Страница 114 из 211
— Значит, не хотите риска, Евдокия Дмитриевна? Пускай другие рискуют?
— Странно вы ставите вопроса ведь у нас школа, программа.
— А у нас железнодорожный узел, график, план перевозок. Мы-то взяли малого, одели на свой счет, кормим, хотим человеком сделать, вы же, специалисты, воспитатели, отказываетесь помочь, вешаете перед ним замок на школьную дверь. Из асфальтового котла вылез и... пусть обратно лезет? Не совсем это по-советски. Давайте все-таки попробуем в шестой посадить. Я дома сам следить буду, как он занимается.
— Ох, боюсь не вытянет.
Мельничук шутливо прищурил глаз, поскреб чисто выбритую щеку.
— Чего не бывает на свете, Евдокия Дмитриевна?
Особенно в наш век. На флоте я раньше служил. Кочегаром. Так мой товарищ, простой матросик, в гражданскую крейсером командовал. А разве после войны рабочие, деревенские мужики не становились директорами заводов, управляющими банков, председателями исполкомов? Конечно, ошибались без конца, но, как видите, и сейчас тянут, и уже опыту набрались. Да, возьмите меня: до сих пор грамматику изучаю, зато секретарша уже перестала над моим правописанием подсмеиваться. Ничего не поделаешь, такое время.
Ожидая в коридоре опекуна, Ленька подумал: надолго ж он застрял в канцелярии. Что он обсуждает там с заведующей: какие шоры надеть на него, Леньку? Не зря ли он спасовал вчера перед дядей Костей? Может, не надо было вторично приходить в школу? Э, да черт с ним! Вернуться в колонию никогда не поздно. Сперва надо посмотреть, какая тут житуха. Опекун у него мужик занятный. Моряк, грудь, руки в наколке, будто у блатного. Воевал с беляками, как и его отец, Колодяжный. С ним интересно.
Когда Леньку опять позвали в канцелярию, Полницкая встретила его сухо.
— Почему ты ушел с урока? Школьную дисциплину нельзя нарушать, заруби это себе на носу. Если у тебя буду возникать конфликты с ребятами или... со старшими, обращайся к руководителю класса, а то и прямо ко мне.
Ленька насупился, исподлобья бросил взгляд на Мельничука, словно говоря: «Так и знал. Жучить начнет». Но все же ни грубить, ни возражать не стал и беспрекословно согласился сесть в шестой класс.
II
В девятилетке Охнарь с первых же дней повел себя так, точно был одним из ее старожилов. В класс он вошел развязно, ни с кем не поздоровался и сел на первую парту. Рёбята были озадачены: обычно новички держались скромно, вежливо.
На большой перемене Охнарь бесцеремонно оттолкнул плечом от доски ученика Садько, юркого остриженного паренька с бесцветными ресницами на розовых, припухших веках и оттопыренными хрящеватыми ушами, уверенно завладел мелом, тряпкой и стал рисовать.
Это было явным вызовом классу. Ребята торопливо стянулись к доске, тесно и плотно обступили поссорившихся. Десятки недоброжелательных взглядов ощупывали новичка.
— Ты чего задаешься? — тут же наскочил на него Садько. Нос его сморщился, как у хорька, он выпятил грудь, чувствуя за собой немую поддержку группы. — Оплеуху хочешь заработать?
Охнарь быстро повернулся к нему, точно ждал этого:
— А сколько вас таких на фунт наберется?
— Одного меня хватит. Вот как дам по мордам, так и выскочит мадам.
Охнарь приложил ладонь трубкой к правому уху, пригнулся к Садько.
— А? Что? Как? Да говори громче, зудит, будто комар. Иль голос потерял со страху?
— Еще задается... зануда.
— От такого же слышу.
— Отойди от доски.
— Отодвинь попробуй.
— Нарываешься? Хочешь, чтобы открутил тебе носовой кран?
— А видал эту печатку? — Охнарь медленно сжал кулак и поднес его к самым губам Садько. — Вот приложу к твоему удостоверению личности, родная маменька не признает.
Он зло, насмешливо прищурился, тоже выпятил грудь и принял напряженно-небрежную позу. Он умышленно полез на ссору, совершенно не желая скрывать своего пренебрежения к этим «чистюлям», и теперь готов был драться хоть со всем классом. Заведующая стала вертеть им будто куклой, да еще эти сосунки начнут свои правила устанавливать? Слишкоком жирно. Из осторожности Ленька незаметно прижался спиной к стене, чтобы не напали сзади.
— Слушай, новенький, нехорошо так! — открыто глянув в глаза Охнарю, негромко и серьезно произнес весь подобранный, аккуратно одетый мальчик с покатыми сильными плечами. Как впоследствии узнал Ленька, звали его Опанас Бучма, он был первый ученик в шестом «А» и пользовался всеобщим уважением. — Чего толкаешься? Ты не на базаре!
— Закройте дверь в коридор, — предусмотрительно распорядился кто-то.
Ребята сгрудились теснее, в классе стало тихо и даже, казалось, потемнело, словно надвинулась туча. Все поняли, что новичок сам дерзко бросает вызов. Садько тоже почувствовал, что в случае чего лучшие битки группы тут же за него вступятся как за своего представителя. Он не хотел уронить своего достоинства и, видимо, не решался первым начинать драку. Тревожно бегая острыми глазками, он воинственно поводил плечами и так весь пыжился и сопел, что неожиданно под его носом вспузырилась посторонняя капля.
И здесь случилось непредвиденное.
Ловко, сильным движением Охнарь уцепил двумя пальцами Садько за нос, дернул книзу, быстро обтер пальцы о подол его рубахи и стал в прежнюю позу.
— Что зеленые слезы распустил? —сказал он.— Гляди, а то еще красные закапают. Я тебе не нянька — нос вытирать,
Все произошло так быстро, что школяры не успели пошевельнуться. Садько растерялся, не нашел даже что сказать, послушно обтер нос рукавом. Чубатый шестиклассник, собравшийся было кинуться на Охнаря, в недоумении остановился. Из коридора к дверному стеклу прильнуло лобастое лицо в шапке темных волос, дверь со стеклянным звоном распахнулась, и порог переступил рослый восьмиклассник в свежей зефировой рубахе и красном шелковом галстуке. Брови у него были густые, черные, изломистые; черные глаза из-под них смотрели насмешливо и внимательно.
— Что это вы нахохлились? — сказал он. — Садько, ты чего разошелся? Бучма, принеси ведро воды, мы разольем этих петушков. А тебя, хлопец, я впервые вижу, — перевел он пристальный взгляд на Охнаря. — Новенький?
Было что-то привлекательное в этом плечистом, юношески уверенном восьмикласснике с темным пушком над толстыми губами, в его ломающемся баске. На его груди блестел комсомольский значок.
Охнарь тихонько разжал кулаки.
— Новенький, — ответил за него Опанас Бучма.
— Со старыми дырками, — буркнул Охнарь.
— Вот он тут захватил доску... — возбужденно начал объяснять чубатый шестиклассник, который хотел броситься на Охнаря. — Захватил доску, оттер Мыколу Садько, ну и...
— И вы решили всем классом устроить ему встречу?— насмешливо перебил восьмиклассник. — За честь своего «мундира» испугались? Это испанские гранды... разные там гасконские дворяне любили драки устраивать. Косо на них кто посмотрит, не такое перо на шляпу прицепит, они — за шпагу и давай дырявить друг друга. Если ж кому из вас некуда силы девать, пускай дрова для школы поколет.
Класс притих, однако напряжение не спадало.
— Так он, — не сдавался чубатый и показал на Охнаря, — схватил Садько за нос и... того...
— Это я, чтобы он рубаху не замарал, — невозмутимо сказал Охнарь. — А ты б догадался да платочек ему подал.
— Почему за нос? Какой платочек? — не понял восьмиклассник. — Объясни-ка, пожалуйста, Опанас, все толком.
Опанас Бучма своим ровным, четким голосом стал рассказывать, что произошло в классе.
Вдруг послышался хохот. Все повернули голову. У стены, схватившись руками за живот, стоял морковно-рыжий, густовеснушчатый и курносый паренек Кенька Холодец и заразительно хохотал.
— А здорово новичок-то... за нос... за нос... — с трудом выговорил он, затряс головой и всхлипнул. —
— Ка-ак он Садько ловко... Садько и рукавом подтерся... мол, спасибо... Ох и... и... и... здо-рово!
И Кенька опять захохотал так неудержимо, что, глядя на него, невольно заулыбались и другие ребята.