Страница 152 из 211
— Ты нам политэкономию не читай, профком, — вмешался Леонид. — Мы ее в школе проходили. Вот спим на полу, нельзя ли придумать что помягче?
Курзенков весело прищурил глаза:
— Пошел вам рабфак навстречу? Оставил в аудитории? И нечего тут язвить насчет «буржуев». Нечего! — отсек он я покосился на «писателя». — Я думаю, ребята, мы вполне можем поладить добром, не разжигая страстей. Вас никто не собирается подвергать остракизму... изгонять отсюда. Наоборот, охотно поможем чем в силах. Я сегодня же поговорю с директором, товарищем Крабом. Надеюсь, сумеем достать несколько матрацев. За постельное белье не отвечаю.
Дружелюбие Курзенкова, его спокойная манера убеждать благоприятно подействовали на будущих рабфаковцев. Кое-кто даже остался недоволен ядовитостью Скулина и попросил его утихомириться. Когда представитель институтского профкома ушел, еще раз заверив поступающих в своей поддержке, все дружно стали его расхваливать.
— Растаяли! — не сдавался Скулин. — Во-первых, нам аудиторию не дали, а мы сами ее захватили. Во-вторых подумаешь, благодеяние: крышу предоставили. Да у нас на падубе парохода лучше было спать: скамьи стояли. Холодно? Спустись в трюм. Краснобай этот профком!
Его ворчания никто не слушал.
Не прошло и часа, как «писатель» был окончательно посрамлен. Курзенков вновь появился в аудитории, теперь в сопровождении высокого, квадратного, весьма представительного мужчины с черными, ежом торчащими волосами на смуглом, тоже квадратном лице, в крупных роговых очках. На нем в обтяжку сидел черный костюм, похожий на мундир.
— Вот эти самые ребята, — сказал ему Курзенков, показав на парней. — Рабочий класс, матросы тянутся к искусству. Приехали, правда, немного рановато, общежитие еще не готово. Но что поделаешь? Молодость. Горячка. Неудобно, чтобы на полу валялись.
Будущие студенты поняли, что перед ними сам Краб, директор рабфака. Директор внимательно осмотрел отремонтированные стены, попробовал пальцем, хорошо ли просохли белила на дверной раме, проверил подоконники и лишь тогда, мимолетным взглядом окинув приехавших, сухо спросил:
— Вам кто разрешил здесь поселиться?
От неожиданности в аудитории повисло тяжелое и недоуменное молчание.
— Куда ж нам деваться? — вопросом ответил Скулин. — Нам негде жить. Для таких, как мы, ни в «Национале», ни в «Балчуге» номеров нет.
Это администрации рабфака не касается. Вам было объявлено, что экзамены начнутся с пятнадцатого августа? К пятнадцатому и надо было приезжать, вас бы встретили так, как заслуживают поступающие. Вы же заявились за добрых полмесяца. Поэтому ваших претензий мы не принимаем.
Вновь расплылось молчание: категорический тон директора исключал всяческие споры.
— Может, нам уйти ночевать на бульвар? — как бы рассуждая, спросил Леонид. — Для меня это не в диковинку.
— Я несколько лет спал в асфальтовых котлах, в дачных вагонах, в подъездах чужих домов. Правда, это было в детстве, а сейчас вроде не совсем удобно...
Парни заулыбались. Директор Краб сквозь роговые очки скользнул по Осокину пристальным взглядом. Широкие маслянистые губы его не изменили выражения.
— С канцелярской точки зрения администрация рабфака права, — негромко сказал Скулин и как-то особенно ядовито блеснул желтыми глазками. — Но ведь мы советские люди, и у нас существуют какие-то другие нормы....
— Спокойно, приятель, — перебил, его Курзенков. — Не будем сыпать перец, он требуется не к каждому блюду.
Директор сделал вид, что не слышал замечания «писателя», и спросил официальным тоном:
— Все подавали заявления? У всех вызовы от рабфака?
— У меня есть.
— Вот мое.
Некоторые парни достали из кошельков извещения, развернули. Краб брал, просматривал.
Осокин прикусил язык: у него извещения не было. Документы свои он послал с запозданием, ответа из учебной части не стал ожидать, рассчитывая получить его по приезде в Москву. Обретя место на полу аудитории, Леонид вообще по беспечности перестал интересоваться «канцелярщиной». Вот черт! Кажется, не было еще случая, чтобы у него все обстояло благополучно!
— Надо ребятам помочь, Эммануил Яковлевич, — вежливо, но настойчиво сказал Курзенков директору. — Что поделаешь с такой неорганизованной публикой? Я от имени профкома института прошу вас оказать им содействие. Матрацы можно взять из студенческого общежития. Ваши- рабфаковцы из отпуска приедут только к сентябрю.
Краб еще раз осмотрел беленые стены, попробовал толстым пальцем краску на фрамугах. Крупная, полнеющая фигура его хранила административную значительность, черные начищенные ботинки внушительно поскрипывали.
Не обронив больше ни слова, директор покинул аудиторию. За ним последовал Курзенков, что-то доказывая на ходу. Шаги их заглохли в коридоре.
— Вот это директор! — сказал Мозольков и очень похоже передразнил его манеру держаться,
— Не краб — настоящий спрут.
— Я так и не понял: матрацы нам дадут или по шее?
— Ничего, Курзенков его обработает.
— Мы сами члены профсоюза! — вдруг вскипел Скулин. — Это не дореволюционное время, когда каждый начальник мог самодурствовать. Что мы, нахлебники в своей стране? Не дурака валять приехали, — набираться знаний, И если этот краб или рак... кто он там есть, попробует нас вытурить — найдем управу. Наркомпрос — на Чистых прудах, идти недалеко.
На этот раз «писателю» никто не возразил. Чувствовалось, что будущие студенты готовы постоять за себя.
Прошел добрый час, минул второй, а из канцелярии рабфака не поступало никаких известий. Напряжение спало, кое-кто начал поговаривать, что пора бы пообедать: не сидеть же так до вечера!
Внезапно в коридоре послышались тихие, сдержанные голоса, осторожные шаги; перед аудиторией, где поселилась молодежь, они замерли, дверь неуверенно приоткрылась. Матюшин и Осокин вскочили — то ли для того, чтобы принять матрацы, то ли готовясь дать отпор, если станут выселять. Из-за створки глянуло круглое девичье лицо с припухлыми веками, льняной, ровно подстриженной челочкой. Дверь стремительно захлопнулась, в коридоре послышался торопливый шепот:
— Здесь! Ох, их много!
Лица парней изменились: глаза оживленно заблестели, улыбка раздвинула губы, каждый неприметно и молодцевато оправился. Коля Мозольков подскочил к двери, распахнул и расшаркался, словно делал балетное па:
— Не стесняйтесь, заходите прямо в калошах. У нас пол такой, что чем больше его топчешь, тем чище становится.
В коридоре послышался смех, затем порог, чуть жеманясь, переступила красивая девушка с подвитыми, красноватыми до черни волосами, повязанными пестрой шелковой косынкой. За ней показалась знакомая уже парням круглолицая «разведчица» с льняной челочкой и, наконец, последняя — худая, смуглая, с длинным капризным носом и низкой грудью, в изящном бордовом платье с белой кружевной отделкой. Все трое раскраснелись, оглядывались с нескрываемым любопытством.
— Где же матрацы? — строго, начальническим тоном спросил Коля. Он оказался очень свободным в обращении с девушками.
— Какие матрацы? — удивилась толстенькая с челочкой. Она была вся круглая, и даже казалось, что пухлый рот у нее круглый. Глядя на ее медлительные движения, на припухшие веки, можно было подумать, что она только что проснулась.
Длинноносая смуглая девица картинно пожала острыми плечами, показывая, что ничего не понимает.
— Бросьте притворяться, — сказал Коля. — Вас ведь убрать здесь прислал товарищ Краб? Несите матрацы!
Он вжал шею в приподнятые плечи, надулся, придал глазам мутный взгляд и важно закоченел. Попробовал пальцем дверной косяк, стену: не пачкается?
Девушки прыснули; басовито захохотали ребята.
— У вас так же, как и у нас, — оглядев аудиторию, сказала длинноносая. — Тот же комфорт.
Оказывается, девушки лишь вчера вечером поселились на втором этаже и думали, что они здесь одни.
С обеих сторон посыпались обычные вопросы — кто откуда, на какое отделение поступает. Красивую с красноваточерными волосами звали Алла Отморская. Приехала она с Кубани, из Майкопа, держать хотела на театральное отделение. Длинноносая Дина в бордовом с кружевами платье тоже мечтала стать артисткой, сниматься в кино. Она была из Ярославля, работала секретарем-машинисткой в каком-то учреждении. Толстенькая с льняной челкой Муся Елина к общему удивлению, оказалась поэтессой. Она печаталась у себя в Оренбурге, а одно ее стихотворение даже oпубликовал московский журнал «Прожектор». Это вызвало у ребят общее к ней уважение, а «писатель»-волжанин посмотрел на толстушку с тайной завистью и как-то слишком уж независимо.