Страница 70 из 116
Этот День памяти — “изобретение” Кронида, ставшее официальным событием в 1989 году, когда демонстранты с горящими свечами в руках образовали живую цепь вокруг главного здания КГБ на Лубянской площади в Москве. Год спустя я присутствовал при установке памятника жертвам политических репрессий в СССР в небольшом сквере рядом с Лубянкой. Его доставили в Москву с Соловецких островов в Белом море, где в 1921 году, когда у власти еще находился Ленин, был открыт первый лагерь для политзаключенных. В 1991 году Верховный Совет России объявил дату открытия памятника официальным Днем памяти.
Однажды в начале 1990-х Кронид рассказал историю возникновения Дня памяти, которая происходила в лагере для политзаключенных в Мордовии — небольшой республике, расположенной в Центральной России неподалеку от Волги. Отбывая срок, Кронид с горечью наблюдал раскол среди политзаключенных. Литовцы, украинцы, узбеки, грузины, русские и прочие держались обособленно, редко разговаривали друг с другом. Кронид хотел провести общую для всех политзаключенных акцию, независимо от их национальной принадлежности, чтобы продемонстрировать готовность действовать сообща против общего врага — советского режима. Он придумал это вместе с одним из товарищей по несчастью весной 1974 года. Они хотели выбрать подходящий день, чтобы все политзаключенные заявили о поддержке тех идей, из-за которых их отправили в лагерь. Им предстояло самим выбрать форму протеста — объявить забастовку или начать голодовку, написать открытые письма или сделать публичные заявления. Кронид с товарищем долго размышляли, как назвать день протеста. В конце концов они сошлись на “Дне политзаключенного”, назначив его на 30 октября — особую для Кронида дату.
Их акция имела большой успех. Две крупные фигуры советского правозащитного движения, Андрей Сахаров и Сергей Ковалев, провели пресс-конференцию, благодаря чему международная общественность узнала об инициативе Любарского, которая уже в год своего появления нашла сторонников в других лагерях. С тех пор Международная амнистия и другие правозащитные организации использовали эту дату, чтобы привлечь внимание к ситуации, в которой оказались политзаключенные. Кроме того, ежегодно 30 октября стали проводиться демонстрации перед советскими посольствами в различных странах.
Кронид Любарский и большинство советских диссидентов были осуждены по статье 70 уголовного кодекса, запрещавшей “агитацию и пропаганду, проводимую в целях подрыва или ослабления Советской власти… распространение в тех же целях клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, а равно распространение либо изготовление или хранение в тех же целях литературы такого же содержания”. Любая прямая или опосредованная критика правительства СССР могла классифицироваться как “антисоветская агитация и пропаганда”. С помощью подобных законов против свободы слова Кремль затыкал рот правозащитникам. Требование некоторых мусульманских политиков и общественных деятелей запретить критические высказывания о религии под предлогом недопустимости оскорбления ислама напоминает мне о советском режиме и законах, позволявших ему преследовать инакомыслящих. У коммунистических и исламских диссидентов много общего, но к этому я вернусь чуть позже.
Больше всего на советское правозащитное движение повлияли два события, одним из которых стал арест весной 1965 года писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля, издавших под псевдонимом свои сатирические произведения на Западе. Их осуждение потрясло интеллектуальную элиту десятилетия “оттепели”, наступившей после смерти Сталина и осуждения его преступлений. Советская общественность обнаружила, что авторов художественной литературы снова задерживают из-за содержания их произведений. К удивлению властей, их действия вызвали широкий поток читательских писем в газеты и журналы, протестующих против такого решения, и 5 декабря 1965 года на Пушкинской площади в Москве прошла демонстрация в поддержку писателей, когда общественность узнала, что судебный процесс будет закрытым. Эта дата впоследствии обрела статус “дня рождения правозащитного движения”. Демонстрация 5 декабря стала первым событием с 1917 года, когда общественность потребовала соблюдения гражданских прав населения. Александру Гинзбургу, одному из инициаторов этого мероприятия, удалось развернуть два транспаранта, прежде чем его схватили сотрудники КГБ и доставили в отделение. На одном из них было написано: “Гласность в деле против Синявского и Даниэля!”, другой призывал: “Уважайте советскую конституцию!”
По словам Гинзбурга, впоследствии написавшего “Белую книгу” о судебном процессе против Синявского и Даниэля и осужденного отбывать срок, советская конституция гарантировала фундаментальные гражданские права, которые власти не соблюдали, однако проблема была в том, что граждане страны этого не требовали. Они испытывали страх перед государственной машиной и вели себя так, будто у них вообще не было прав. Органы власти без особых усилий держали население в подчинении, поэтому нужно было объединить людей и продемонстрировать государству свое твердое намерение требовать соблюдения гражданских прав. “Что бы произошло, — вопрошал Гинзбург, — если бы граждане вели себя так, будто у них есть права, если бы они начали вести себя как свободные жители в несвободной стране?.. Если так поступит один человек, то он станет жертвой. Если двое — их объявят враждебной организацией. Если тысяча — их воспримут как враждебное движение, однако если так поступят все, государство будет вынуждено прекратить угнетать своих граждан. Потому что режим не сможет выжить, сделав своим врагом все население страны”.
Андрей Амальрик, другой известный активист правозащитного движения, пишет: “Насилие — как правило, а не как исключение — возможно там, где есть готовность насилию подчиниться; где начинается сопротивление, насилию постепенно приходит конец… Инакомыслящие сделали гениально простую вещь — в несвободной стране стали вести себя как свободные люди и тем самым менять моральную атмосферу и управляющую страной традицию”.
За антисоветскую агитацию и пропаганду Синявского и Даниэля приговорили к семи и пяти годам лагерей соответственно. В отличие от предыдущих заказных судебных процессов, осужденные не признали свою вину. Они не считали, что совершили преступление. Они не сожалели о содеянном, не обещали исправиться и не выпрашивали для себя наказание, как это бывало при Сталине. Такое поведение отличалось от прежних аналогичных судебных разбирательств и ярко характеризовало судебные процессы против диссидентов вплоть до падения режима. Осуждение Синявского и Даниэля стало важным сигналом для поколения, которое выросло после смерти Сталина, считало, что сталинизм остался в прошлом, и мечтало, чтобы Советский Союз когда-нибудь стал правовым государством, живущим в согласии со своими гражданами и соседями.
Следующий сигнал общественность получила спустя два года, когда страны Варшавского договора в августе 1968 года ввели войска в Чехословакию, разрушив мечту о “социализме с человеческим лицом”. 25 августа 1968 года восемь демонстрантов вышли на Красную площадь перед Кремлем в знак протеста против военного вторжения. “Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!” — было написано по-чешски на одном из плакатов, другие гласили: “Позор оккупантам!” и “Руки прочь от ЧССР!”. Демонстрантов арестовали через двадцать минут, многих из них осудили на тюремные сроки или выслали из страны.
Поколение “оттепели” четко осознало, что отныне придется платить за возможность воплотить либеральные идеалы, которых общество придерживалось в конце 1950-х— начале 1960-х. Стало очевидно, что попытка наладить диалог с режимом обернулась провалом. Поэтому диссиденты решили впредь обращаться к международному сообществу и иностранным СМИ, чтобы заострить внимание окружающего мира на нарушении прав и свобод человека.
По словам Людмилы Алексеевой, автора книги об истории правозащитного движения и его активной участницы, граждане оказались перед выбором: можно было придерживаться партийной линии и продолжать делать карьеру или же забыть о ней и надеяться, что ограничения временны и что скоро наступит новая “оттепель”. Второй вариант предполагал, что люди будут вести себя так, будто ничего не происходит, и принимать последствия: разрушенную карьеру, положение изгоя в советском обществе и риск в любой момент оказаться в лагере или подвергнуться депортации, лишившись гражданства.