Страница 54 из 88
— Пойду, пока смогу, а станет не под силу, бросите меня.
— Что ты сказала?! — Каджри повернулась к Сукхраму. — Бери ее на спину. Он и меня однажды нес на спине. Так мы и поднимались в гору, — сказала она Пьяри.
— Когда это было? — забыв о боли, спросила Пьяри.
— После поговорим, — отмахнулась Каджри, — а сейчас надо идти, не то нас увидят, тогда не миновать беды. Обвинят, что рыщем ночью в лесу, ждем, чем бы поживиться. Это только предлог для ареста. А потом пришьют нам эти два убийства. И мы втроем загремим на Андаманы[94].
Каджри обхватила Пьяри за талию и приподняла ее, а Сукхрам подсадил ее себе на спину. Пьяри обвила руками его шею, а голову устало положила на плечо.
— Не дай бог быть второй женой, — шутливо пожаловалась Каджри, — сгоришь от зависти прежде, чем умрешь.
Пьяри улыбнулась.
Издали послышались выстрелы.
— Что это? — встревожилась Пьяри.
Отсюда они уже не видели пламени пожара, но зарево занимало полнеба в той стороне, где осталась деревня.
Старая крепость темным силуэтом выделялась на фоне неба. Только башни озарялись отсветом далекого пожарища.
Сукхрам рассмеялся.
— Не ревнуй, Каджри, — сказала Пьяри.
— А я и не ревную, — ответила Каджри. — Шли бы прямо, давно на месте были бы, — буркнула она.
— А если кто увидит?.. — спросила Пьяри.
— Сейчас в участок не посадят, — ответил Сукхрам. — Зато плетьми исполосуют. Они, верно, подумали, что мы сгорели. Но найдут только два скелета, и сразу заподозрят неладное.
— Тогда нам и в таборе жить нельзя? — спросила Каджри. — Даже если молчать будем?
— Эх, теперь молчи не молчи — все одно обвинят в убийстве.
— Я скажу, что ничего знать не знаю.
— Эх, простота, тебя и спрашивать не станут. А потом что будет, знаешь?
— Нет.
— Потом начальник поставит перед тобой халву и пури[95] и скажет: «Ешь». А потом что будет, знаешь?
— Э-э, пусть они все сдохнут! Нас что, привязали здесь, что ли? Давайте совсем убежим отсюда. Уйдем в те места, откуда пришел когда-то мой отец, — предложила Каджри. — На востоке от Данга[96] живут гуджератские наты, а за ними — наты-борцы. Еще дальше живут карнаты. Там и схоронимся. В поселке карнатов нам нечего бояться. Если бы ты видел этих людей! Есть среди них такие храбрецы, которые и жизни не пожалели бы, чтобы сделать тебя хозяином крепости.
— А полиция? — спросил Сукхрам.
— Что ты! Там горы, лес. Полицейские побоятся туда сунуться. Однажды один попробовал… Раджа даст нам приют. Там есть и гуджары. Отвязывай и уводи буйволицу у любого из них. Если что не так, дают деньги радже, и все шито-крыто. С тахсилдаром все на короткой ноге. Среди бела дня стреляют. Никто никем не командует, но за раджу все жизнь отдать готовы. А так каждый живет, как хочет… Ох и устала же я! Отдохнем немного, — Каджри с трудом переводила дух.
— Остановись же, — сказала Пьяри Сукхраму и повернулась к Каджри. — Слушай, теперь я пойду, а ты лезь сюда.
Пьяри сказала это безо всякого умысла, просто она пожалела Каджри. Но Сукхрам вспылил.
— Вот попал между двумя жерновами! Осел я вам, что ли?
— Ладно, ладно, не кипятись! — примирительно сказала Каджри. — Не нужна мне твоя спина. Оставайся ослом. Тащи ее да помалкивай. Мне и так ладно.
Все трое рассмеялись. Но надо было что-то придумать.
— Вы посидите здесь, — предложил Сукхрам, — а я пойду и принесу из табора свою шкатулку.
В ней Сукхрам хранил портрет тхакурани.
— Мы тут, вдвоем? — боязливо спросила Пьяри.
— Ладно, вы оставайтесь, а я сбегаю в табор, — вызвалась Каджри и, взяв у Сукхрама кинжал, спрятала его в складках юбки. — Здесь ждите. — И ушла.
23
— Каджри, тебя кто-нибудь видел? — спросил Сукхрам, когда они продолжали путь.
— Нет, — ответила она. — Я прокралась тайком.
— Мангу был в таборе?
— Не знаю, не видела.
— Что ты сделала с конем?
— Отвязала, — ответила Каджри. Сукхрам опечалился.
— А собака? — спросил он.
— Я ей несколько раз посвистела.
— Вернется — станет нас искать.
Некоторое время они шли молча.
— А вещи? — спросил Сукхрам.
— А что вещи, вот они, в мешке, там осталась одна рвань, — ответила Каджри.
Начался подъем. Кругом высились каменные глыбы. Каджри поставила шкатулку на один из уступов.
Все трое выкурили по бири.
— В путь! — скомандовал Сукхрам.
— В путь так в путь, — согласилась Каджри. Они поднялись. Пьяри взяла мешок, но он был тяжелый. Она зашаталась и упала под его тяжестью.
— Не осилишь? — спросил Сукхрам.
— Может, раньше и осилила бы.
— Брось мешок, — сказала Каджри.
— Дай-ка мне, — протянул руку Сукхрам.
Он взвалил на спину мешок, но оставалась еще шкатулка. Сукхрам посмотрел на нее и усмехнулся.
— Сукхрам, ты же мужчина, почему бы тебе не взять и шкатулку? — вступилась за Каджри Пьяри, видя, что та совсем обессилела.
— Я мужчина, это верно. Но ведь существуют и обычаи, — заметил Сукхрам.
— Какие? — поинтересовалась Пьяри.
— Я бы взял шкатулку. Но подумай сама, разве это мужское дело? Что же, вы пойдете налегке, а я потащу весь груз? Если люди увидят, они же засмеют меня!
— Это почему же? — спросила Пьяри.
— Скажут, что я к вам в работники нанялся, — ответил Сукхрам.
— Ну и пусть языки чешут. Пристанет к тебе, что ли? О других ты беспокоишься, а о своих не думаешь! Сначала позаботься о доме, а уж потом выглядывай за ворота, — сказала Пьяри.
— Да ну его, Пьяри. Он же себя раджой считает. От него так и разит тхакуром. Только ведь тхакур никогда не допустит, чтобы его жена работала, хоть и заставляет ее соблюдать обычаи парды[97]. Сукхрам, или будь как все мы, или переходи к господам.
Под ногами шуршала галька, занесенная сюда потоками дождевой воды, стекавшими с гор в период муссонов. По ней было трудно идти — ноги скользили. За поворотом они услышали шум. Шум постепенно приближался. Все трое насторожились.
— Зверь? — шепнула Пьяри.
— Нет, — возразила Каджри, — похоже, что люди.
Каджри обняла Пьяри, хотя сама дрожала от страха. Но теперь они стояли рядом, и это несколько успокаивало их.
— Кто здесь? — крикнул Сукхрам.
Его крик, отдавшийся эхом в горах, вернулся обратно. Казалось, что кричали камни: «Кто здесь, кто здесь?..»
Из-за скалы вышел человек. В предрассветной мгле он казался страшным джином. Его густая черная борода слегка загибалась кверху. На нем был старый марварский халат, через который проглядывала голая грудь, и широкое, завязанное с двух сторон дхоти. На голове красовался тюрбан. Темный, почти черный цвет его лица с большими горящими глазами придавал ему устрашающий вид.
Он пристально оглядел всех троих, уделив женщинам особое внимание. Пьяри опустила глаза, а Каджри крикнула:
— Ну, чего уставился? Будто готов нас сожрать!
Незнакомец басовито рассмеялся, блеснув ослепительно белыми зубами.
— Откуда вы? — грозно спросил он.
— Мы не здешние, — ответила Каджри.
— И куда же путь держите? — теперь уже насмешливо спросил он.
— В Данг, — ответил Сукхрам.
— Что вы за люди?
— Карнаты.
— Почему по ночам шляетесь?
Все трое молчали.
— Здесь мое царство, — снова заговорил незнакомец. — Когда сюда попадают полицейские, я их не выпускаю.
— Мы идем ночью потому, что боимся полиции, — объяснил Сукхрам.
— Что так? Убили кого? — поинтересовался незнакомец.
— Нет, нас обвинили в воровстве.
— Обвинили в воровстве? — переспросил он. — Ты, как видно, мастер по этим делам!
— Я не вор, — ответил Сукхрам. — Я могу стать бандитом, но не вором.
94
…загремим на Андаманы… — Андаманские острова в Бенгальском заливе — место ссылки каторжников.
95
Пури — сдобные лепешки, жаренные в масле.
96
Данг — собирательное название труднодоступного горного участка, покрытого, как правило, девственным лесом.
97
Парда — занавеска, отделяющая женскую половину дома.
Обычай парды — см. прим. к стр. 70 /В файле — примечание № 38 — прим. верст./).