Страница 35 из 116
Сказанное Поулем Хеннингсеном также применимо к XXI веку. Его рассуждение могло бы стать комментарием к дискуссии о запрете исламских партий вроде “Хизб ут-Тахрир” и других, борющихся за отмену демократии и введение теократии. Справедливо оно и в отношении полемики о беспокоящем многих развитии Европы, а именно о широкой поддержке законов, устанавливающих юридическую ответственность за высказывания, в которых можно усмотреть разжигание межрелигиозной розни. Такие нормы уже действуют в Великобритании, их также предлагали ввести в Нидерландах и Норвегии. В законодательстве большинства европейских стран существуют положения против “языка вражды”[12], сферу применения которых могущественные политические силы желали бы расширить, чтобы, например, рассматривать “карикатуры на пророка Мухаммеда” как преступление. Наконец, в четырнадцати европейских странах действуют законы об уголовной ответственности за отрицание Холокоста, а в США после теракта 11 сентября ограничены свободы личности и правовая защита в связи с необходимостью 12 “Язык вражды” (hate speech) — любые формы самовыражения, включающие распространение, провоцирование, стимулирование или оправдание расовой ненависти, ксенофобии и других видов межнациональной или межрелигиозной нетерпимости. — Примеч. пер.
борьбы с терроризмом и усиления безопасности государства.
Поуль Хеннингсен опасался эффекта “снежного кома” в случае государственного вмешательства в общественно-политическую жизнь или идеологию. Он считал, что оно ведет к новым требованиям запретить нежелательные партии правого и левого крыла или религиозные группы. Хеннингсен предупреждал, что этот процесс бесконечен. И был против того, чтобы правительство и судебная система устанавливали границы такого исключительно важного элемента демократии, как свобода слова. “Стоит заменить безусловную свободу на условную, как право формулировать ее условия навсегда отойдет к органам власти — правительству и судам. Таким образом, в руках лидеров государства окажется опасная сила, чего демократии прошлого любыми средствами старались избежать. Именно поэтому они сделали свободу безусловной”.
Потрясенные политикой геноцида, проводимой нацистами во время Второй мировой войны, правительства всех европейских стран приняли законы против высказываний, способных разжечь межнациональную рознь. Считалось, что речи против других рас и народов создают среду, в которой повышается риск насилия, “этнических чисток” или повторения ужасов войны. Говорят, что “плохие слова рождают плохие дела”, и если в обществе запретить “плохие слова”, то будет меньше “плохих дел”. Между тем такое высказывание не означает, что “плохие слова” приравниваются к “плохим делам” в духовном и юридическом смысле. Многие считают, что оскорбительные высказывания столь же разрушительны, как и физическое насилие. Из-за подобного убеждения постоянно растет давление на органы власти, вынуждая его вводить юридическую ответственность за все новые и новые виды высказываний.
Эта тенденция приобрела абсурдные формы во время карикатурного скандала, когда сатирические рисунки приравнивались к физическому насилию. Я участвовал в дискуссии “Жертвы свободы слова”, организованной Международной амнистией и Датским институтом прав человека в Копенгагене в День прав человека 10 декабря 2005 года. К названию мероприятия все относились серьезно. По мнению многих участников, “карикатуры на пророка Мухаммеда” оставили за собой целый шлейф “жертв свободы слова”. Кто же станет следующей жертвой? Жертвой государства всеобщего благосостояния, либеральной демократии, бесплатного образования, гендерного равноправия или свободы вероисповедания? За кого должна вступиться индустрия прав человека? Когда я во время дискуссии заявил, что в правовом государстве, если кратко, есть лишь жертвы преступлений и что вряд ли можно говорить о жертвах реализации гражданами своих прав и свобод, то вызвал недовольство участников и укоризненные покачивания головами. Официальный представитель Датского союза журналистов назвал авторов двенадцати “карикатур на пророка Мухаммеда” (многие из которых к тому времени уже успели получить письма с угрозами и были вынуждены скрываться) “полезными газете “Юлландс-Постен” идиотами”. При этом профсоюз даже не упомянул об их бедственном положении.
Я утверждал, что жертвами свободы слова на Западе, если придерживаться такой терминологии, должны быть скорее те, кого убили или кому угрожали насилием за их высказывания. То есть Айаан Хирси Али, Тео ван Гог и Салман Рушди, к которым спустя пять лет можно было бы добавить немку Сейран Атес, француза Робера Редекера, голландца Эхсана Джами, норвежку Шабану Реман, шведа Ларса Вилкса, датчанина Курта Вестергора и многих других европейцев. Однако их имена не впечатлили “прогрессивную” публику, вызвав вместо этого гул негодования.
Когда я расширил список жертв свободы слова за счет диссидентов в странах с авторитарным режимом, подвергшихся уголовному преследованию, мне возразили, что те стали жертвой не свободы слова, а произвола властей. Зрители и большинство участников дискуссии стремились любой ценой ограничить круг жертв свободы слова теми, кто чувствовал себя оскорбленным рисунками в “Юлландс-Постен”. Я с разочарованием наблюдал, как Международная амнистия, Датский институт прав человека, ПЕН-клуб и бывший министр юстиции, который также сидел в президиуме, теряют чувство меры. Отсутствие различия между словом и делом наложило на них свой роковой отпечаток.
Подобное развитие событий Поуль Хеннингсен воспринял бы как движение по наклонной плоскости, угрожающее подорвать основы свободной и открытой дискуссии. В середине 1950-х он провел публичный диспут с датским писателем, художником и коммунистом Хансом Шерфигом о целесообразности ввода уголовной ответственности за расистские и другие порочащие высказывания. Шерфиг отстаивал необходимость запрета антисемитских высказываний и в Дании, и в коммунистическом Советском Союзе, воспринимая данную меру как великую надежду человечества. Он считал, что такого рода законы обезопасят евреев и другие национальные меньшинства от преследований. Если бы Шерфиг повнимательнее присмотрелся к преступлениям советского режима, то уже тогда без особых трудностей смог бы узнать, что диктатор Иосиф Сталин несколькими годами ранее инициировал так называемое “дело врачей”, когда в 1952 году группу медиков обвинили в заговоре с целью убийства руководителей СССР. Рассекречивание архивов после распада страны показало, что Сталин в начале 1950-х годов вопреки законодательству, запрещавшему антисемитизм и разжигание межнациональной розни, готовил массовые чистки и депортацию евреев из страны. Управляемый государством антисемитизм продолжился и после смерти диктатора, выражаясь в повсеместной дискриминации советских евреев. Другие национальные и религиозные меньшинства также подвергались угнетению. Советские законы, предусматривавшие уголовную ответственность за антисемитские высказывания, не защитили евреев от дискриминации и преследования.
Поуль Хеннингсен не верил, что антисемитизм можно победить с помощью законодательства, ограничивающего свободу слова. Он считал, что противостоять любой расистской и дискриминирующей по иным признакам идеологии помогает именно свобода слова, а не ее уменьшение. “Высказывания и мнения ни в какой форме не должны быть наказуемыми, — сказал он Шерфигу во время их диспута. — Определенные ограничения есть в законодательстве каждой страны. Я сомневаюсь в их ценности. Слишком случайным является то, что закон или действующее правительство позволяет нам презирать, а также то, о чем они запрещают нам говорить в уничижительной форме. Это касается немцев, евреев, негров, американцев, англичан, нацистов, коммунистов, капиталистов, “друзей мира” и всех остальных, на которых кому-то может прийти в голову мысль посмотреть свысока. Нужно разрешить высказывать даже столь порицаемые расистские идеи. У человека есть право совершать ошибки”.
Если говорить о больших дискуссиях XX века на тему свободы слова, Поуль Хеннингсен был приверженцем ее абсолютной формы без всяких оговорок. В неменьшей степени это относится и к его критике законов о сексуальной морали, запретивших эротическую литературу и порнографию. Он выиграл эту борьбу, когда в конце 1960-х Дания стала первой в мире страной, где была легализована порнография. Более того, о полной победе Хеннингсена говорило то, что законы о юридической ответственности за коммерческую порнографию были отменены консервативным министром юстиции, чью партию Поуль десятилетиями считал своим идеологическим и политическим противником. Аргументация министра юстиции Кнуда Теструпа основывалась на принципе, что государство не должно диктовать каждому отдельному гражданину, каких духовных ценностей он вправе придерживаться и что именно он может читать, а что нет. Сам Поуль Хеннингсен не мог бы точнее сформулировать эту мысль.