Страница 17 из 40
— Мне показалось, что ему не слишком приятно чувствовать себя столь близким к немодифицированному человеку, но я думаю, что это естественно в его положении — что это очевидным образом следует из его слов при первом разговоре. Он и не надеялся, что это будет приятно. Он расценивает это как форму перерождения. Нового рождения. Я не думала, что он будет так плохо подготовлен к новым ощущениям, так шокирован ими, что ему захочется вернуться к своей исходной генетической норме, и еще меньше мне верилось, что он согласится вернуться на корабль, отказавшись от своей идеи остаться на Земле.
— Ты меня немного разочаровала, Сма. Я думал, что тебе понятны мои слова. Можно быть справедливым, скрупулезным, беспристрастным и не искать похвалы. Но я смел бы надеяться, что, выполнив какую-то работу всего лишь более честно, чем тебе кажется приемлемым, могу быть избавлен от допросов в такой оскорбительной и недоверчивой манере. Я мог бы отвергнуть просьбу Линтера. Я мог бы заявить ему, что мне не по нраву эта идея, что я не хочу иметь с ней ничего общего, или же просто выработать совершенную защиту от эстетической безвкусицы. Но не стал. По трем причинам.
Во-первых, я солгал тебе: Линтер и теперь вовсе не кажется мне мерзким или уродливым человеком. Единственное, что мне важно, — его разум, а его интеллект и личность не затронуты. Физиологические детали, в общем-то, несущественны. Разумеется, его тело менее эффективно выполняет свои функции, чем прежде. Оно не так совершенно, менее устойчиво к повреждениям, не так легко приспосабливается к новым условиям, как твое… Но он ведь живет на Западе в ХХ веке, в достаточно комфортных, чтобы не сказать привилегированных, экономических условиях, и ему не очень нужны молниеносные рефлексы или ночное зрение, как у совы. Так что целостность его личности в меньшей степени была нарушена этими предпринятыми мною физиологическими модификациями, чем — потенциально — самим решением остаться на Земле, которое он принял.
Во-вторых, если что-то убедит Линтера в том, что мы хорошо к нему относимся, это будет похвально и резонно, как бы это ни сказалось на нем. Вражда с ним просто по той причине, что он повел себя не так, как мне бы хотелось, или как хотелось бы любому из нас, — лишь укрепит его убежденность в том, что Земля — его истинный дом, а тамошнее человечество — его соплеменники.
В-третьих, и, собственно, уже одного этого было бы достаточно: а для чего мы все это делаем, Сма? Мы, Культура? Во что мы веруем, даже избегая определять это в таких терминах, даже чувствуя смущение при любом разговоре на эту тему? В свободу. Больше, чем во что бы то ни было еще. Это специфическая, очень релятивистская разновидность свободы, избавленная от формальных законов и моральных кодексов, но — уже в силу того, что ее так тяжело выразить словами и дать ей точное объяснение, — свобода более высокого сорта, чем любая ее видимость, какую можно найти на планете под нами в эту эпоху. Тот же всеприсущий технологический опыт, то же позитивное сальдо продуктивных сил, что позволяют нам, для начала, просто быть здесь, позволяют нам делать выбор относительно судеб Земли, некогда в нашей истории позволили нам перейти к жизни по своим собственным предпочтениям и с единственным ограничением, состоящим в распространении точно такого же уважительного подхода на других людей. Эта идея столь проста, что не только священная книга каждой из земных религий содержит сходное утверждение, но, более того, каждая религиозная, философская или иная мировоззренческая система рано или поздно приходит к мысли, что это утверждение содержится и во всех других тоже. Вот таково это, преследующее столь часто выражаемый словами идеал, встроенное на глубинном уровне в нашу цивилизацию достижение, которого мы, к сожалению, приучены в какой-то мере стыдиться. Я полагаю это извращением. Мы просто привыкли к нашей свободе. Мы свободно черпаем из нее столько всего, о чем люди Земли могут только говорить, а говорим мы о ней так же часто, как встречаются подлинные примеры реализации этой скромной идеи там внизу.
Дервлей Линтер — плоть от плоти нашего общества. Он такой же его законченный продукт, как, между прочим, и я сам. И таким образом, он так же волен ожидать исполнения всех своих желаний, как и любой другой член нашего общества, по крайней мере до тех пор, пока его безумие не удастся доказать. Собственно, сама просьба о хирургическом вмешательстве — и то, что он принял его от меня — может служить подтверждением того факта, что в нем до сих пор больше от Культуры, чем от земной цивилизации.
Коротко говоря, если даже я и думал, что получу некоторые тактические преимущества, отказав ему в его просьбе, оправдать отказ было бы для меня так же сложно, как и с корнем выдернуть этого парня с планеты в тот же самый момент, как я понял его замыслы. Конечно, я могу уверить себя в том, что поступаю правильно, заставляя Линтера вернуться, и исходить при этом из того, что мое поведение выше всяких упреков просто потому, что из всех участвующих в этом деле я обладаю наивысшим интеллектом. Но я должен быть уверен, что такое решение будет так же точно соответствовать основным принципам нашей цивилизации, как соответствует им сама возможность мне принять его.
Я посмотрела на индикатор настроения дрона. Все это время я простояла истуканом, никак не выдавая своего отношения к происходящему.
Теперь я позволила себе вздохнуть.
— Ну что же, — сказала я, — я даже не знаю… пожалуй, это звучит почти благородно. — Я сложила ладони вместе. — Но, корабль, проблема в том, что я никогда не знаю, когда ты вполне откровенен, а когда — просто хочешь поболтать.
Машина оставалась неподвижна несколько мгновений, потом повернулась и выплыла прочь, не сказав ни слова.
Когда я увидела Ли в следующий раз, он был облачен в костюм, напоминавший униформу капитана Кэрка из Звездного пути.
— Эй, да какого тебе… — начала я.
— Не смей подтрунивать надо мною, инопланетянка, — сердито прогудел Ли.
Я читала Фауста на немецком и одним глазом наблюдала, как двое моих друзей играют в снукер[48]. Гравитация в комнате для снукера была несколько меньше стандартной, чтобы шары двигались как полагается. Я спросила у корабля (когда он еще говорил со мной), почему он не уменьшил гравитацию на всем борту до земной величины, как сделал это с продолжительностью суток.
— Это бы требовало слишком длительной перекалибровки, — ответил корабль. — Я не мог на это отвлечься.
(Ну так что, как там насчет всемогущего Бога?)
— Ты, вполне возможно, об этом и не слышала, пока была занята ВКД, — сказал Ли, сев возле меня, — но я намерен стать капитаном этой посудины.
— Ты серьезно? Это классно звучит, — я предпочла не спрашивать, что такое ВКД[49]. — И как именно ты предполагаешь добиться столь высокого, чтобы не сказать неслыханно высокого, поста?
— Я еще не уверен, — доверительно сообщил Ли, — но мне кажется, что я обладаю всеми качествами, подобающими капитану.
— Исходя из едва уловимых намеков, сделанных тобою, я полагаю, что…
— Храбрость. Острый, как лезвие бритвы, ум. Способность руководить мужчинами и женщинами, подчиняя их своему авторитету. Изобретательность. Молниеносная быстрота реакции. А также — преданность и способность быть безжалостно объективным, если этого потребуют безопасность корабля и команды. За тем исключением, разумеется, что, если на кону будет стоять безопасность всей Известной Вселенной, я все же вынужден буду, с видимой неохотой, пойти на мужественное и благородное самопожертвование. Буде таковое произойдет, я сперва постараюсь спасти офицеров и рядовых членов экипажа, находящихся в моем подчинении. А сам пойду на дно вместе с кораблем.
48
Разновидность бильярда. Отличается от аналогов сравнительно более сложными правилами, геометрией луз и размерами стола. Популярна в основном в странах Британского Содружества.
49
Сокр. от «внешнекорабельная деятельность» — работа космонавта в космическом пространстве за пределами своего корабля. В оригинале использован эквивалентный английский термин extra-vehicular activity (EVA).