоса компании затихли на лестничной площадке. Далеко внизу слабо хлопнула входная дверь.
Леонид вздохнул. Эко не повезло! Надо же ему именно сегодня нести Дежурство по охране проклятой аудитории! Хоть бы предыдущей ночью кто догадался спереть у них все манатки!
Перед ним так и стояло горделивое прелестное лицо Аллы Отморской. Час назад, когда она только вошла в аудиторию, все для Осокина переменилось он это сразу почувствовал и старался держаться к ней ближе. Все в ней понравилось Леониду: словно бы небрежное движение полной загорелой руки, когда она поправляла волнистые подвитые волосы, нежная линия подбородка. Он заметил манеру Аллы быстро и несколько недоверчиво вскидывать густые черти ресницы, легкую полуулыбку, которая то и дело трогала ее губы. Верхняя губка у нее была чуть припухшая, отчетливо вырезанная; нижнюю она нет-нет да и покусывала. Чтобы ярче была? Или привычка?
Далеко унесли думы Леонида. Вот на его пути мелькнула новая девушка, и он уже потянулся к ней, задавая себе вопрос: не она ли? Может быть, это ей посвятит он свой талант? Ее портретами украсит их будущую квартиру?
В себя Леонида привел громкий голос:
— Где же остальные ребята?
Перед ним стоял Илья Курзенков, Как он неслышно вошел!
Леонид соскочил с подоконника.
— Подались обедать,
— Куришь?
Курзенков протянул пачку, предложил папиросу, С удовольствием выпуская дым, проговорил:
— Сегодня спать вам, ребята, будет мягко. Скоро придет уборщица, помоет пол, а под вечер прибудут и матрацы. Видишь, обошлись без скандала, верно?
«Положим. Не закати мы бой Крабу, может, и не обошлось бы», — насмешливо подумал Леонид. Вслух он этого не сказал. Зачем отравлять Курзенкову настроение? Взрослев, Леонид увидел, что жизнь гораздо сложнее, она представлялась ему в отрочестве, и не всегда следует рубить правду в глаза. Что поделаешь: у людей есть какая-то особая «дипломатия», и с этим надо считаться.
Посидев минут десять, Курзенков дружески простился. Леонид немножко гордился беседой с ним и вежливо проводил до двери.
III
За билетами в Художественный театр на рассвете отправились трое: Коля Мозольков, Дина Злуникина и Леонид. В середине дня Леониду неожиданно повезло: он по случаю, с рук, купил два билета на «Трех сестер». Правда, вместо
галерки пришлось взять одиннадцатый ряд и изрядно растрясти кошелек, зато часом позже Леонид с гордостью вручил билет Алле. Благодарный взгляд полностью вознаградил его и за потерю денег и за многочасовое стояние на улице перед дверью кассы предварительной продажи.
После обеда он высидел очередь в парикмахерской, густо надушился тройным одеколоном, почистил на улице ботинки и почувствовал себя настоящим щеголем и прожигателем жизни. Он так сиял, что даже сам немного конфузился.
Вид вышедшей Аллы заставил его забыть о своей неотразимости. Сквозь ее розовую шифоновую блузку просвечивали полные загорелые руки, шерстяной сарафан плотно облегал талию. Модельные туфли на французском каблуке сразу сделали ее высокой и словно бы недоступной. От ее кожи исходил нежный запах резеды.
— Подходящая парочка! — протянула носатая Дина, и Леонид не понял, хотела она сделать комплимент или уколоть.
— Хороши, хороши, идите, — сказала Муся Елина. — Счастливчики! А нам только в пятницу — на «Дни Турбиных».
В театр они едва поспели: уже дали первый звонок. В зрительном зале медленно начали гаснуть лампы, когда они заняли свои места. Вокруг тускло блестела позолота лож, темно мерцал бархат кресел, со всех сторон раздавался сдержанный и немного торжественный говор, шорох платья.
Открылся тяжелый занавес с белой летящей чайкой.
С детства Леонид увлекался цирком, до упаду хохотал на клоунаде, преклонялся перед борцами. В Основе, в шахтерском клубе, иногда выступал местный кружок самодеятельности, несколько раз приезжала на гастроли труппа областного театра. Леонид считал их игру верхом совершенства, а клуб и костюмы замечательными. И теперь он был поражен величиной фойе, зрительного зала, богатством отделки, пышностью декораций. Вот на какую сцену стремится Алла Отморская! Он повернулся к ней, прошептал, чтобы завязать разговор:
— Тебе удобно?
Его поразило выражение лица Отморской. Она сидела, слегка подавшись вперед, впившись взглядом в сцену. Казалось, Алла не видела больше ничего и ничего не слышала, глаза ее в полутьме зрительного зала словно светились. Леонид удивленно смотрел на нее несколько минут: неужели не «играет»? И убедившись, что девушка действительно с жадностью следит за каждым жестом актеров, поудобнее устроился в кресле и стал внимательно смотреть на сцену.
Содержание пьесы наконец покорило его, убедило, что происходящее сейчас на ярко освещенных, искусно убранных подмостках и есть подлинная действительность; он же и сотни замерших в полутьме зрителей на этот час как бы перестали существовать, исчезли и смотрят на жизнь из небытия. И все же в основном Леонид шел в театр не из-за выдуманных Чеховым «Трех сестер», а ради одной реально существующей девушки. Он был счастлив ощущать рядом ее присутствие, осторожно придвинул свой локоть вплотную к ее локтю: Алла не шевельнулась. Не заметила? Косясь сбоку, Леонид видел ее неясно очерченный профиль с коротким тупым носом, некрасиво полуоткрытые губы, выдававшие скрытое волнение. Какая Алла хорошая! «Алла, Аллочка», — мысленно прошептал он. Имя и то необычное. Да таких девушек он никогда не встречал в жизни. Мог ли он подумать год назад, что познакомится с будущей артисткой, знаменитостью? Взять да и признаться? «Ты мне очень нравишься». Что бы она ответила?
Внезапно на ее месте Леонид увидел грудастую девицу, с круглым, сильно напудренным лицом и толстыми, словно колодки, губами. Из-под челочки смотрели круглые пустые глаза, короткая юбочка открывала толстые икры, — нормировщица Лизка Ёнкина, известная на все мастерские своими любовными похождениями.