Страница 19 из 54
— Будьте покойны. Потушу.
— А если придет, пусть горит свет. И ему скажите, чтобы не гасил. Хорошо?
Она вышла на улицу. Кругом ни души. Только метель разыгралась. Все уже дома, все дети спят, и матери отдыхают. И лишь ее мальчик, беззащитный, выгнанный ею, бродит бог знает где. А кто у нее есть на свете, кроме него?
Так и отец его погибал где-то среди метели. Но тут она сама так бессердечно…
Полчаса бродила она по улице. Люди еще попадались. Дошла до тупичка и вернулась назад. И думала: «Что же будет со мной, если свет потушен?»
Нет, он горит! Горит! Ярко-ярко. «Ну вот, я дышу». Бог с ними, со всеми проблемами, главное — сын дома. Все вернулось, почва не колеблется под ногами. Ну есть ли большее счастье для человека, чем обрести того, кто потерян?
Она вбежала в комнату. Свет горел, но Виктора не было. Сосед спал, положив голову на стол. На кухне было тихо. Везде было тихо, во всем доме. И ни портфеля, ни полушубка.
Старик зашевелился, поднял голову.
— Ах, боже мой, какой грех! Я заснул здесь. И не заметил. Это ужасно.
Он не знал, что делать. Можно ли ее оставить одну?
— Вы можете идти, Василий Львович.
— Ради бога, простите.
Он вышел, опустив голову с седыми взлохмаченными волосами.
…Нельзя просто так сидеть и ждать. Чего ждать? Надо действовать.
Женя выбежала на улицу.
В комендатуре был телефон. Часы показывали уже четверть второго!
Теперь паника охватила Женю.
«Как начать?»
— Больница, — послышалось в трубке.
— Скажите, пожалуйста, к вам не поступал…
И вдруг через окошечко будки при свете фонаря она увидала Витю. Он медленно шел к дому с портфелем в руках.
Ее сумасшедшая тревога стихла в одно мгновение. Она осторожно повесила трубку и вышла на улицу.
В комнату она зашла первая, оставив дверь открытой. Виктор остановился у порога.
— Садись, пей чай.
Он вздохнул. В лице теперь не было упрямства. Больше чем когда-либо он напоминал четырехлетнего мальчугана, каким был, когда заболел скарлатиной.
…Он радовался, что едет в машине, а у самых ворот больницы сказал ей:
— Ну, теперь домой.
Дюжий санитар схватил его в охапку и унес куда-то. Издалека доносился Витин плач. Женя стояла во дворе, не в силах уйти. С доктором уже поговорила, но не шла к выходу. Вдруг кто-то позвал ее: из окна второго этажа глядела больничная нянечка, а рядом на подоконнике в рубашечке стоял Витя. Женя помахала ему рукой, а он подумал, что она указывает ему путь к избавлению, и стал смотреть вверх, по сторонам, метаться… Его снова унесли, а она осталась на больничном дворе одна.
Когда мы начинаем терять наших детей? Когда начинается вина без вины, за которой следует наказание?
Торопливо выпив чай, Виктор опять вздохнул и сказал: «Спасибо». Если бы он вернулся только потому, что испугался мороза и метели, он был бы еще упрямее и злее, чем утром: он не простил бы Жене своей слабости; она знала это. У него покорный, виноватый вид. Что же случилось?
«Ну хорошо, — думала она, лежа без сна на своем диванчике, — пришел — и я спокойна, как давно уже не была. И не надо думать, что будет дальше».
Виктор провел этот день сумбурно. С утра сидел в библиотеке; потом поссорился с одноклассником. Тот сказал: «У тебя нет ничего за душой, кроме длинного чуба». После школы Виктор пошел заниматься к однокласснице Милочке Тафт, но там было тесно, и бабушка поспешно схватила со стола кусок кренделя и спрятала его в буфет. И косилась на Витю.
Потом он отправился к Балашову, с которым сидел на одной парте.
— Можно у тебя сегодня переночевать?
— Думаю, что да, — в раздумье ответил Балашов, — но надо подготовить объяснение. Для мамаши все должно быть по форме.
— Какое же объяснение?
— Скажешь, что у вас ремонт, хотя время неподходящее. Думаю, сойдет.
«Переночую, — решил Виктор, — а завтра в область».
Он представлял себе, как попросится на завод: там нужны люди. А после первой получки напомнит Жене о себе. Будет высылать семьдесят, нет, восемьдесят процентов. И придет свобода.
В общежитии хорошо. Никто не лезет в душу, ничего не требует, а главное — ты взрослый, самостоятельный член общества.
Балашов ввел Виктора в большую, чисто прибранную комнату. Но из-за громоздкой мебели в ней казалось тесно. Много места занимала — «украшение» комнаты — кровать с горой подушек и вязаным покрывалом.
Старшая сестра Балашова, худущая, с неподвижным лицом, и мать, напротив, очень полная, с твердыми губами и платком на широких плечах, сидели за столом. Тут же присутствовал какой-то подобострастный сморчок женского пола, что-то вроде приживалки.
Балашов отвел Виктора в сторону и сказал:
— Знаешь, ремонт — это не годится. Она не в духе. Еще подумает, что у вас клопы.
— Как же быть?
— Подумаем. Посиди пока так.
Хозяйка позвала к столу.
— Знакомства надо разбирать, — говорила она приживалке, видимо продолжая разговор, и сердито посмотрела на дочь. — Нынче девки люты стали, все норовят одна другой ножку подставить.
Сестра Балашова, вся напряженная, смотрела в одну точку.
— У вас, Евдокия Никитишна, дети по худой дорожке не пойдут, — елейно зашамкала гостья.
— Нынче нельзя всем верить… Война. А вы, молодой человек, с родителями?
— У него мать художница, — поспешно сказал Балашов. — Она здесь.
— А нынче как? — осведомилась хозяйка у Виктора. — Работать стала?
— Зачем же «стала»? Это ее всегдашняя работа.
Хозяйка переглянулась с приживалкой и насмешливо вздохнула:
— Добрая она, Советская власть. Кто только одно удовольствие получает, и за то деньги плотют!
— А вы, должно быть, и не работали никогда, — сказал Виктор, вставая и с шумом отодвигая стул.
В передней Балашов пытался его успокоить:
— Мать не совсем тактична, но и ты не прав.
— Да-да. Счастливо оставаться.
— Куда же ты теперь?
— Устроюсь. Трагедии еще нет.
Потом он сидел в кино на последнем сеансе, но на экран не смотрел. «Вот попали бы мы с Женей во власть этакой Кабанихи! Хотел бы я видеть, как она приняла бы чужого старика. Небось на порог не пустила бы. Боялась бы, что запачкает ее коврик!»
На другой день все стало как обычно. Женя не заводила разговора о вчерашнем. Перед уходом в школу Виктор сказал:
— Слушай. Пускай сосед ходит по-прежнему.
— А я ничего и не собиралась менять, — сказала Женя.
Но у нее задрожали пальцы.
— Пусть приходит, когда ему нужно, я даже сам могу попросить.
Витя задержался в дверях. Он хотел сказать: «Вчера один тип бросил мне в лицо, что у меня нет ничего за душой, кроме длинного чуба. Он не прав: у меня за душой — ты».
Но привычка прятать чувства была сильна. Он помялся на пороге и вышел.
Василий Львович не пришел вечером. Не появлялся и в остальные дни. Когда Женя, встретив его, попросила приходить по-прежнему, он ответил:
— Голубушка, не подумайте чего-нибудь дурного. Я вам бесконечно благодарен. Но когда человеку плохо в своем доме, то не станет лучше и в чужом. Будем ждать, пока наши общие горести придут к концу.
Глава шестая
ЖЕСТОКИЕ СОМНЕНИЯ
Было самое тяжелое время — второе наступление гитлеровцев. Они рвались на Кавказ, к Баку.
Все угрюмее становились люди. Странные слухи носились кругом: японцы будто бы зашевелились на Востоке. Но почему-то те самые люди, которые передавали вести о японцах, советовали ехать еще дальше на Восток. И сами собирались туда.
В конце лета Маша со всей школой поехала на уборочную. Но чистый воздух не пошел ей впрок, как надеялась Катя. От долгой изнурительной зимы и беспокойного лета Маша сильно ослабела и в конце сентября слегла.
Это был уже второй грипп с тех пор, как они приехали, и довольно долгий.
В аптеках лекарства не было. Варя, по своей отчаянности, проникла в госпиталь и каким-то чудом достала нужные порошки.