Слова сияния

В песнях осталось так много. Последний легион не знал, как трансформироваться во что-то другое, кроме вялой и партнерской форм, по крайней мере, без помощи богов. Как они узнали, что возможны другие формы? Сохранились ли эти факты изначально в песнях и потом затерялись с годами, пока слова понемногу изменялись то тут, то там?

Эшонай слушала и, хотя голос матери помог ей вернуться к ритму мира, обнаружила, что все равно сильно обеспокоена. Она пришла сюда за ответами. Когда-то это срабатывало.

Но больше нет.

Эшонай поднялась, чтобы покинуть поющую мать.

— Я нашла некоторые твои вещи, когда прибирала сегодня, — сказала мать, оборвав песню. — Ты можешь их взять. Они захламляют дом, а я скоро из него уйду.

Эшонай забормотала под нос скорбь, но пошла посмотреть, что «нашла» мать. Еще одну кучу камней, в которой она увидела детские игрушки? Лоскуты тряпок, которые представлялись ей одеждой?

Эшонай обнаружила небольшой мешок у фасада здания. Она открыла его и вытащила бумагу.

Бумага была не человеческой, а сделанной из местных растений. Грубая, разных оттенков, изготовленная старым способом слушающих. Текстурированная и плотная, а не тонкая и белая. Чернила на ней начали выцветать, но Эшонай узнала рисунки.

«Мои карты, — подумала она. — С тех давних дней».

Неосознанно она настроила ритм воспоминания. Дни, которые Эшонай провела в походах по диким местам, которые люди называли Натанатаном, проходя через леса и джунгли, рисуя собственные карты и расширяя границы мира. Она начала в одиночку, но ее открытия взбудоражили целый народ. Вскоре, будучи еще подростком, слушающая возглавляла целые экспедиции, чтобы открывать новые реки, новые руины, новых спренов, новые растения.

И людей. В некотором смысле вина лежала на ней.

Мать запела снова.

Просматривая свои старые карты, Эшонай ощутила сильную тоску. Когда-то мир казался ей чем-то чистым и захватывающим. Новым, как лес, цветущий после шторма. Она медленно умирала точно так же, как и ее народ.

Эшонай упаковала карты и покинула старый дом, направившись к центру города. Песня матери, до сих пор прекрасная, эхом раздавалась позади. Эшонай настроила мир. Ритм заставил ее вспомнить, что она почти опоздала на встречу с остальными из Совета пяти.

Эшонай не ускорила шаг. Она позволила ровным и стремительным тактам ритма мира вести ее вперед. Если сконцентрироваться, настроившись на определенный ритм, то тело будет естественно выбирать темп, соответствующий настроению. Таким образом, ритм, который не совпадал с текущими ощущениями, всегда являлся сознательным решением. Эшонай намеренно слушала ритм мира.

Слушающие приняли решение столетия назад, решение о том, чтобы вернуться к примитивному уровню. Убийство Гавилара Холина стало подтверждением выбора их предков. В те дни Эшонай не была одним из лидеров, но они прислушивались к ее советам и наделили правом голоса.

Выбор, хотя и казался ужасным, стал проявлением отваги. Они надеялись, что долгая война надоест алети.

Эшонай и прочие недооценили их жадность. Гемсердца изменили все.

В центре города, рядом с бассейном, устремлялась ввысь башня, гордо взиравшая на плато, несмотря на столетия бушующих штормов. Когда-то внутри нее имелась лестница, но крэм, затекающий в окна, превратил сооружение в скалу. Тогда рабочие вырезали ступени вокруг башни.

Эшонай начала подниматься по лестнице, для безопасности держась за цепь. Долгий, но знакомый подъем. Хотя ее нога болела, боевая форма повышала выносливость. Чтобы сохранить силу, требовалось больше пищи, чем другим формам. Она поднялась наверх с легкостью.

Эшонай обнаружила, что остальные члены Совета пяти уже ее ждут. Каждый из них пребывал в одной из известных им форм. Эшонай находилась в боевой форме, Давим — в рабочей, Абронай — в партнерской, Чиви — в ловкой и тихая Зулн — в вялой форме. Венли тоже ждала вместе со своим партнером, который раскраснелся от трудного подъема. Ловкая форма подходила для многих действий, требующих аккуратности, но не обладала большой выносливостью.

Эшонай взошла на плоскую вершину бывшей башни. Ветер обдувал ее с востока. Здесь наверху не было стульев, и Совет пяти заседал прямо на голом камне.

Давим напевал с досадой. С ритмами в голове было трудно опоздать случайно. Они правильно подозревали, что Эшонай задержалась нарочно.

Она села, достала из кармана драгоценный камень с заключенным в нем спреном и положила его перед собой на каменную поверхность. Фиолетовый камень светился штормсветом.

— Меня беспокоит эта проверка, — сказала Эшонай. — Я думаю, что мы не должны ее разрешать.

— Что? — спросила Венли в ритме тревоги. — Сестра, не смеши нас. Это необходимо нашему народу.

Давим наклонился вперед, сложив руки на коленях. Он был широколицым, кожа его рабочей формы, в основном черная, пестрела то тут, то там крошечными завитками красного.

— Если все сработает, мы достигнем чего-то поистине удивительного. Первая из вновь открытых форм древней силы.

— Те формы связаны с богами, — напомнила Эшонай. — Что, если, выбирая эту форму, мы пригласим их вернуться?

Венли напевала с раздражением.

— В старые времена все формы приходили от богов. Мы обнаружили, что ловкая форма нам не вредит. Почему должна повредить штормовая форма?

— Есть разница, — ответила Эшонай. — Ты же знаешь песню «Его приход принесет богам их ночь». Напой ее про себя. Древние силы опасны.

— У людей они есть, — сказал Абронай.

Он пребывал в партнерской форме, пышный и упитанный, но контролировал свои страсти. Эшонай никогда не завидовала его положению. Из личных бесед она знала, что Абронай предпочел бы иметь другую форму. К сожалению, другие носители партнерской формы находились в ней недолго или не обладали подобающей значимостью, чтобы присоединиться к Совету пяти.

— Ты сама подготовила для нас доклад, Эшонай, — продолжил Абронай. — Ты видела среди алети воина, повелевающего древней силой, и многие другие подтвердили твои слова. К людям вернулось волноплетение. Спрены снова нас предали.

— Если волноплетение вернулось, — сказал Давим в ритме размышления, — тогда, возможно, это признак того, что боги возвращаются в любом случае. Если это правда, нам нужно подготовиться, чтобы иметь с ними дело. И нам помогут формы силы.

— Мы не знаем, придут ли они, — сказала Эшонай с решимостью. — Нам ничего не известно. Даже, есть ли у людей волноплетение. Это мог быть один из Клинков Чести. В ту ночь мы оставили один из них в Алеткаре.

Чиви напевала в ритме скептицизма. Ее лицо ловкой формы было удлиненным, пряди волос завязаны сзади в длинный хвост.

— Мы угасаем как народ. Я проходила сегодня мимо тех, кто принял вялую форму и не помнит нашего прошлого. Они поступили так, поскольку боятся, что иначе люди их убьют! Они готовят себя к тому, чтобы стать рабами!

— Я тоже их видел, — сказал Давим с решимостью. — Мы должны что-то делать, Эшонай. Твои солдаты проигрывают войну, удар за ударом.

— В следующий шторм, — проговорила Венли. Она настроила ритм мольбы. — Я смогу все проверить в следующий шторм.

Эшонай закрыла глаза. Мольба. Этот ритм настраивали не часто. Было трудно отказать сестре.

— Мы все должны прийти к согласию, — произнес Давим. — Я не приму иное. Эшонай, ты настаиваешь на возражении? Нужно ли нам провести здесь часы, обсуждая вопрос?

Она глубоко вздохнула, приходя к решению, которое прокладывало свой путь из глубины сознания. Решение исследователя. Эшонай взглянула на сумку с картами, которую положила рядом с собой на пол.

— Я соглашусь с проверкой, — сказала она.

Сидящая рядом Венли запела в ритме благодарности.

— Вместе с тем, — продолжила Эшонай с решимостью, — первым, кто испытает новую форму, должна стать я.

Все напевы смолкли. Остальные из Совета пяти уставились на нее.

— Что? — спросила Венли. — Сестра, нет! Это мое право.

— Ты слишком ценна, — ответила Эшонай. — Ты знаешь о формах слишком много, и большинство исследований хранится только в твоей голове. Я просто солдат. Меня можно заменить, если что-то пойдет не так.