Страница 71 из 116
Дело Синявского и Даниэля стало боевым крещением правозащитного движения, а его идеологические ценности четко сформулированы в брошюре Андрея Сахарова “Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе” (1968). Ее мировой тираж достиг восемнадцати миллионов экземпляров, что нетипично для эссе об общественных отношениях и международной политике. В СССР брошюру опубликовали лишь в конце 1980-х. Сахаров отмечал взаимосвязь между тем, как государство обращается с собственными гражданами, и его способностью жить в мире с другими государствами, между демократией и безопасностью. “Мир, — говорил Сахаров, — не должен зависеть от лидеров, которые не зависят от своего населения. Государство, которое соблюдает права своих граждан на свободу слова, вероисповедания, собраний и передвижения, также склонно соблюдать права граждан других стран и их право самостоятельно определять, каким образом они намерены обустраивать себя, и в таком обществе избранные народом политики заинтересованы в мирном решении конфликтов между государством и обществом, в то время как страны, которые угнетают свое население, имеют тенденцию решать конфликты насилием как дома, так и вне своих границ”.
Другое важнейшее событие в истории правозащитного движения — образование в 1972 году Московской Хельсинкской группы (МХГ, Московская группа “Хельсинки”), которая приобрела глобальное значение и стала примером для правозащитных организаций по всему миру. Полное название группы звучало так: “Общественная группа содействия выполнению Хельсинкских соглашений в СССР”. С ее помощью два человека, не имевших власти и положения в обществе, смогли доказать, что удача, находчивость и мужество при последовательном отстаивании идеалов свободы и прав человека позволяют формировать международную повестку дня. МХГ превратилась в новую форму реальной политики, сыгравшую большую роль на заключительном этапе холодной войны.
30 апреля 1976 года пятидесятилетний Юрий Орлов, человек небольшого роста с рыжими всклокоченными волосами, позвонил Людмиле Алексеевой— сорокадевятилетнему историку и ветерану правозащитного движения. В 1956 году Орлова, работавшего физиком в одном из научно-исследовательских институтов Москвы, исключили из коммунистической партии и уволили за его публичное заявление о том, что есть разные формы социализма и что развитие общества идет не по пути, предложенному марксизмом-ленинизмом. Он не смог найти работу в Москве и был вынужден уехать на Кавказ, в Армению, откуда вернулся в столицу в 1973 году, чтобы участвовать в кампаниях в поддержку отбывающих срок диссидентов и писать статьи для самиздата. Без лишних объяснений Орлов пригласил Алексееву на небольшую прогулку. Он не собирался облегчать работу КГБ. Алексеева сразу поняла, что речь пойдет о чем-то важном, и через два часа они встретились в небольшом сквере напротив Большого театра. “Вы читали заключительный акт Хельсинкского соглашения?” — спросил Орлов, когда они сели на скамейку и убедились, что за ними никто не следит. Алексеева его не прочла, хотя и пыталась. Текст был настолько скучным, что она просто не смогла одолеть его до конца. “Вы уверены, что это первый документ, напрямую связывающий гарантию безопасности с соблюдением прав и свобод человека?” — перебил ее Орлов.
Заседавшее в Кремле Политбюро опасалось именно этой связи между безопасностью и правами человека, когда 1 августа 1975 года генеральный секретарь ЦК партии Леонид Брежнев подписал Хельсинкский заключительный акт вместе с лидерами тридцати двух стран Европы, а также США и Канады. Это произошло на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе, которое после холодной войны превратилась в ОБСЕ — действующую на постоянной основе структуру со штаб-квартирой в Вене. Именно Советский Союз предложил провести совещание в рамках своей политики по нормализации отношений между Западом и Востоком. Идеи организовать подобное мероприятие выдвигались и раньше, но их целью было признание мировой общественностью границ советской империи после Второй мировой войны, разделившей Европу на Запад и Восток.
На совещании обсуждались три вопроса: безопасность, экономика и гуманитарная деятельность. В ходе обсуждений Москва пыталась уменьшить объем взаимодействия в гуманитарной сфере, однако Запад настоял на ее включении, отказавшись в противном случае брать на себя обязательства по остальной части договора. Министр иностранных дел СССР Андрей Громыко, известный как “мистер Нет”, вел переговоры, регулярно информируя Политбюро о ходе “битвы”, однако на его доклады, как на дипломатическую рутину, никто не обращал особого внимания. Когда Громыко перед началом совещания довел до сведения высшего партийного руководства окончательный текст документа, члены Политбюро были шокированы положениями о гуманитарном сотрудничестве, ссылавшимися на принципы Всеобщей декларации прав человека ООН, а также о праве граждан на свободное перемещение и свободный обмен информацией. Многие партийные деятели советовали Брежневу не брать на себя такие обязательства. Они предвидели, что таким образом Запад получит возможность вмешиваться во внутренние дела СССР. Кроме того, некоторые советские послы, работавшие в западных столицах, считали, что договор усилит международную напряженность.
Громыко отстаивал документ, утверждая, что от заключения договора Москва больше выиграет, чем проиграет. Десятилетиями Кремль боролся за признание европейских границ, оговоренных в 1945 году победителями Второй мировой войны на конференции в Ялте, на советском Крымском полуострове. Громыко утверждал, что подтверждение границ международным договором станет успехом Москвы. Он также продвигал соглашение об экономическом взаимодействии и взаимной торговле, которые могут принести СССР немало выгоды. Что касается беспокойства Политбюро по поводу пункта о гуманитарном сотрудничестве, то Громыко его отмел, заявив, что Советский Союз имеет полное право самостоятельно решать, в каких именно сферах он намерен взаимодействовать и от чего можно отказаться под предлогом вмешательства во внутренние дела: “Мы господа в своем собственном доме”.
Брежнев поддержал Громыко. Он хотел приблизить день, когда он сможет сказать советскому народу, что Запад признал границы, ради защиты которых было пролито столько крови. Как и Громыко, Брежнев считал, что Кремлю без особых неприятностей удастся избежать налагаемой договором обязанности сотрудничать в области прав человека.
Однако здесь он серьезно просчитался. Советский Союз достаточно успешно избегал соблюдения положений договора. Фактически в следующие годы правительство усилило преследование диссидентов, на корню пресекало правозащитные движения и вновь ограничило право евреев эмигрировать в Израиль, но за все это приходилось дорого платить. Нарушения прав человека в СССР все чаще освещались в западных СМИ, и глянец международного имиджа страны сильно потускнел, особенно в глазах левых интеллектуалов.
Анатолий Добрынин, советский посол в Вашингтоне, признал впоследствии, что Хельсинкский заключительный акт имел решающее значение для завершения холодной войны. “Он начал играть все большую роль в процессе либерализации Советского Союза и стран Восточной Европы, что в конце концов привело к фундаментальным изменениям во всех этих государствах и, как следствие, к окончанию холодной войны, — писал Добрынин в своих воспоминаниях. — Положение советских диссидентов не менялось, но этот исторический документ, несомненно, воодушевил их. Сама публикация в “Правде” придала ему вес официального документа. Со временем он стал манифестом диссидентов и либерального движения — процесса, остававшегося за гранью понимания советского руководства”.
Как было сказано, все началось со встречи Орлова и Алексеевой перед Большим театром весной 1976 года и обсуждения с другими известными активистами вопроса о создании группы. Кто-то предложил обратиться к жителям Западной Европы с призывом создавать комитеты для контроля соблюдения Хельсинкских соглашений. В тот момент отношение многих диссидентов и западных критиков политики, направленной на разрядку напряженности, к Хельсинкским соглашениям фактически совпадало с брежневским. Они осуждали документ как предательство интересов Запада и крупную победу пропагандистской машины Кремля. Западные правительства тоже не особенно заботились о создании эффективного механизма, превращающего положения договора о гуманитарном сотрудничестве в нечто большее, чем просто слова на бумаге. “Хельсинкские соглашения — ловкий ход советской стороны, намеревавшейся обманом заставить Запад признать главенство Москвы в Восточной Европе”, — негодовала Мальва Ланда, известная активистка-правозащитница, поначалу отклонившая призыв Орлова присоединиться к МХГ. Впоследствии она изменила свое мнение, когда Орлов был задержан КГБ непосредственно перед обнародованием своей инициативы.