Страница 68 из 116
Размышляя о сложившейся ситуации, я вспомнил о французском еврее Мареке Хальтере, которого посетил во время поездки в Париж в 2008 году. Хальтер и его супруга, известная художница Клара Хальтер, живут в замечательной квартире в историческом квартале Марэ, рядом с площадями Вогезов и Сен-Поль.
Хальтер родился в варшавском еврейском гетто. Ему едва исполнилось три года, когда нацисты в сентябре 1939 года завоевали Польшу. Он стал свидетелем строительства стены вокруг гетто немецкими войсками, которые запретили евреям покидать его пределы. С помощью знакомых семье Хальтер удалось бежать из гетто через систему канализации и добраться в январе 1941 года до Москвы, откуда их отправили в Узбекистан, когда Гитлер летом 1941 года напал на СССР. Хальтеру довелось испытать на себе оба тоталитарных режима. Гитлер собирался убить его близких, потому что они были евреями, однако Сталин принял их, поскольку они были из рабочего класса.
“Мы принадлежали не к той расе в нацистском государстве, однако к “правильному” классу у коммунистов”, — иронизировал Хальтер. Он провел пять лет в Узбекистане, сначала в его столице, Ташкенте, затем в Коканде. Его сестра умерла от голода, а родителей свалили тиф и дизентерия. Маленький Марек пробовал воровать и мошенничать, чтобы хоть как-то помешать своим родителям разделить судьбу сестры, но получалось у него плохо, и тогда он стал рассказывать разные истории на сходках районных банд. Его повествования пользовались большим успехом, и Хальтер понял, что у него есть особый талант — рассказывать истории.
Полученный в те годы опыт вдохновил его стать не только писателем, но и активистом-миротворцем и борцом за права человека. После Шестидневной войны 1967 года Хальтер вместе со своей женой основал комитет для проведения мирных переговоров на Ближнем Востоке. Его инициативу поддержали такие видные мыслители и писатели, как Примо Леви, Жан-Поль Сартр, Генрих Бёлль, Саул Беллов, Альберто Моравиа и Наталия Гинзбург. В 1969 году Хальтер стал первым евреем, отправившимся в Иорданию на встречу с Ясером Арафатом, который тогда возглавлял террористическую группировку. Спустя много лет он свел у себя дома в Париже Арафата и министра иностранных дел Израиля Шимона Переса. Хальтер организовывал кампании в поддержку советских диссидентов, а также инициировал крупную акцию, чтобы привлечь внимание к проблеме голода в Эфиопии. Он отправился в Афганистан после советского вторжения в 1979 году, чтобы создать радио “Свободный Кабул”, а во время распада Восточного блока в конце 1980-х вместе с известным борцом за права человека Андреем Сахаровым участвовал в открытии двух европейских институтов в России.
Хальтер — грандиозная личность. Своей шевелюрой и мощными усами он напомнил мне одновременно Моисея и Карла Маркса. Особое впечатление на меня произвели его рассуждения о взаимосвязи между словом и делом. По мнению Хальтера, хорошие истории позволяют людям задуматься о лучшем обществе и представить себе лучший мир. Он и мне рассказал историю, случившуюся с его дедом-евреем в варшавском гетто, которую Примо Леви описал в одной из своих книг о Холокосте: “Он был раввином, говорил по-немецки и любил Гёте. Однажды он увидел, как немецкий солдат расчехляет винтовку, чтобы застрелить мальчика, которого поймали, когда он пытался пронести сигареты на территорию гетто. Мой дед подошел к офицеру, взял его за руку и спросил: “За что?” Немецкий солдат был поражен, что старый еврей обращается к нему по-немецки и смотрит прямо в глаза, ответил: “Ни за что…” — и убрал винтовку в чехол”.
— О чем вам говорит эта история?
— Что у каждого человека есть совесть. Когда палач завязывает глаза осужденному перед казнью, он делает это не для того, чтобы защитить его, идущего на смерть, он хочет защитить себя от взгляда смертника. То же самое произошло в варшавском гетто. Стену вокруг него построили не для того, чтобы помешать нам сбежать из него. Нас слишком легко было узнать. Она должна была закрыть от неевреев вид людей, которым предстояло в скором времени умереть.
Я сказал, что если немецкий офицер в конце концов ничего не мог сделать для выживания мальчика и деда Хальтера во время Холокоста, то в таком случае что им вообще могло помочь? “Это так, — признал Хальтер. — Общаясь с хулиганами в Узбекистане, я осознал очень важную вещь. Насилие начинается, когда заканчиваются слова. Если ты уже не можешь выразить словами свой гнев и оскорбленность, то остается лишь насилие. В Узбекистане по вечерам проходили дуэли. Были споры, перепалки, каждый оскорблял другого как мог, но я видел, что драка всегда начиналась, когда у одной из сторон иссякали подходящие слова”.
Впечатленный пережитым в детстве, Хальтер ездил по всему миру, чтобы вступать с террористами в переговоры. Насилие начиналось, когда заканчивались слова. Это наблюдение имело принципиальные последствия для свободы слова. Если не остается больше слов, если нет возможности или способности выразить свои чувства или мысли словами, то следующим шагом становится насилие. Не знаю, рассматривал ли сам Хальстер проблему с этой стороны, но для меня она была важнейшим аргументом против криминализации высказываний, поскольку слова сдерживали насилие. Такое понимание взаимосвязи слова и дела противоположно мнению тех, кто хочет ввести уголовную ответственность за “язык вражды”.
После публикации рисунков я получал в основном электронные письма с угрозами, проклятиями и прочими негативными пожеланиями, но иногда приходили и письма со словами поддержки от мусульман из Дании и других стран. Один из них написал, что моя борьба — это и его борьба за права и свободы всех мусульман, поэтому важно, чтобы я не сдавался. Другое подобное письмо я получил в мае 2009 года, после того как из-за участия в конференции ЮНЕСКО в Дохе получил у арабской прессы прозвище Датский Дьявол. Иорданка, проживавшая в другой стране, писала: “Я многое слышала и видела о “карикатурном деле”, но только сегодня на работе узнала подробности того, что произошло, и считаю необходимым поблагодарить Вас. Уверена, что Вы слышали не так много слов благодарности из той части света, где я живу, и я хочу стать одной из тех, кто их выражает, потому что считаю Вашу точку зрения крайне уважительной и честной. Я хотела бы пожелать, чтобы наши СМИ освещали все подробности события, чтобы люди могли увидеть полную картину, прежде чем начать кого-то осуждать, хотя и уверена, что большинство, к сожалению, просто “отключают” здравомыслие, если тема касается религии”. Подобные признания убеждают меня: несмотря ни на что, я не напрасно вступил в дискуссию со всем миром.
Из России с любовью
Молчание — это способ говорить, писать и в первую очередь думать о возмутительных вещах, скрывая всю их жестокость, в то время как им следовало бы стать предметом пристального внимания тех, чья работа — говорить, писать и думать.
Канан Макия
30 октября 1972 года в небольшом провинциальном городке Ногинске проходило судебное заседание по делу Кронида Любарского — тридцативосьмилетнего советского астрофизика и биолога, обвиняемого в антисоветской агитации и пропаганде. Почти неизвестный ранее КГБ, он играл ключевую роль в “самиздате” — печатной информации, не контролируемой правительством и поэтому находившейся в положении подпольной прессы. Любарский работал в исследовательском институте в небольшом научном городке рядом с Москвой, где выполнялись различные задания, связанные с изучением Марса. Его арестовали десять месяцев назад, после того как сотрудники КГБ провели у него дома обыск, стремясь покончить с теми, кто редактировал, хранил и распространял “Хроники текущих событий” — главный печатный орган советских правозащитников. В квартире семьи Любарских чекисты обнаружили много запрещенной литературы. Начав обыск около полудня, они закончили только к четырем часам следующего дня, конфисковав больше шестисот наименований.
За те пятнадцать лет, что выходили “Хроники”, в период с 1968 по 1982 год, состав его редакции не раз менялся, потому что КГБ планомерно арестовывал ответственных за издание бюллетеня. В “Хрониках” публиковались сведения о судебных процессах, арестах, обысках, принудительном психиатрическом лечении и преследовании инакомыслящих— от балтийских националистов до украинских баптистов, от желавших эмигрировать евреев до писателей, которых вынудили покинуть страну. Там же публиковалась информация о новых книгах, протестных акциях, интервью и пресс-конференциях с диссидентами.