Страница 67 из 116
Сложно не заметить, что именно эта статья отметает сомнения в законности публикации “карикатур на пророка Мухаммеда”. Статья 4 утверждает, что злоупотребить свободой можно, только помешав другим реализовывать свои права, в том числе на свободу слова и вероисповедания. Во время дискуссии о свободе слова не только бывший министр искажал понятия, так что можно усомниться как раз в легитимности попыток ограничить свободу слова.
Министр иностранных дел Великобритании Дэвид Милибэнд в феврале 2009 года защищал решение своего правительства, запретившего депутату нидерландского парламента Герту Вилдерсу въезд на территорию Соединенного Королевства, где он собирался показать свой антиисламский фильм “Фитна” коллегам из британского парламента. Обосновывая действия правительства Великобритании, отказавшего Вилдерсу и посадившего его на обратный самолет до Амстердама, он сказал: “Мы поддерживаем широкую свободу слова, однако, в соответствии с законом, никто не имеет права кричать “Пожар!” в переполненном театре или призывать к ненависти по отношению к другим религиям или расам”.
Аналогия Милибэнда “Никто не имеет права кричать “По-жар!” в переполненном театре” уходит корнями в вердикт американского верховного суда от 1919 года, который вошел в язык как афоризм. Его обычно используют, чтобы указать, какие именно высказывания не имеют права получить защиту закона. Мне неоднократно приходилось сталкиваться с этой фразой, когда американские и британские журналисты спрашивали меня, можно ли сравнить публикацию “карикатур на пророка Мухаммеда” с попыткой крикнуть “Пожар!” в переполненном театре.
Автором известного афоризма является легендарный верховный судья Оливер Уэнделл Холмс. Он воспользовался им, когда верховный суд США оставил в силе приговор, вынесенный социалисту Чарльзу Шенку, который во время Первой мировой войны раздавал на улице листовки, где критиковал военный призыв, называя его рабством, и призывал граждан страны всячески сопротивляться этому законными способами. Власти не могли позволить критиковать войну, поэтому конгресс принял закон, предусматривавший уголовную ответственность за неверность государству, отказ от службы в армии и попытки воспрепятствовать набору военнообязанных в вооруженные силы. Сотни американцев подверглись судебному преследованию за критические высказывания. Холмс полагал, что вызвавшие шумиху листовки создали “очевидную и непосредственную опасность”, подрывая боеспособность армии и ставя под сомнение исход войны, в связи с чем сделал такой вывод: “Даже самая строгая защита свободы слова не относится к тому, кто умышленно кричит “Пожар!” в переполненном театре и вызывает панику”.
Судя по цитате, Милибэнд забыл, что слово “Пожар!” лишается защиты конституции, только когда оно произносится безосновательно. Если в каком-то доме горит или тлеет огонь, то любой порядочный гражданин обязан сообщить об этом его жителям или позвонить пожарным. Это очень важное замечание. Точно так же бессмысленно обращать внимание, что когда-нибудь в будущем никто и не подумает осуждать людей, протестующих против участия западных стран в войне в Ираке и Афганистане, а до того — в бывшей Югославии и Вьетнаме.
В конце концов, подобная аналогия, по мнению профессора Гарвардского университета Алана Дершовица, неуместна в ситуации, которую описал Холмс. Листовки Чарльза Шенка содержали политическое послание, призывавшее читателей думать самостоятельно и определять свою позицию при помощи разума. Если кричать “Пожар!” в переполненном театре, то данная фраза — вовсе не предложение осмыслить ситуацию и сформировать свое мнение, скорее это недвусмысленный призыв к мгновенному действию, а не размышлению. Как полагает Дершовиц, Холмсу, чтобы точнее выразить свою мысль, следовало сказать, что свобода слова не защитит того, кто нажимает кнопку сигнализации, если пожара нет.
Более подходящей аналогией Шенку с его листовками мог быть тот, кто стоит перед театром и раздает листовки, где написано, что театр небезопасен и что публике лучше держаться от него подальше. Руководствуясь данным примером, судья Холмс вряд ли оставил бы приговор в силе, а министру иностранных дел Милибэнду пришлось бы поломать голову, как оправдать решение о выдворении Герта Вилдерса. Ведь голландский режиссер никому не угрожал, не говорил и не делал ничего такого, что могло бы расцениваться как призыв к насилию. Он лишь сказал что-то о положении ислама и мусульман в Европе, о чем многие не хотели слушать, считая подобные разговоры противоречащими морали. Согласен, ряд эпизодов носит чересчур обобщающий характер, однако разве не то же самое мы видим в так называемых документальных фильмах Майкла Мура, получивших почетные награды? В чем же тогда проблема?.. В беспорядках, которыми британский имам угрожал руководству страны, если Вилдерсу разрешат показывать свой фильм в Великобритании. Иными словами, отказ голландскому режиссеру в пересечении границы не связан с тем, что он сделал или угрожал сделать, а мотивирован лишь намерениями других совершить какие-либо действия против него. Подобное решение само по себе странно и недостойно открытого общества.
Год спустя Вилдерсу все же был разрешен въезд в Великобританию, где он показал свой фильм и провел пресс-конференцию. Перед зданием парламента, где проходил сеанс, собралось около двухсот человек. Несмотря на отдельные аресты, беспорядков, которые грозили годом ранее, удалось избежать.
Весной 2009 года, находясь в Израиле, я принял участие в дискуссии на тему границ свободы слова. Когда я объяснил свою позицию, почему следует снять запрет в странах ЕС на отрицание Холокоста, многие из тех, чьи родственники погибли в нацистской Германии, выразили протест. “Если запретить все высказывания, ложность или оскорбительный характер которых можно доказать, — сказал я, — то о многом вообще нельзя будет говорить, в том числе из страха перед судебным преследованием”. По моему мнению, указанный запрет может быть оправдан лишь тем далеко не очевидным фактом, что отрицание Холокоста подразумевает призыв к насилию, то есть непосредственную опасность дискриминации по расовому признаку и повторению геноцида евреев. Однако подобный вариант, как я считаю, не имеет никаких шансов реализоваться в Европе начала XXI века независимо от того, насколько отвратительны и болезненны могут быть подобные высказывания.
В противном случае возрастает риск, что все больше и больше групп, указывая на закон об отрицании Холокоста, будут требовать защиты своих культурно-религиозных особенностей от оскорблений. Если же по мере того, как увеличивается многообразие в обществе и усиливаются позиции сторонников ограничения свободы слова, мы будем удовлетворять требования криминализации высказываний, которые какое-нибудь этническое или религиозное сообщество воспринимает как оскорбление его чести и идентичности, то прямиком придем к “тирании молчания”.
Кроме того, ввод уголовной ответственности за отрицание Холокоста становится проблемой в Европе, где растет мусульманское население. Школы подвергаются давлению со стороны мусульманских родителей и учеников, требующих убрать из программы тему Холокоста. Некоторые учителя даже сталкиваются с агрессивной реакцией, рассказывая о событиях в Европе во время Второй мировой войны. Некоторые мусульмане убеждены, что геноцид — это миф, придуманный евреями, чтобы отсудить себе земли в Палестине. В такой ситуации просто глупо пытаться исключить отрицание Холокоста из общественного пространства через его криминализацию. Напротив, требуется открытое и свободное обсуждение, чтобы выслушать мнение мусульман о геноциде во время Второй мировой войны, сообщить неизвестные им факты, обсудить события и, наконец, предложить им обосновать свою точку зрения, подтвердив ее документально.
Многие мусульмане рассматривают ввод уголовной ответственности за отрицание Холокоста как пример европейской двойной морали. Как будто евреи считают нормальным публиковать сатирические рисунки мусульманского пророка, но почему-то запрещают ставить под вопрос “еврейский миф”. Подобное отношение подрывает доверие мусульман к открытому обществу, заставляя их считать, что в нем нет места их позиции.