Рапорт из Штутгофа

В гетто евреи жили семьями; здесь их разлучили. Малышей и женщин отправили в старый лагерь, а мужчин и мальчиков разместили во флигеле «б» 13-го блока.

У евреев были свои собственные руководители, которым они безоговорочно подчинялись. Держались они поразительно стойко. Мы отдавали им, и прежде всего детям, всё то, без чего сами могли обойтись. Почти у каждого датчанина был свой «приёмыш», которому он всячески старался помочь. Евреи получали в Штутгофе вдвое меньше еды, чем все остальные заключённые.

Однажды вечером я зашёл во флигель «б» и передал руководителям еврейской группы два пакета сухих хлебдев и конфет, которые нам прислали из Швеции. Я подчеркнул, что и хлебцы и конфеты предназначены детям. Возле меня стоял один старый еврей. Он попросил шёпотом, чтобы я дал ему кусочек хлебца. Уже много дней он ничего не ел.

Никогда в жизни я не слышал, чтобы кого-нибудь так срамили, как они срамили этого старика.

— Неужели ты не понимаешь, — говорили они, — что наши датские товарищи сами живут впроголодь, а всё — таки они помогают нашим детям. Как тебе не стыдно попрошайничать у тех, кого ты должен благодарить!

Старик расплакался, схватил меня за руку и стал просить прощения.

Между тем один из руководителей группы позвал ребят, и они, не ожидая приказания, тотчас же построились в несколько рядов; младшие — впереди, старшие — сзади. Каждый получил по сухому хлебцу и конфету, и радости их не было конца.

— Ты знаешь, — сказал мне однажды Вейле, когда мы работали в оружейной мастерской, — я обнаружил, что оба мои приёмыша съедают только обед, который я им отдаю, а хлеб они потихоньку относят к ограждению и бросают своей матери и двум маленьким сестрёнкам.

Среди заключённых флигеля «б» был врач, и я зашёл к нему однажды вечером, чтобы он перевязал мне палец. Он показал на семнадцатилетнего юношу, который лежал на полу. Лицо у него распухло и стало вдвое шире обычного человеческого лица.

— Что с ним? — спросил я в ужасе.

— Вчера он был на работе, и польский капо пробил ему голову рукояткой лопаты. Окровавленный, он пришёл в ревир, потому что не мог больше работать. Но в ревире не лечат евреев. Врачи дали ему пластырь и даже не взглянули на рану. У него порван один из кровеносных сосудов головы. Надо остановить кровотечение. Через несколько часов он погибнет от удушья. Если бы у меня были инструменты, я бы легко спас ему жизнь. А теперь он умирает.

Врач взглянул на меня, помолчал секунду, потом тихо добавил:

— Вы знаете, среди евреев много очень умных и интеллигентных людей. Так вот, этот был самый умный из всех, кого я когда-либо знал. А теперь он умирает, Если бы у меня был морфий, я облегчил бы его страдания.

Женщины и малыши оставались в лагере недолго. Однажды утром мы увидели, как они идут по главной лагерной улице к воротам. Матери прижимали детей к груди или вели их за руку. Когда они проходили мимо нашего блока, мальчики и взрослые мужчины выбежали на улицу, чтобы в последний раз обнять мать или жену. Эсэсовцы и старосты отгоняли их хлыстами и кулаками.

На другой день Отто М. показал мне копию приказа по лагерю, который ему удалось каким-то образом достать. Один из пунктов приказа гласил: «Команда заключённых следует в Освенцим, 1740 женщин и детей».

Через несколько месяцев к нам попал один заключённый из Освенцима. Он рассказал, что прекрасно помнит этот эшелон с евреями. Прямо из вагонов их отправили в газовые камеры.

Вскоре исчезли из Штутгофа и евреи-мужчины. Вместо с подростками их отправили работать на заводы Штеттина и Данцига.

Однажды, когда я вернулся в барак, Фриц М. рассказал мне:

— Более жуткой картины я ещё не видел. Сотрудники отдела труда вместо с эсэсовцами собрали ребят и построили их. Рэсслер заявил нм, что хочет проверить их силу и выносливость. Сначала они побегут наперегонки. Тех, кто придёт к финишу первым, пошлют на работу. Остальных… Впрочем, они сами знают, что будет с остальными.

Ребята плакали, плакали и бегали взад и вперёд по главной лагерной улице, пока не падали от усталости. Когда уголовникам и эсэсовцам это развлечение надоело, они построили ребят перед бараком отдела труда и велели им прыгать через ящики. Дети совершенно обезумели от страха; они срывались со старта до команды, и их возвращали назад ударами хлыста. Они прыгали, падали и с дикими криками бросались друг на друга.

А потом они узнали, что скоро их всех отправят в последнее путешествие в Иерусалим.

Глаза Фрица наполнились слезами.

23. ЗВОН КОЛОКОЛЬЧИКОВ

Эсэсовцы в спешном порядке обнесли колючей проволокой большую площадку за лагерем. Кроме того, колючая проволока появилась вокруг новой кухни и других подсобных помещений, которые строились в связи с расширением лагеря. Предполагалось, что в своё время — после победы — лагерь будет «нормально» вмещать около 80 тысяч заключённых, примерно по триста в каждом блоке.

За ограждение из колючей проволоки эсэсовцы загнали что-то около 20 тысяч еврейских женщин. Они лежали днём и ночью прямо на голой земле. Там не было ничего, кроме водопроводного крана, не было даже туалета. Им не давали пищи, и они просто лежали на земле и ждали своей участи.

Этих еврейских женщин привезли сюда из Румынии, Болгарии и других восточноевропейских стран, но особенно много было евреек из Венгрии. После переворота, который произошёл там летом 1944 года, в стране начались преследования евреев, и тысячи несчастных попали к нам в Штутгоф. Здесь были женщины всех возрастов: пожилые женщины и девушки, древние старухи и совсем юные девочки.

Когда в Штутгоф стали прибывать эшелоны с евреями, в лагере была создана специальная «зондоркоманда», чтобы принять по отношению к ним все необходимые меры. Команда эта состояла из самых закоренелых преступников, самых жестоких капо и старост, какие только были в лагере. На трое суток они получили полную свободу рук. Каждую женщину раздели догола и обстригли под машинку. Не трудно представить себе, какая расправа ожидала молодых женщин, если эта кровавая банда получила не только свободу рук, но и прямые указания на этот счёт от эсэсовцев.

— Нечего с ними церемониться! Детей у них всё равно не будет, потому что скоро мы их всех ликвидируем, — сказал Майер своим бандитам.

Несчастных обобрали до нитки. Тех, кого подозревали в сокрытии ценностей, сажали на специальный стул без сиденья и подвергали унизительному осмотру.

Одна женщина проглотила кольцо. Её немедленно «оперировали». Комендант Хоппе нашёл кольцо. А женщина умерла.

Они лежали на голой земле более двух месяцев. Отправляясь на работу, многие заключённые, в том числе и датчане, проходили через этот «лагерь» под открытым небом. Женщины просили дать им немного хлеба.

— Возьми мою дочь, возьми мою дочь за кусочек хлеба! — крикнула однажды женщина одному моему другу-датчанину и толкнула к нему красивую четырнадцатилетнюю девочку. — Возьми её, возьми её здесь же за полкусочка хлеба! — кричала женщина ему вслед.

Через несколько дней после их прибытия в лагерь мы увидели из оружейной мастерской, как санитары ревира тащат одну за другой подводы, на которых сидят еврейские женщины. Проезжая мимо мастерской, женщины махали нам руками и даже пытались улыбаться. Здесь были и молодые и старые женщины, но больше молодых. Телеги не свернули к ревиру, а продолжали двигаться к крематорию. Уже давно ходили слухи — а слухи по концлагерю распространяются быстро, — что еврейским женщинам будет оказана какая-то помощь. Больных положат в ревир. Мы знали, что это ложь. Евреев нацисты не клали в ревир. В этом заключалось различие между людьми и евреями.

Возле крематория женщин выгрузили. Многие совсем не могли идти на своих распухших ногах. Их гнали хлыстами или тащили волоком.

В тот же день эсэсовцы пустили по лагерю слух, что эти женщины болели неизлечимыми венерическими болезнями. И по отношению к ним пришлось применить чисто гигиеническую санкцию.