Страница 130 из 133
Она не договорила, но чуткая Саша и без того поняла, что снималась тогда, когда ходила за ее будущим отцом влюбленной тенью. Саша ревниво поискала глазами хоть что-нибудь, напоминающее о матери, но не нашла и маленькой карточки в рамке, что была в прошлом году на письменном столе отца. Ей сделалось больно.
— Я все-таки принесу тебе поесть.
— Ни в коем случае!.. — Саша встала и, глядя в сторону, решительно, с достоинством объявила: — Знаете, Павла Прокофьевна, я выхожу замуж.
— Вот новость!.. Когда же свадьба?
— В следующее воскресенье. Пожалуйста, передайте... Мы с Виктором приглашаем и вас, конечно, — с опозданием и торопливо добавила она.
— Спасибо, милая девочка. — Павла легонько обняла ее, поцеловала в волосы.
И тут Саша горько всплакнула, по-детски, неловко уткнувшись лицом в грудь Павлы. Она молча гладила ее по голове, тоже не зная, как вести себя с такой взрослой падчерицей.
— Ну, успокойся, не надо.
— Не буду, не буду...
В их жизни оказывалось нечто общее: Павла сама выходила замуж без матери и ей, как и Саше, не к кому было приклонить голову.
— Не сердитесь на меня, Павла Прокофьевна.
— Что ты, Шурочка!?
— Вы приедете на свадьбу?
— Обязательно. Но где же твой Виктор?
— Он ждет на улице.
— Веди его в дом.
— Ох, нет. Мы спешим на поезд.
Она тщательно вытерла слезы, достала из сумочки зеркало, начала поправлять волосы. Павла глядела на нее со стороны почти с материнским умилением: тоненькая, гибкая камышинка, серые блестящие глаза, пухлые обиженные губы, в уголках которых, уже не было ее всегдашней лукавости.
Прощаясь, Саша отметила для себя, что Павла Прокофьевна, кажется, похорошела, хотя она и раньше завидовала ее броской красоте. «Счастливая», — подумала она, не догадываясь, что главное-то счастье — молодость.
Когда звонкий перестук Сашиных каблучков стих внизу на лестнице, Павла подошла к окну и увидела там, у подъезда, Виктора. Он нетерпеливо ожидал свою невесту. Саша взяла его под руку, и они, оживленно рассуждая, направились к вокзалу. Павла провожала их взглядом до угла.
Это уходила будто ее собственная юность: Вот появилась перед глазами нежданно-негаданно — и опять исчезла, пропала за углом твоего сорокового года. Позволь, позволь, ты же сама подгоняла время, не жалея молодости, лишь бы только сбылись твои давние желания. Так чего же тебе еще нужно? Однако горечь потерянного времени осталась. О-о, да ты, неблагодарная, начинаешь считать пустые годы! Что бы ни говорили, а женское счастье редко бывает на всю жизнь: оно или слишком раннее или уже позднее. И не копайся ты, пожалуйста, в душе, ни к чему. Прошлые беды — плохой помощник в будущем. Учись мудро относиться к бедам, как те некрасовские женщины, которым ты старалась подражать...
Она включила радио и снова прилегла, ожидая и не ожидая Георгия. Москва передавала эстрадный концерт. Павла любила легкую музыку, хотя по складу жизни ей следовало бы больше любить серьезную музыку. И сейчас она с удовольствием слушала, как где-то
Но сегодня даже легкая музыка была бессильна против усталости — тяжелый сон одолевал ее... Почти до утра она странствовала по «газовым полям». Она вечно опаздывала во сне: на поезда, на пароходы. И ей виделось, как она спешила домой, чтобы встретить Георгия из командировки, но, конечно, опоздала — он уже лег, не поужинав... Она очнулась: да, он лежал рядом с ней и чему-то улыбался. С недавних пор ее сны не обрывались как раньше, досадной пустотой, а точно бы продолжались наяву.
— Когда же ты приехал?
— Час назад.
— Я ждала тебя весь вечер.
— Машина сломалась в пяти километрах от города.
— Боже мой, ты, значит, не спал всю ночь!
— Нет, я прикорнул в машине, пока мой «шеф-шофер» возился с мотором. А вот ты, матушка, наверное, не выспалась.
— Что, опять разговаривала? Это я с тобой научилась разговаривать во сне.
Он грузно опустил руку на снежный распадок ее крутенькой груди, и она потянулась к нему, поощряя его своей нерастраченной нежностью...
Потом долго лежали молча, веря и не веря, что они вместе, и стараясь не мешать друг другу.
Позднее счастье бывает дороже молодого счастья. Все обиды Павлы отодвинулись теперь в прошлое и потеряли значение. Если она изредка и вспоминала их, то лишь для того, чтобы вовремя упрекнуть себя, а не мужа: естественная простота Георгия исцелила ее от крайней щепетильности, благоприобретенной за долгие годы одиночества. О, это одиночество! Есть ли на свете более тяжкая кара для женщины?.. Павла едва не спросила, о чем он задумался, но не решилась. А Георгий думал как раз не о себе: ему очень хотелось, чтобы она была счастлива до конца. Он не просто любил, он жалел ее. В наше время ходовое слово «любовь» очень возгордилось и порвало всякую связь с народным словом «жалость», позабыв о том, что они когда-то считались близнецами. Нет, он не перестанет жалеть Павлу и, стало быть, не разлюбит ее, что бы ни случилось. Георгий тоже чуть не заговорил сейчас, да спохватился: еще может не понять этих рассуждений о любви и жалости, хотя и филолог. Павла отметила его движение и оценила сдержанность Георгия. Они слабо улыбнулись, продолжая думать каждый о своем. Вдруг Павла забеспокоилась, что же такое надо обязательно сообщить ему? Стала перебирать события минувших дней: не то, не то, все не то. Ну и память! Совсем потеряла голову. И вспомнила наконец. Затаилась на минуту, не зная, как лучше передать: или с торжественной ноткой в голосе, или буднично, как о деле давно решенном. Да и сбилась на что-то среднее.
— А вечером была Шурочка, в воскресенье у них свадьба.
— Как ты встретила ее?
— Дружески, конечно.
— Ну, спасибо тебе, Павлуша.
— Я сама выросла без матери.
— Не заметишь, как станешь бабушкой! — И он поднялся, начал одеваться. — Мы живем в золотой век молодых бабушек!
Она встала вслед за ним: бабушкой не бабушкой, а домохозяйкой ты быть обязана. Пора готовить завтрак.
Когда Георгий ушел на работу, она раскрыла свои чемоданы, в которых много лет хранились вещи про запас. Что бы подарить Шурочке? Отложила в сторону отрез на зимнее пальто. Пригодится девочке. Вспомнила о русских сапожках, привезенных отцом из Вены. Хороши сапожки, но и они лучше подойдут невесте. Однако не мало ли? И отложила заветный соболий воротничок.
Для нее теперь и вещи утратили значение. Молодость прошла, а до той поры, когда женщины начинают молодиться, слава богу, пока далековато.
И все-таки она заглянула в зеркало. Темные, с порыжевшими кончиками, прямые волосы разметались по плечам. В глазах утренний, глубинный свет, которого раньше не было. Лицо горело так, что и смуглость кожи не могла скрыть румянца. Она постояла перед зеркалом, рослая, длинноногая, и осталась довольна собой вполне. Не хорошо, конечно, женщине в ее возрасте предаваться самообольщению, но, видно, это и есть зрелое счастье, когда бабий век, измеряемый сорока годами, еще ничего не значит.
Георгий шел через парк, по асфальтированной аллее, похожей в листопад на глухую просеку. Шел и думал о своих координатах на земле: Урал, Балканы, Таймыр, Куба... Человеку свойственно время от времени заново восстанавливать географию всей жизни — и не для того, чтобы не затеряться среди людей, а чтобы лучше понять, что ты успел сделать доброго для них. Человека связывают с большим миром не туристские маршруты, которые волен каждый выбирать по вкусу. Нет, только рабочие и ратные дороги остаются на карте твоей судьбы...
Он остановился около памятника уральским землякам, погибшим в Отечественную войну. Здесь кто-то уже побывал сегодня: на белом пьедестале свежие цветы. Наконец-то у нас дошли руки до памятников. Сколько их сооружено за последние годы: от самых скромных — на деревенских площадях, до таких величественных, как на Мамаевом кургане. Полувековой юбилей революции всколыхнул народную память — и она увековечила в камне сыновнее уважение к героям войны гражданской и войны Отечественной. Но есть еще и герои пятилеток. И хотя «нам общим памятником будет построенный в боях социализм», рыцари строек тоже достойны гранитной хроники.