Дело о карикатурах на пророка Мухаммеда

Обидно, что даже одаренному человеку может прийти в голову сравнивать положение, в котором оказались евреи перед Второй мировой войной, с ситуацией вокруг мусульман в начале XXI века. Подобные мысли основываются либо на опасном невежестве, либо на ничем не объяснимой ненависти к собственной цивилизации, либо на чувстве стыда, заставляющем видеть то, чего нет. Редко кто выступает с опровержением, когда исламские деятели заявляют, что Европа готовится дать отпор мусульманам, что может закончиться их отправкой в газовые камеры, как это случилось с евреями во время войны. Разумеется, есть примеры, когда мусульмане действительно подвергаются дискриминации и становятся объектом “демонизации”, но то же самое происходит и с другими социальными группами, которые почему-то не привлекают столько внимания. В таких случаях, естественно, следует бороться с дискриминацией, как и с другими формами преступного обращения.

В начале XXI века европейские мусульмане пользуются теми же правами, что и все остальные граждане стран Старого Света. Более того, в некоторых случаях их ждет “особое обращение” по сравнению с представителями других меньшинств, в то время как евреи в 1930-е годы были лишены всех прав граждан Третьего рейха. Настоящая проблема с мусульманами и правами человека заключается в том, что мусульмане, при всех преимуществах европейского либерально-демократического социума, часто не имеют возможности воспользоваться ими внутри своих сообществ. Это относится к женщинам, гомосексуалистам и тем, кто решил расстаться со своей религией.

Карикатурный скандал стал буквально звездным часом сторонников ввода ограничений для оскорбительных высказываний. Между тем их деятельность основана на заблуждениях, что у некоторых социальных групп есть привилегия, дающая им право избегать оскорблений, и что у устных оскорблений есть жертвы, как и у обычных преступлений. Кроме того, они опираются на представление о том, что слово есть дело и что плохие слова ведут к плохим делам. По мнению сторонников ограничений для оскорбительных высказываний, нет принципиальной разницы между тем, что человек говорит, и тем, что он делает. Эту точку зрения разделяют многие активисты-правозащитники, но, к счастью, далеко не все. Вряд ли сторонники ограничений догадываются, что стирание различий между словом и делом — одна из важнейших предпосылок власти Римской империи, европейских центральных органов управления и тиранических монархистских режимов всех исторических эпох.

Майкл Скэммелл, основатель журнала “Индекс цензуры”, который с 1970-х годов является важнейшей площадкой для международной дискуссии о свободе слова, в своем знаменитом эссе 1988 года об истории цензуры писал, что установление различия между словом и делом стало знаменательным событием для свободы слова в истории Западной Европы. Дело в том, что с него началось сопротивление цензуре, которая в течение столетий жестко подавляла инакомыслящих. До XVII века высказывания и действия воспринимались в Европе как нечто единое. Если кто-то устно выражал отношение к религии, отклонявшееся от общепринятых взглядов, это воспринималось как действительное нападение на церковь, ее членов и Бога, а если кто-то публично говорил о необходимости политических изменений или критиковал существовавший порядок, его слова интерпретировались как призыв к бунту и государственная измена. То же самое происходило в тоталитарных обществах XX века.

Криминализация высказываний — самый эффективный из всех изобретенных обществом способов контролировать мысли людей, которые в демократических странах не могут становиться объектом государственного надзора. Воплотить его в жизнь очень трудно, хотя тоталитарные режимы и делают все возможное, чтобы установить контроль над мыслями людей. Высказывания находятся где-то на полпути между мыслями, куда власти не вмешиваются, и действиями, которые, по мнению многих, независимо от политических убеждений иногда следует запрещать. Нельзя помешать людям думать об афроамериканцах как о низшей расе, но если, основываясь на данном мнении, мы исключим их из общественной жизни, откажем в социальном обслуживании или запретим вступать в брак с другими гражданами, то совершим акт грубой дискриминации и нарушим закон. Если же мы только говорим, что чернокожие не заслуживают тех же прав, что и другие граждане, но никак не проявляем свое отношение на практике, то в обществе нет единого мнения, следует ли подвергать нас наказанию. Либеральный ответ предполагает, что высказывания имеют гораздо больше общего с мыслями, чем с действиями, и поэтому нужно не запрещать расистские высказывания, а наказывать за конкретные факты дискриминации. Менее либеральный ответ гласит, что высказывания ведут к действиям. Есть и более радикальное мнение: высказывания равны действиям, поэтому следует запретить расистские высказывания, поскольку они сами по себе носят дискриминационный характер и в какой-то момент обязательно приведут к дискриминации.

Весной 2006 года во время поездки в Нью-Йорк я посетил профессора юриспруденции Рональда Дворкина, человека либеральных взглядов и убежденного сторонника свободы слова как всемирного права человека, выходящего за рамки политического устройства какой-либо отдельно взятой страны. Незадолго до встречи он привлек внимание общественности своим комментарием в журнале “Нью-Йорк Ревью оф Букс” под названием “Право высмеивать”, выразив свою реакцию на дискуссию о “карикатурах на пророка Мухаммеда”: “В демократическом обществе никто, будь он могущественным или полностью лишенным власти, не имеет особого права избежать высмеивания или оскорбления. Этот принцип особенно важен для общества, которое стремится к этнической и расовой справедливости”. И добавил, что нельзя делать исключение и для религиозных чувств, хотя они якобы и представляют особую важность для самосознания верующих и их идентичности. Сидя на бежевом диване в его офисе на юго-западном углу площади Уошингтон Сквер, я попросил Дворкина пояснить его утверждение о том, что в демократическом обществе никто не может рассчитывать на право избежать оскорблений. Он ответил:

— В гражданском обществе у нас много прав. Есть право не подвергаться насилию, право избежать причинения нам вреда, право не стать объектом дискриминации, но единственное право, которого у нас нет, это право избежать вышучивания, высмеивания и глумления.

— Почему это так?

— Потому что свобода слова — основа демократического процесса. В демократическом обществе мы обсуждаем и голосуем, после чего ожидаем, что те, кто проиграл в дискуссии и при голосовании, примут решение большинства и подчинятся законам, которые оно приняло. Кому-то может показаться странным, что мы хотим этого от людей, но мы же не говорим, что принуждаем их повиноваться воле большинства. Нет, мы заявляем, что у нас есть право соблюдать законы. Я убежден, что так можно говорить, только если все участники демократического процесса получили возможность выдвинуть свои аргументы именно в той форме, в какой хотели. Иначе подрывается легитимность законов. Если представить себе, что какая-то социальная группа имеет привилегию, позволяющую ей избежать высмеивания, это будет означать, что другим запрещается выражать свои мнения в отношении данной группы.

— Нельзя ли просто попросить людей высказывать свою критику в вежливо-уважительной форме, чтобы случайно кого-то не задеть своими насмешками?

— Нет, вышучивание, высмеивание и глумление — особый способ выразить свои мысли, которые нельзя сформулировать в менее оскорбительном тоне, не изменив содержания того, что хочешь сказать. Ведь сатирические рисунки и другие формы высмеивания и вышучивания становятся важным и эффективным инструментом различных политических движений. Так было всегда. Любые возражения не имеют исторических примеров. Кроме того, нельзя навязывать другим свои вкусы и стандарты относительно формы, в которой они хотят услышать чужую точку зрения во время дискуссии, если мы просим их принять решения большинства.