Мы из ЧК

Васильев без улыбки отрезал:

— Нечего зубы скалить! Игру-у-ушка! Грабителей искать треба швыдче! Ко-о-рроли-и-и…

Честно признаться, и я не особенно разбирался тогда в этой игре. Как-то вечером Бочаров принес доску и фигуры деревянные, показал, как нужно ходить ими и какой смысл игры. В Москве выучился.

Нам игра не понравилась. Васильев повертел в руках резных короля и ферзя:

— Найдем и вас!

Бочаров посмеялся и достал из внутреннего кармана френча маленькую книжку в твердом переплете.

— Понимаете, друзья, генерал Слащов написал про врангелевский Крым. Оправдывается.

— А где он? — озабоченно спросил Васильев, готовый идти и арестовать генерала-палача.

— Служит в штабе Красной Армии! — срезал нас Павел. — Проклял свое ужасное прошлое, порвал с белогвардейщиной и в 1921 году попросился в Советскую Россию. Книжку его открывает письмо Дмитрия Фурманова. И вот одно любопытное место…

Павел пролистал книжку, нашел нужную страницу.

— «В области специальной вожаки врангелевцев, разумеется, были большими мастерами. И провели против нас не одну талантливую операцию, — читал Бочаров фурмановский текст. — И совершили, по-своему, немало подвигов, выявили немало самого доподлинного личного геройства, отваги и прочего. Красная Армия имела перед собою не случайный сброд и не военный кисель, а организованного, стойкого сильного, часто отважного и решительного, прекрасно обеспеченного врага, имеющего богатейший заморский тыл. Потому она и геройская, Красная Армия, что даже такого врага, а повалила, придушила, сбросила…»

Я слушал Павла и думал: как точно подметил писатель суть нашей борьбы с контрреволюцией. Чекисты не раз терпели неудачи, не однажды враги были хитрее нас. И все же в итоге наш, советский верх!

— Советую почитать, братцы, эту книжонку. Своего противника нужно знать, — говорил Бочаров. — Кому первому?..

Метнули жребий: фуражку на стол, в нее две бумажки! Васильев тянул первым. Развернул и с огорчением сказал:

— Везет тебе, Громов!

…Васильева мы посадили к дежурному по станции Сечереченск. Как только вызовут Нестеренко в поездку, чекист должен был дать в ОГПУ сигнал.

Раз сопроводили Нестеренко — ничего. Второй — опять без результата! Вел себя главный кондуктор как положено. Бочаров, ездивший наблюдателем, начал сомневаться: может, ошиблись и напрасно тратим время?..

— Эти братья батьку родного голодом уморили! — уверял нас Васильев. — Давайте караулить продовольственные поезда. Обязательно клюнут! Эти Нестеренко — живоглоты!

И он был прав. 10 августа Васильев забежал в отделение ОГПУ как угорелый.

— Пашка! В поезде жмых и кукуруза.

— Не подойдет, — все не верил Бочаров. — Кому нужен такой товар?..

Пока спорили, поезд тронулся. Мы пулей выскочили на перрон. Я вцепился в первую же тормозную площадку и с силой поднялся. Павел Бочаров бежал рядом с поездом, выбирая площадку, поймал подножку и повис на руках.

— Сорвется! — перепугался я, издали наблюдая, как Бочаров силится подтянуться. Он все же забрался на тормозную площадку.

До Сидельникова поезд не остановился ни разу, и мы спокойно доехали. Нестеренко вел себя точно так, как предусмотрено инструкцией: на ходу осматривал состав, подавал сигнал «тормози» младшим кондукторам, когда поезд шел под уклон… Но нас это не успокаивало. К тому времени чекисты точно установили, что Степан Иванович Нестеренко имеет свободные деньги. Его жена под большие проценты выдает ссуды нуждающимся соседям. А таких было немало. В Сечереченске, как и по всей стране, все еще действовали биржи труда с очередями желающих работать, немало людей довольствовалось случайными заработками. И бедные люди вынуждены были брать деньги взаймы, а Нестеренко наживался на чужом несчастье. Это и убеждало нас: главный кондуктор причастен к хищению грузов на железной дороге!..

…Вот побежали по сторонам полотна зеленые посадки — акации, остролистый клен вперемежку с сосенками и кустарниками бузины. Скоро Сидельниково! Глаз не сводим с Нестеренко.

Поезд остановился на крайнем пути, обрамленном посадками. За ними — зеленая лужайка и на ней — столбы в штабеле. Я спрыгнул на ходу, нырнул в заросли желтой акации, обдирая руки о колючки. Павел Бочаров в отдалении остался следить за главным кондуктором.

Нестеренко, вместо того, чтобы спешить к дежурному по станции с поездными документами, скрылся вслед за мною в зарослях акации. У меня заколотилось сердце учащенно, как у охотника, увидевшего дичь.

С другой стороны, от Южного парка, на лужайку к столбам вышли двое мужчин. Хорошо одеты, мордасты. Встретились с Нестеренко как добрые знакомые. Присели на столбы. Высокий, с перекошенными плечами мужчина вынул бутылку водки из черного портфеля, а Нестеренко из своей кондукторской сумки — краюху хлеба и пучок зеленого чеснока.

— «Зря столько старания! — с сожалением думал я, видя как распивают водку на столбах. — Обыкновенные пьянчужки! Наверное, извозчики-приятели». Но что это?..

Из той же кондукторской сумки Нестеренко достал вагонные документы. Все трое о чем-то жарко заспорили. Главный кондуктор хлопал ладонью по накладным, стараясь, должно быть, убедить в чем-то своих сообщников. Те отрицательно качали головами. Перепалка длилась минут пять. Главный кондуктор подхватился и громко крикнул:

— Пить больше не буду!

И быстро пошагал к вокзалу. Мужчины выпили водку из горлышка, зажевали хлебом и перышками чеснока. Отряхнулись и пошли через станционные пути в поселок.

— Видел? — спросил я Бочарова. — Веди этих двоих!

А сам заспешил к вокзалу: не упустить бы Нестеренко. Он как ни в чем не бывало сдал документы дежурному по станции и ушел отдыхать в бригадный дом, «брехаловку», как называли его железнодорожники. Мне пришлось караулить.

Солнце припекало — веки слипались. Так и промаялся, пока Нестеренко не вызвали в обратную поездку. И опять я на вагонной площадке «вел» его до Сечереченска.

Васильев ждал меня в ОГПУ с огромным напряжением.

— Ну как, Володя?

Я рассказал ему все, что узнал и увидел.

— Короли, наверное! Жмых им не по носу, — оживленно говорил Василий Михайлович. — Пошли к Макару Алексеевичу!

Тот не разделил наши восторги.

— Мало похоже — водку жрут из горлышка. Жулики обыкновенные. Короли в тени стоят. Я так считаю. Вернется Бочаров — прояснится…

— Без фантазии наш начальник! — ворчал Васильев, вернувшись в отделение ОГПУ.

А мне нравилось спокойствие Макара Алексеевича, трезвость суждения его. И я перенимал его манеру. Даже побрил голову, чтобы поглаживать ее так, как это делает мой начальник.

День прошел — не вернулся Бочаров. Вторые сутки — нет Павла!

Мы всерьез всполошились — бандиты могли укокошить запросто! Послали запрос по станциям… Наконец, спустя трое суток, явился наш Бочаров.

Васильев с ходу атаковал его:

— Кто они?

Павел устало потянулся, плюхнулся на диван с продавленными пружинами, который стоял в углу нашей комнаты.

— Спать, братцы, хочу!

— Брось тянуть! — взорвался Васильев.

— Вася, не кипятись! Вел я их до Бердянска. Живут прилично — непманы. Обратился в горотдел ОГПУ. Помогнули: Кузьма Моисеевич Селиверстов — один, а другой, с перекошенными плечами, — Измаил Борисович Петерсон…

Я даже подпрыгнул на стуле.

— Кто?

— Петерсон, король сахарина. Так зовут его в городе. В гражданскую войну тайно спекулировал сахарином и золотом.

Васильев припомнил:

— Брали его. Бижевича провел, как мальчишку, — выбил доски клозета и ушел, скотина. А вышки тогда ему не миновать бы! Вез три фунта золота…

Как же я не признал его в Сидельникове?.. Тогда он был ряжен под мешочника, а теперь — шикарно одетый преуспевающий торговец. Отъелся, обнаглел.

Бочаров потирал красные от бессонницы глаза. Волосы не чесаны три дня. Простенький костюм измят и в пыли. Позевывая, Павел добавил:

— Был и третий тип. Шрам на лбу. Но упустил на вокзале в толчее. Как сквозь землю провалился! По-моему, то был Квач…