Посланники

Я сказал, что Маргарет Этвуд – канадская писательница.

Гилад пришёл в изумление:

- А мне подумалось, что такое могла нацарапать только опытная б…

Я посмотрел на осунувшийся лик луны и подумал: "Любопытно, каково сейчас лицо луны на другом конце света?"

Гилад спросил:

- Как думаешь, я смогу погибнуть?

- Сможешь, - отозвался я. - И ты сможешь, и я сможешь…

Гилад загрустил.

Я принялся его утешить:

- Опытные люди уверяют, что жить – занятие невыносимое, утомительное, ибо приходится вынуждать себя –

быть честным,

быть разумным,

быть учтивым и прочее, и прочее, и ещё и ещё…

Гилад не унимался.

- Интересно, - пробормотал он, - отчего у меня предчувствие, будто я погибну?

Я мотнул головой.

- И в правду интересно!

- И больше в этом мире меня не будет.

- Больше не будет.

- А что ж тогда?

Я предположил:

- Будет конец света.

Гилад перевёл дух.

- Может, обойдётся лёгким ранением?

…Мой отец говорил: "Жизнь даётся в дар без всяких объяснений, а потом тебя без всяких объяснений её лишают, тем не менее, чтобы с тобой не случилось, жизнь проживи свою. Неудачную картину можно переписать заново или просто взять и выкинуть, а свою жизнь, если не удалась, тут уже не…"

Рация молчала.

Мы ощущали себя людьми вполне взрослыми; об ожогах, ранениях и всяком другом не думали, ждали своего часа, понимая, что мучительное бездействие и неизвестность – также война.

Командирским голосом я произнёс:

- Боец Гилад, amor fati!

- Что? - вскинулся Гилад. - Что ты сказал?

Я перевёл:

- Полюби свою Судьбу!

- Это приказ?

- Понимай, как хочешь!

Гилад поморщился.

- За что Судьбу любить?

Я скосил глаза.

- Хотя бы за то, что она наша! Другой Судьбы у нас всё равно нет…

На лице Гилада выступила постная улыбка. Упавшим голосом он спросил:

- Может, стоит помолиться? Набралось у меня…

Я кивнул.

- Раз набралось, то приступай…

Гилад стал просить –

чтобы его сестра каждый год рожать прекратила,

чтобы его отец благополучно дотянул до пенсии,

чтобы в стране выпали нормальные дожди,

чтобы Израиль выиграл пару медалей на олимпиаде,

чтобы навсегда утихомирилась Газа.

Я посмотрел на рыжую бородку Гилада и пришёл к заключению: "Barbam video, sed philosophum non video"*

С севера приближалась колонна танков. "Накачиваем мышцы!" - догадался я.

- Чёртова Газа! - уныло проговорил Гилад. - Кажется, мы завязли в путанице?

Я глотнул слюну.

- Путаница – это когда не знаешь, как её распутать…

- А мы знаем? - зрачки Гилада вдруг потемнели.

Я пожал плечами.

В детстве меня пугали тёмные комнаты и учителя математики, а здесь, под Газой, пугали вопрошающие глаза товарищей. Боли я не чувствовал. Это как в драке: вначале тебя сотрясают тупые удары, а острая боль приходит потом…

- Так-то оно… - Гилад коснулся своей бородки. - А мне умирать…

Я заговорил о таких, казалось бы, неглупых парнях как Золя, Тургенев, Эдмонд де Гонкур и Доде, которые, собираясь в ресторане "Маньи", обсуждали вопрос о смерти. Однажды они пришли к выводу, что разумнее всего заставить себя довериться Судьбе, и при этом спокойно, без паники приговаривать:

*(лат.) Бороду вижу, философа не вижу.

"Так уж оно, и тут уж ничего не попишешь…"

Гилад слушал, заложив руки за голову и тяжело дыша.

Я взглянул на облака. Одно из них походило на шагающий стул.

На стул присело солнце.

По земле забегали тени.

Боец Юваль Лерман сидел в стороне и грыз печенье.

Появился джип батальонного фельдшера.

- Воины, - раздался трубный голос эскулапа, - как обстоит с боевым духом?

Ему никто не ответил.

- Ну, а дрожь в коленках или упадок в физическом состоянии наблюдается?

Покрутив шеей, я доложил:

- В исключительно редких случаях. Если появляется асистолия, мы незамедлительно приступаем к использованию усовершенствованного Армией Обороны Израиля дефибриллятора.

Фельдшер тоже покрутил шеей и вдруг, поведя носом, остановил брезгливый взгляд на кустах.

- Воздух-то здесь спёртый…- заметил он.

Я пояснил:

- Город Газа в непосредственной близости…

Фельдшер покашлял.

- Как вы можете дышать таким воздухом?

Я ещё пояснил:

- Стараемся в себя воздух не втягивать.

- Однако у вас тут тихо, - изумился фельдшер.

Кто-то из бойцов поделился знаниями:

- Говорят, в могиле ещё тише.

Я посмотрел на небо.

Ефрейтор Фима посмотрел на небо.

Николай посмотрел на небо.

Кажется, кто-то ещё посмотрел на небо.

- Сплетни это, - проговорил фельдшер, - не верьте!

- Ладно! - обещали воины.

Преодолев робость, я попросил:

- Нам бы таблетки для погружения в забытье…

Фельдшер бросил на меня укоризненный взгляд и сказал:

- Сейчас не время…

- Так точно, - согласился я, - сейчас не время. Нам бы на потом. После всего этого…

- Лекарства "на потом" не поступили. И вообще – заглядывать в будущее не надо.

- А что надо?

- Жить!

Я вдохнул в себя воздух –

горячий,

влажный,

гнетущий,

зловонный.

Отдав батальонному фельдшеру честь, я подумал: "До чего же жить просто…"

***

Ночью прилетали бомбардировщики, и небо под огненными вспышками стало дробиться. Внизу дребезжало, лязгало, гремело. Изрядно пошумев, самолёты оставили за собой пространство, покрытое зеленовато-серым дымом, зеленовато-серым бредом, зеленовато-серым наказанием и отправились на свои базы для дозаправки.

Возвратилась тишина –

податливая,

смиренная,

уютная.

Искушало желание потрогать тишину, досаждала мысль: "Почему Бог, обычно во всём и повсюду присутствующий, теперь себя не обнаруживает".

Отец говорил: "Невмешательство – это тоже вмешательство…"

Моя жизнь…

"Чем она станет утром?"

"Во что превратится?"

Я поглядывал на небо. "Отзовись, Господи!"

Тишина –

глухая,

хрупкая.

"Прекратится или во что-то превратится" - вот в чём вопрос?

Тишина –

безразличная,

вялая.

"Господи, - спрашивал я, - ты меня слышишь?"

Ни звука. "Насинг!"

Устало мерцали напуганные звёзды.

Загадкой замерла Газа.

- Сержант, - заговорил Гилад, - там гибнут дети, да?

- Бывает, что и дети…Война…- я посмотрел на полевую рацию – в любую минуту мог поступить приказ: "Со Злом пора покончить …"

Мы ждали.

Клонило ко сну.

"Хорошо живётся кошкам, - думал я. - Говорят, на сон у них уходит большая часть жизни"

Встряхнув головой, отжавшись двадцать раз на руках, глотнув воду из фляги, выдохнув из себя "Dum spiro spero"*, я мысленно переносился в Древнюю Грецию, где царь Эдип, вызвав к себе во дворец Креонта, выпрашивал совет: "Как истребить? И в чём зараза эта?" "Изгнанием, - отвечал Креонт, - иль кровью кровь смывая"**

Спать хотелось упорнее, чем жить.

- Вздремни, сержант, - сказал ефрейтор Фима. - Я присмотрю…

Я признательно склонил голову:

- Разве что на чуток…

В меня проник сон –

куда-то отлучился царь Эдип,

*(лат) Пока дышу, надеюсь.

**Софокл. "Царь Эдип". Пер. с древнегреческого Ф Зелинского.