Пробуждение

Но фургона мы не дождались. Примерно через час проводник подал команду строиться.

— Вещи ваши привезут, никуда не денутся.

Теперь мы шли фруктовым садом, увязая в грязи уже не по щиколотку, а почти по колено. Наконец подошли к халупе, вокруг которой валялись части сельскохозяйственных машин и даже вполне сохранившаяся веялка, оставшиеся от прежних хозяев-немцев. Деревья и изгородь были увешаны сохнущими рубахами, кальсонами и портянками.

Внутри халупы полный разгром: платяной шкаф пошел на устройство нар, всюду валялись какие-то обломки. Этот хаос мы должны превратить в свое жилье. Времени не теряли, взялись за дело, и скоро халупа наша была вычищена, вымыта, нары доделаны, сооружены два стола, устроены полки, в разрушенную печь вмазан котел. Вот тут-то мой спутники, возмущавшие меня в часы вынужденного безделья сквернословием, оказались умелыми плотниками, печниками, стекольщиками. А интеллигентам — мне и Грише, не имевшим никаких профессиональных навыков, пришлось довольствоваться подноской воды и мытьем полов, что мы и выполняли, хотя и усердно, но неумело.

5 марта

Ночь спали недурно. Я и Гриша устроились рядом. У него не было одеяла, но нам вполне хватало и моего.

В полночь меня что-то разбудило, как будто свет. И впрямь, небо бороздили лучи прожекторов, гремела отдаленная канонада. Никто, кроме меня, не проснулся. Гриша лежал на правом боку и, подперев щеку рукой, сладко причмокивал во сне. Я смотрел на лучи прожекторов, которые прорезали темное пространство, исчезали и вновь появлялись. Интересно и красиво.

10 марта

Сегодня нам сообщили горестную весть — пал Перемышль[22]. К сожалению, многие из нашего взвода приняли эту весть довольно равнодушно, как будто заранее знали, что так и должно случиться.

Постепенно втягиваемся в занятия. Они не тяжелы. Донимает только бестолковщина с обязательным изучением фамилий разных начальствующих лиц, начиная со взводного. Требовательность в этом деле высокая. Вот и долбишь, что фельдфебель — господин подпрапорщик Федоровский. Ну, этого нужно знать. На второй день после нашего приезда он сделал нам осмотр. Фельдфебель показался мне умным человеком, хотя и окинул всех нас презрительным взглядом, мол, «серые», но ничего не ускользнуло от его внимания. Он мгновенно обнаружил все наши недочеты. Даже то, что мы «образованные», — это слово он произнес с едкой иронией — для него не являлось достоинством. 

Ну а зачем нам знать, что комендант крепости — генерал от кавалерии Бобырь, а главный начальник Варшавского военного округа — генерал-лейтенант граф Баранцев? Или начальник артиллерии — генерал-майор Яковлев? А тем более заведующий южным отделом — полковник Бороздич. Ведь никого из них мы никогда и не увидим. Наш взводный старший фейерверкер Чурсанов Алексей Яковлевич говорил нам, что он здесь с начала войны и никого из начальников, кроме ротного командира штабс-капитана Вакнеца и полуротного штабс-капитана Авальяни, не видел. Да и эти-то были здесь лишь два-три раза.

Организация крепостной артиллерии довольно странная. Артиллерия состоит из рот. В роту входит несколько батарей, иногда до десяти, с орудиями разных калибров. В нашей роте, например, шесть батарей и на довольствии состоит 678 человек. Это написано мелом на специальной черной доске, висящей в кухне. Конечно, при таких условиях командир роты не часто может посетить команду новобранцев.

Наш взводный — славный человек. Он Воронежской губернии, но считает себя казаком. Худощавый, черный, с лицом восточного типа. Этот тридцатишестилетний человек выглядит ленивым. Его любимый разговор — об усадьбе, как он называет свое хозяйство. Какие у него вышни, он так и говорит «вышни», а стоят три копейки ведро, огромные волы, коровы дают молоко в размерах невероятных. Он, конечно, фантазер. Жизнь у него была бы сладкая, если бы не «проклятая баба», которая в самую лучшую минуту жизни, когда, например, лежишь, отдыхая под вишней, кричит тебе и требует принести ведерочек пять воды. Но потом оказывается, что и «проклятая баба» — отличная хозяйка, кормит мужа вкусно, заботится о нем, как будто он «дитё».

— И жена она хорошая, — говорил Чурсанов, — да, хорошая, — и он сладко потягивался от приятных воспоминаний.

Каждый день он начинал вопросом:

— А когда же мы замиримся, Михаил Никаноровнч?

Или:

— Еще не замирились? 

13 марта.

Постепенно сошлись с двумя другими «образованными». Это — Ваня Алякринский, сын дьякона из Гороховца, и Геннадий Осинкин — из Кольчугино. Первый — высокого роста, сутуловатый, ходит коленками вперед, как бы на полусогнутых ногах, руки длиннее, чем обычно у людей. Кроме этого, «особых примет не имеет», как пишется в паспортах. Способности — весьма скромные, но силы невероятной: поднимает трехдюймовую пушку за дульную часть. Ваня добродушен, разговорчив, любит церковное пение и сам поет глуховатым басом.

Геннадий Осинкин — человек «субтильного» сложения, непонятно, как он попал в артиллерию, очень общителен, везде чувствует себя, как дома, непоседлив, все время вертится. У него хороший баритон, и потому он состоит в запевалах.

15 марта

Сегодня воскресенье, нас водили в церковь. Молитвенного настроения не было. Осинкин предложил помочь дьячку. И вот мы вчетвером на левом клиросе. Ваня и Геннадий как у себя дома. Достали какие-то ноты, мне незнакомые, написанные крючками. Но Ваня и Геннадий в крючках разбираются. Я и Гриша довольно успешно вторили им. В общем, время провели неплохо, солдатам наше «пение» даже понравилось. Дьячок же по приказу священника убеждал нашего взводного обязательно присылать нас ко всенощной и обедне. Мы не прочь: все-таки развлечение.

Всю ночь и весь день сегодня гремит отдаленная канонада. Это идет большое сражение на Бзуре[23]. Но так  как канонада гремит там же, где она гремела и две недели назад, все это говорит об упорстве и возрастающем ожесточении противников.

Получил первые письма из Иваново-Вознесенска. Там все по-прежнему.

21 марта.

Сегодня страстная суббота. Обещаны усиленные порции. Вечером принесли порядочное количество творогу, яиц, сахару и изюму. Фельдфебель приказал сделать пасху. Под руководством Вани Алякринского, как лица почти духовного звания, мы долго священнодействовали, пытаясь соорудить нечто похожее на домашние пасхи. Однако ничего путного у нас почему-то не получилось: сахар соединился с творогом, и все превратилось в жидкую кашицу.

27 марта

Получил письмо от сестры. Она пишет о государственном изменнике полковнике Мясоедове, предавшем 10-ю армию и получившем от немцев за это несколько миллионов, но разоблаченном и повешенном[24]. В нашей  армии много немцев, возможность измены не исключается, но ведь Мясоедов-то русский. Как же он-то мог изменить?

14 апреля

Неожиданно обнаружилось, что наш ленивый и малоподвижный взводный в случае необходимости может быть совсем другим.

Сегодня мы впервые увидели помощника командира роты штабс-капитана Авальяни. Довольно красивый грузин лет тридцати, веселый, подвижный, простой, он очень понравился нам. У Алякринского спросил, не родственник ли он композитора Алякринского. Получив отрицательный ответ, сказал «Жаль» и тут же спел нам романс этого композитора. Попал он к нам, когда мы долбили «унутренний устав».

«Словесность» скоро надоела штабс-капитану. Он приказал заняться строем. Вот тут-то мы и услышали, что у Чурсанова отличный голос, командует он великолепно, властно. Авальяни остался доволен и осведомился, как обстоит у нас дело с гимнастикой. Узнав, что мы занимаемся вольными движениями и играем в чехарду, сейчас же потребовал заняться чехардой и стал играть вместе с нашим отделением, смеясь от души своим и чужим промахам. А каждому из нас доставляло немало удовольствия прыгать через офицера. Затем перешли к перекладине. Авальяни неплохо показал некоторые упражнения и спросил, кто из нас может сделать то же. Мы не решались, боясь осрамиться. Тогда вышел Чурсанов:

22

Такая реакция на падение Перемышля говорит о том, насколько плохо информировали солдат о положении на фронтах. Перемышль был первоклассной австрийской крепостью. К концу сентября 1914 года он был окружен русскими войсками, которые преследовали разбитые в Галицийской битве австрийские войска. После неудачного штурма крепости, проведенного 11-й русской армией 5–7 октября, русские войска частично сняли осаду Перемышля и отошли на восточный берег реки Сан. Австро-венгерское командование воспользовалось этим и подвезло в крепость продовольствие и боеприпасы. 24 ноября она снова была блокирована. Австрийцам не удалось деблокировать крепость, и 9 (22) марта ее гарнизон капитулировал, взорвав большую часть укреплений. Русские взяли в плен более 120 тыс.. солдат и офицеров и свыше 900 орудий. В руках русских войск Перемышль находился до общего отхода их из Галиции и был оставлен 3 июня 1915 года. Перипетии борьбы за Перемышль подробно описаны А. А. Брусиловым в книге «Мои воспоминания». 

23

В ноябре 1914 года русская Ставка задалась целью осуществить глубокое вторжение в Германию. Разгадав эту угрозу, германское командование замыслило окружить и уничтожить наступавшие на Познань — Бреславль русские войска. С 11 по 24 ноября произошла крупная операция под Лодзью, закончившаяся для обеих сторон безрезультатно. Ввиду сосредоточения вдвое превосходящих германских сил русские войска по приказу Ставки 6 декабря оставили Лодзь, отошли на укрепленные позиции, проходившие по берегам рек Бзуры, Равки, Пилицы и Низы, и в течение зимы отбивали неоднократные атаки противника. Напряженные бои на рубеже Бзуры и Равки затихли лишь во второй половине марта 1915 года, когда центр тяжести роенных действий переместился в Галицию.

24

«Жандармский полковник Мясоедов служил в начале девятисотых годов на пограничной станции Вержболово и не раз оказывал всякого рода любезности и одолжения едущим за границу сановникам... Полковник охотно закрывал глаза на нарушение таможенных правил, если оно исходило от влиятельных особ, и скоро заручился расположением многих высокопоставленных лиц... Одновременно Мясоедов поддерживал «добрососедские» отношения с владельцами немецких мыз и имений и отлично ладил с прусскими баронами, имения которых находились по ту сторону границы. К услужливому жандарму благоволил сам Вильгельм II, частенько приглашавший его на свои императорские охоты, устраиваемые в районе пограничного Полангена. С немцами обходительного жандармского полковника связывали и коммерческие дела — он был пайщиком германской экспедиционной конторы в Киборгах и Восточно-азиатского пароходного общества, созданного на немецкие деньги». (М. Д. Бонч-Бруевич. Вся власть Советам. М., Воениздат, 1964, стр. 61.)

Департамент полиции знал о связях Мясоедова с германской разведкой и докладывал об этом военному министру Сухомлинову, однако тот, связанный с Мясоедовым личным знакомством, прикомандировал его к контрразведке Генерального штаба. За два года до войны Мясоедов, разоблаченный в печати и в Государственной думе как немецкий шпион, вышел в отставку. Но в начале войны Сухомлинов направил его с рекомендательным письмом к главнокомандующему армий Северо-Западного фронта генералу Рузскому, который послал его в «знакомые» ему места (Вержболово) — в 10-ю армию. Там Мясоедов собирал секретные материалы и передавал агентам германской разведки. Начальник штаба фронта генерал М. Д. Бонч-Бруевич поручил контрразведке выследить Мясоедова, и тот был пойман на месте преступления. По приговору военно-полевого суда Мясоедов был повешен в варшавской цитадели. Подробнее о деле Мясоедова см. в названных воспоминаниях М. Д. Бонч-Бруевича.