Сатиры

Комментарии

Сатира двенадцатая

Право, Корвин, этот день — рождения дня мне приятней. Праздничный дерн ожидает обещанных богу животных: С белым овечку руном приведем мы Юноне-царице, Белую также овцу мы дадим горгоносной Минерве; Жертва, которую ждет от нас Тарпейский Юпитер, Резво трясет своей длинной веревкой, готова бодаться, Так как ведь это — игривый теленок, созревший для храмов, Для алтаря, окропленья вином; не сосет уже вымя Матери он, он портит дубы вырастающим рогом. 10 Если бы в доме моем был достаток, равный влеченью, То притащили б вола пожирней пресловутой Гиспуллы, Грузно-ленивую тушу, вскормленную не по соседству, Но от умбрийских кровей — с изобильных пастбищ Клитумна, С шеей, достойной удара слуги подюжее: ведь нынче К нам возвратился друг, лишь недавно страх претерпевший; Трепетен он до сих пор, удивляясь, что цел он остался, Ибо, помимо морских невзгод, избег он ударов Молнии: тучей сплошной превратилось в густые потемки Небо, внезапно огонь поразил корабельные реи; 20 Каждый поверить готов, что в него и ударило пламя, В ужасе тут же поняв, что опасней кораблекрушенье, Чем загоревшийся парус судна. Происходит все так же Тяжко, как в случае бурь, о которых писали поэты. Слушай, какая еще есть опасность, — и ты пожалеешь Снова его, хотя все остальное — лишь доля того же Жребия, правда, ужасная, впрочем, известная многим, Как это нам говорит и множество досок обетных В храмах, — недаром известно: Исидой живут живописцы. Участь такая постигла и нашего друга Катулла: 30 Так как средину судна уже всю заливало волнами, Коих удары и тот и другой борта расшатали, Так что и кормчий седой своим опытом им не принес бы Пользы, — Катулл, уступая ветрам, стал выбрасывать вещи За борт, бобру подражая, который себя превращает В евнуха, чтоб избежать погибели из-за тестикул: Так понимает зверек, что струи лишь бобровой нам надо. «Все, что мое, — бросай!» — говорил Катулл; он готов был Выкинуть самое ценное даже — пурпурные ткани, Годные стать одеяньем изнеженного Мецената; 40 Ткани другие — из шерсти, которой окраску природа Трав благородных дала, помогал золотиться источник, Чудный таинственной силой своей, как и воздух бетийский. Не усомнился Катулл побросать серебро и сосуды — Дело Парфения рук, целый кубок вместимостью с урну, Кубок, достойный хоть Фола-кентавра, хоть Фуска супруги; За борт пошли и лохани, и множество утвари разной, Чаши резные, из коих пивал и Филипп Македонский. Есть ли на свете другой кто-нибудь, кто бы нынче решился Жизнь предпочесть серебру и имуществу — только спасенье? 50 Не для того, чтобы жить, составляют себе состоянье Многие, нет, — как слепцы, живут состояния ради. Большую часть самых нужных вещей побросал он, и все же Легче не стало; тогда он доходит, теснимый нуждою, Вплоть до того, что, схвативши топор, подрубает и мачту, — В этом спасенье его: при опасности крайней мы ищем Средства защиты, корабль облегчая насколько возможно. Вот и доверь свою жизнь ветрам, полагаясь на мачта Да на борта: ты от смерти далек на четыре иль на семь Пальцев, и то лишь тогда, если очень толсты эти доски. 60 Сразу, пловец, запасай вместе с хлебом в плетенке с пузатой Флягой — надежный топор: он тебе пригодится при буре. После ж того, когда море уляжется, благоприятной Станет погода, судьба путешественника одолеет Ветры и волны пучин, и сучат рукодельницы Парки Лучшую пряжу рукой благосклонной и белую нитку Тянут тебе, и подул ветерок немногим сильнее Легкого вздоха — судно понеслось не бессильным искусством, Жалкое, вместо одежд лишь в раздерганных клочьях, с единым Парусом, что на носу. Утихают ветры, и с солнцем 70 Всходит надежда на жизнь. Уже видно высокую местность С острой вершиной, ценимую Юлом дороже Лавина, Города мачехи: имя свое получило то место От белоснежной свиньи с удивительным выменем — радость Трои сынам, — с тридцатью небывалыми в мире сосцами. Входит и он наконец в огражденную мола громадой Гавань: Тирренский маяк; как плечи округлые, дамбы В море далеко бегут, оставляя Италию сзади; Так ли тебя удивит от природы нам данная гавань, Как этот порт? С разбитой кормой устремляется кормчий 80 Внутрь, в безопасный залив в глубине этой бухты, доступный Даже лодчонке из Бай. Матросы с обритой макушкой Рады там поболтать об опасности и о спасенье. Ну-ка, идите, рабы, тишину соблюдая, приличье, Храмы гирляндой увейте, ножи посыпайте мукою, Сделайте мягкий алтарь украшеньем зеленого дерна. Сам я за вами иду — совершить по обряду большую Жертву; вернувшись домой, где украшены только венками Малые лики богов, что блестят от хрупкого воска, Милости буду просить у Юпитера нашего, ларам 90 Я фимиам воскурю, разноцветных рассыплю фиалок. Все засверкало кругом: простирает длинные ветки Дверь, и лампады с утра участвуют в праздничных жертвах. Брось подозренья, Корвин. У Катулла, в честь возвращенья Коего столько воздвиг алтарей я, ведь трое малюток, Трое наследников. Что ж ожидать, чтобы другу такому, Вовсе ненужному, кто пожертвовал хоть бы больную, Полуослепшую куру: затрата была бы чрезмерна; Ради чужого отца никто не подаст перепелки. Если почувствует жар Галлита бездетная или 100 Паций-богач, то таблички «за здравье» весь портик закроют; Даже иной лицемер готов обещать гекатомбу, Раз уж не видно слонов и нельзя их купить по соседству: Этот не водится зверь на латинской земле и под нашим Небом; его привезли, получив из страны чернокожих, Он и пасется с тех пор в рутульских лесах, на полянах Турна-царя, как Цезарев скот; никому он из частных Лиц никогда не послужит: ведь предки слонов Ганнибалу Тирскому только служили, да нашим вождям, да Молоссу; Предки рутульских слонов носили когорты на спинах, 110 Целую войска часть или башни, идущие в битву. Значит, не в Новии здесь, не в Пакувии-Гистре помеха, Что к алтарям не влекут слоновую кость в приношенье Ларам Галлиты как жертву, одну лишь достойную этих Самых божеств — и ловцов их наследства достойную также. Если позволишь заклать, так иной обречет тебе в жертву Самых красивых рабов, самых крупных и телом дородных, Либо он даже рабу иль служанке наложит повязку Прямо, как жертве, на лоб, и если есть дома невеста, Там Ифигения, что ль, он отдаст алтарям и невесту, 120 Хоть бы не верил в подмен ее тайный трагической ланью. Я земляка хвалю, предпочту завещанье неверной Тысяче я кораблей, ибо если болящий избегнет Смерти, то он уничтожит таблички, попавшись в ловушку После заслуги такой изумительной, и, вероятно, Сразу имущество все получит один лишь Пакувий: Гордо он будет шагать, победивши соперников. Видишь, Как исключительна польза — принесть Ифигению в жертву. Пусть же Пакувий живет хоть Несторов век, я согласен, Пусть он богат, как Нерон с грабежей, пусть золота — горы, 130 Но он не мил никому, да и сам никого он не любит. вернуться