Страница 23 из 41
Взмокший от пота Бондаренко пытался привести в действие пушку. Но все потуги были напрасными. Поворотный механизм заклинило. Тогда Аркадий схватил связку гранат, бутылку, с зажигательной смесью и прыгнул в глубокий окоп. И вовремя! Фашистский танк уже наползал на него. Бондаренко бросил под машину гранаты. Гусеничные ленты разлетелись. Из танка повалили фрицы; Аркадий уложил их меткими выстрелами.
А танки напирали со всех сторон. Вот они снова лезут на позицию, бьют по пушке. Бондаренко с сожалением посмотрел на изувеченное орудие. Он приготовил новую связку гранат и теперь поджидал очередную машину.
Однако приблизившийся танк встал так, что из окопа невозможно было его поразить.
Тогда Аркадий вылез из ячейки и бросил гранаты под лоснящуюся машину. Та подпрыгнула от взрыва. Боец упал навзничь. Осколки достигли его, впились в голову и грудь. Сразу Аркадий не почувствовал боли, хотя видел, как гимнастерка покрывается пятнами крови. Он приподнялся. «Есть же у меня руки, глаза. Буду драться!» Сжал карабин и открыл огонь по фашистам.
Тут танк, подбитый Аркадием, загорелся. Кто же это помог?» — удивился он. Оказалось, батарейцы, поспешившие на помощь связному.
Бой не стихал. Крики и вопли неслись оттуда, где шла рукопашная. Уже не слышно было басовитого голоса Ивана Толстоухова. Прикончив с десяток фашистов, он упал с окровавленной головой и больше не поднялся.
Обессиленного, потерявшего сознание, санитары вынесли Аркадия Бондаренко с огневой, привели его в чувство.
— Зачем меня унесли с позиции? — возмущался он. — Я должен быть там, где дерутся баскаковцы…
— Так приказал комбат: спасти связного. Ты должен еще доложить командиру полка о двенадцатой батарее.
— Тогда отпустите меня. Надо идти на КП полка.
— Сейчас медицина твой командир, — объяснила сестра.
Ночью причалил катер, и Аркадия вместе с другими ранеными бойцами отправили на левый берег.
Здесь в эвакопункте Бондаренко увидел знакомую девушку — военфельдшера одного из батальонов его полка — Тоню Жидкову. Она убеждала дежурного врача, что именно раненых зенитчиков, которых она доставила с «огненной земли», нужно оперировать в первую очередь.
— Узнаю птицу по полету, — сказал Тоне подошедший на костылях Бондаренко. Может, и мне, Тоня, выхлопочешь операцию вне очереди?
— Если надо — могу. За ершовцев всегда горой стоять буду, — ответила военфельдшер. — А как ты сюда попал, товарищ связной? — спросила она Аркадия.
Бондаренко рассказал, как пробрался на двенадцатую батарею, о бое, в котором участвовал. Возвратившись под покровом ночи на правый берег, Тоня сообщила командиру полка все, что услышала от Аркадия Бондаренко.
— Вот бы его сюда, нашего связного, — проговорил Ершов. — Услышать от него подробности о судьбе двенадцатой…
— Над ним мудруют врачи, здорово ему досталось, — вздохнула Тоня. — А там увезут, конечно, подальше в тыл"…
Все данные свидетельствовали о том, что двенадцатая батарея погибла в неравной схватке с вражескими танками. И в полковом журнале боевых действий было записано: «Считать погибшей в боях с фашистскими ордами личный состав 12-й батареи, стоявший на обороне переправы у Латошинки: командир батареи лейтенант М. А. Баскаков, комиссар батареи политрук Г. П. Новолетов, командир взвода лейтенант И. С. Гриценко, командир взвода управления Осадчук. Сержантов — 4, бойцов — 35. Всего 43 человека».
Командир полка хотел более определенно узнать о двенадцатой батарее. Выслал катер с двумя лейтенантами к Латошинке. Катер остановился на левом берегу реки в Нижнем Паромном. Здесь располагались батареи четвертого дивизиона полка Германа. Зенитчики сообщили, что наблюдали бой батареи МЗА на правом берегу, у паромной переправы. Видели, как на их огневой рвались снаряды, шли рукопашные схватки. А потом все стихло. Катер подошел к Латошинке, но никого из бойцов батареи обнаружить не удалось.
Весть о героическом бое баскаковцев сразу же разнеслась по батареям. Из уст в уста передавалась сложенная бойцами песня:
Слова этой песни от Тони Жидковой услышал и командир полка.
— Баскаков! — с теплотой вымолвил он фамилию комбата. — Герой…
— Не зря о нем песни поют, — отозвался кто-то из штабных работников.
— И будут петь! О таких людях не забывают. — Лицо Ершова стало нахмуренным, грустным.
Минутное раздумье командира полка прервал начальник штаба.
— Григорий Иванович, — обратился он к Ершову, — разрешите доложить обстановку по данным, полученным из дивизионов…
В отличие от полков среднекалиберных зенитных орудий батареи полка МЗА были разбросаны по всему городу. Огневые позиции зениток малого калибра располагались в непосредственной близости от охраняемых ими объектов. Многие батареи ставились на крышах заводских корпусов. Оборудование таких огневых позиций потребовало немалых усилий. Нужно было сделать специальные площадки, поднять и установить орудия, приборы, создать запас боеприпасов. Вблизи орудий требовалось оборудовать жилье для расчетов. И все это было выполнено в течение летних месяцев. Батареи встали на крышах цехов тракторного, «Красного Октября», «Баррикады», химического завода, электростанции…
И полк Ершова стали обычно называть «артиллерией заводских крыш». И когда звонили сюда из корпусного района ПВО, то нередко спрашивали: «Как дела на крышах?» И эта фраза получила широкое распространение среди зенитчиков волжского города.
— Докладывай, начальник штаба, как дела у нас на заводских крышах? — говорил обычно Ершов.
9. Орудия стреляют с крыш
Внимательно смотрит Ершов на испещренную синими и красными пометками оперативную карту. Докладывает начальник штаба майор Парицкий.
— На тракторном все три батареи продолжают бой. Самолеты противника к объекту не допущены. Потерь нет. Запас снарядов на крыши доставлен… Батареи, прикрывающие «Красный Октябрь», сбили сегодня три пикировщика…
— А как дела в дивизионе Зиновея? — При этом Ершов посмотрел на квадрат карты, на котором было написано «Баррикады».
— Зиновей сообщил, что сегодня его батареи сбили четыре вражеских самолета, — доложил начштаба. — Но положение у него сложное. Уж очень яростно обрушивается противник на корпуса завода.
— Значит, тяжело приходится на крышах «Баррикад?» — приподнял густые брови Ершов.
— Особенно пятой и второй батареям. …Раскаты боя, гремевшего за северными окраинами
Сталинграда, гулким эхом разносились по окрестностям города. С тревогой вслушивались в доносившуюся канонаду бойцы-зенитчики, стоявшие на охране завода «Баррикады». Огневая позиция у них своеобразная — крыша корпуса, в котором расположены несколько цехов. На кровле сооружена деревянная площадка. И хотя здание невысокое, но здесь всегда чувствовалось дуновение ветерка и, казалось, солнце печет куда жарче, чем внизу, на земле. И от такого солнцепека лица бойцов стали бронзовыми.
Отсюда и Волга шире открывает свои просторы и красоту своих живописных берегов. А каменные громады — дома, кварталы с этой вышки уподобляются огромнейшему ковру, расцвеченному пестрыми красками, и всюду — дымящиеся трубы заводов.
— Красивый вид, не правда ли? — произнес командир орудия Федор Быковский, называвший себя потомком запорожских казаков.
— Город — богатырь! — высказал свои чувства стереоскопист ефрейтор Любочко.
Но еще с большей гордостью в душе глядели на панораму города те, кто здесь родился, вырос. А таких на батарее было немало. И среди них худощавый, необыкновенно ловкий в движениях боец — Николай Банников. Он с отличием окончил десятилетку и тогда же, в сорок первом, подал заявление в военно-медицинскую академию. Но грянула война, Николаю выслали справку о том, что ему предоставляется академический отпуск. Документ он положил в карман, а сам пошел в армию. Товарищи по службе, которым он поведал всю эту историю со своей учебой, говорили: «Береги справку, кончится война, кончится отпуск — и ты в академии». А Банникова с тех пор стали именовать Коля-отпускник.