Пробуждение

Для занятия позиции мы совершили марш в два перехода. Погода стояла исключительно жаркая, дороги пыльные. Солдаты очень устали. Здесь опять отличился наш командир батальона капитан Бессарабов. Он часто слезал с коня и шел впереди той или иной роты. Там, где он шел, солдаты обступали его тесной толпой, стоял дружный, почти беспрерывный смех, усталости как не бывало: у капитана был неиссякаемый запас всевозможных анекдотов и смешных историй. Рассказывал он их с невозмутимым видом, играя только голосом. Но рассказывал с редким мастерством, я сам хохотал от души над его рассказами.

9 мая мы узнали, что создано новое Временное правительство, коалиционное: председатель остался прежний — князь Львов, военным и морским министром стал Керенский. Остались в правительстве и миллионер Терещенко, кадеты Некрасов, Мануйлов, Шингарев, октябрист Годнев, пришел еще один князь Шаховской — министром государственного призрения (или «министр презрения», как назвали его солдаты). Появились социалисты-революционеры Чернов и Переверзев, меньшевики Церетели и Скобелев. Все они уже хорошо известны своей приверженностью к старому.

Говорят, что на 1-м съезде Советов, начавшемся 3 июня, засилье эсеров и меньшевиков, которые образовали блок и вертят всем, как хотят[37].

Армия решительно идет к распаду. Солдаты в некоторых частях бросают оружие, не подчиняются офицерам. Их судят. Обычный приговор — порицание. Что это, как не попустительство? Население тоже начинает высказывать недовольство армией: не проходит дня, чтобы солдаты не украли и не зарезали несколько овец, свиней, телят и поросят. О курах и говорить не приходится.

По этому поводу состоялся полковой митинг. Выступало много ораторов, в частности Молокович, который призывал к сознательности и дисциплине. Пользы от митинга было не больше, чем от суда. 

Воруя у населения живность, солдаты одновременно продают ему все, что можно: обувь, белье, палаточные полотнища. Были такие случаи и в моей роте. Сегодня, например, солдат одет как полагается, а завтра, глядишь, он в худых штанах, рваном белье, на ногах какие-то арестантские коты. Объяснение одно — износилось. Пытался я отдавать таких молодцов под суд, но мне посоветовали «дела не поднимать»: и так солдаты раздражены. Оборванцев и разутых таскаю на занятия и работы, как и всех остальных, срамлю перед строем на поверках. Как будто немного помогает...

Батальонный комитет уже давно не проводит никаких заседаний. По существу его нет, да по правде сказать, и толку от него не было, никакого влияния на жизнь батальона он не оказывал. Полковой комитет пока собирается, но тоже влачит довольно жалкое существование. Большинство комитета беспартийные — вроде меня, несколько эсеров и два меньшевика. Большевиков — трое. Все заседания превращаются в простые словопрения. Споры идут в основном между большевиками, с одной стороны, и эсерами и меньшевиками — с другой. Мы, беспартийные, присматриваемся. Обсуждается, например, вопрос о Временном правительстве. Большевики за то, чтобы Временному правительству не оказывать никакого доверия, оно продажное, буржуазное, представляет и защищает интересы буржуазии, земельную реформу не проводит, крестьян, захватывающих помещичьи земли, свирепо преследует, рабочих лишает прав контроля, не обеспечивает рабочие семьи продовольствием, не борется с ростом цен на продукты, с расстройством транспорта, желает воевать и до конца быть верным союзникам. Разве можно доверять такому правительству? Нет ему ни доверия, ни поддержки. Эсеры и меньшевики, напротив, из кожи вон лезут, во всем винят большевиков и Ленина, спорят до седьмого пота, стращают разными ужасами и призывают к всемерной поддержке Временного правительства. Беспартийные члены комитета крестьяне — на стороне большевиков, когда стоит вопрос о земле и мире, и помалкивают по остальным вопросам.

Ничего особенно полезного из этих споров я не получил, так как сумел прочитать несколько брошюр, в том числе Ленина, и мне теперь ясно, что большевики  больше всех радикальны. На занятиях в роте я пытался разъяснить солдатам существо программ партии эсеров и меньшевиков и разницу между ними. Солдаты слушали внимательно, но программы их не удовлетворили: большинство из них крестьяне и они хотят не журавля в небе, а синицу в руки — мир и землю. А в программах эти вопросы или не затронуты, или поставлены так, что солдаты ими недовольны. Один так мне и сказал:

— Вот эсеры говорят: нужно дать землю и волю. Это хорошо, но где же воля? Мы не хотим воевать, а нас тут держат. Где земля? По-прежнему у помещика. Значит, на словах одно, а на деле другое. Нам такая партия не подходит. А вот большевики говорят: долой войну, даешь мир и землю. Это нам подходит. Так они говорят, господин поручик?

— Так!

— А вы нам про них ничего не говорите.

— Я вам говорю о том, что сам вычитал из программ. Программы купил, когда ездил в отпуск. Еще программы есть кадетов, группы «Единство», народных социалистов. Я о них не говорил, так как, по-моему, они вам еще меньше годятся. А вот программу большевиков я не смог достать. Нет ее и в полковом комитете. Говорить же о том, что сам плохо знаю, не хочу. Да вы и сами кое-что маракуете. Вот ведь, по-моему, правильно разобрались: эсеровская и меньшевистская программы вам не подходят, а лозунги большевиков вы приняли. Значит, стоите на верном пути. Чего же еще вам?

— А нам, господин поручик, хочется, чтобы большевики не только лозунги объявляли — это дело нехитрое, а чтобы за лозунгами дело шло. А его не видно. Вот народ и сомневается.

Я кое-как разъяснил, что большевиков мало, а противников у них много, поэтому пока и работа их мало видна. К тому же, все основные вопросы, кроме, конечно, вопроса о мире, который нельзя откладывать, должно решить Учредительное собрание.

Солдат не удовлетворяло и то, что не определилось время выборов в Учредительное собрание. 

— А как сделаться большевиком, записаться то есть в партию? — спросил один из солдат. Но видно было, что этим вопросом интересовались многие.

Вопрос не застал меня врасплох, но точно ответить на него я не мог, так как сам думал над этим и пока не пришел ни к какому заключению. Чтобы вступить в партию, нужно было, по-моему, быть до конца убежденным в своем согласии с ее программой и уставом, в готовности выполнять их, не щадя самого себя. С кондачка такие вопросы решать нельзя. Так я и разъяснил солдатам, передав им, собственно, свои мысли:

— Записаться в партию нельзя, в нее нужно вступить, а для этого требуется подать письменное заявление с рекомендациями. — Указал, конечно, где это можно сделать.

Я видел, что уважение к партии после моего разъяснения повысилось, а желание вступить в нее поколебалось: оказалось это не таким простым делом.

Наступление Юго-Западного фронта и введение смертной казни на фронте были последним и решающим ударом, который нанесло себе Временное правительство. Не осталось ни одного солдата, который теперь сказал бы доброе слово о нем. Солдатская масса клокотала все более решительно. Но что нужно делать — никто не знал. Лозунгов, которые захватили бы солдат и заставили их действовать, ни одна партия не давала. Многочисленные митинги с выступлениями разных лиц, в том числе матросов, машинистов и кочегаров Черноморского флота — явных эсеров[38] сопровождались едкими  репликами солдат и даже улюлюканьем. А время шло. Мы сменились с позиции и опять стояли в военном городке, возобновились концерты Бессарабова, и батальон снова наслаждался его вдохновенной игрой.

Офицеры в своем большинстве стояли в каком-то отрыве от солдат, жили собственной жизнью, равнодушные ко всему. Главным времяпрепровождением по-прежнему были преферанс и азартная «железка». Некоторые проигрывались в пух и прах: проигрывали часы, портсигары. Поручик Мальков проиграл собственную лошадь, и ее владельцем стал прапорщик Бандуто, не то грек, не то грузин. В довершение всего у нас в полку, а следовательно и всюду, появилось Общество офицеров. Оно возникло внезапно. Насколько я помню, никто о нем не слышал, никто в него не выбирал. Узнали о нем из объявления, которое распространилось среди офицеров. Выявились и активные члены этого общества, и его президиум. Председателем являлся подполковник Желиховский, членами президиума несколько кадровых офицеров, а также офицеров военного времени, в том числе штабс-капитан Мякинин. Я спросил у Бессарабова, знал ли он об организации этого общества и что он собой представляет. Бессарабов нахмурился.

37

1 Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов происходил 3–24 июня (16 июня — 7 июля) 1917 года в Петрограде. На съезде присутствовало 1090 делегатов, в числе которых были делегаты от 34 организаций действующей армии, тыловых частей и флота. Подавляющее большинство делегатов принадлежало к меньшевистско-эсеровскому блоку и поддерживавшим его мелким группам. Большевики, составлявшие в то время меньшинство в Советах, имели 105 делегатов.

Меньшевики и эсеры в речах и резолюциях призывали к поддержке Временного правительства, укреплению дисциплины в армии и к наступлению на фронте. Лидер меньшевиков министр Временного правительства Церетели заявил, что в России нет такой политической партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком в свои руки. В. И. Ленин от имени партии большевиков ответил с места: «Есть такая партия!», а в речи с трибуны съезда 4 июня сказал, что большевистская партия «готова взять власть целиком». (В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, том 32, стр. 267.) 9 июня в речи о войне Ленин раскрыл контрреволюционную сущность внешней политики Временного правительства и империалистический характер войны. Большевики предлагали в своей резолюции передать власть Всероссийскому Совету рабочих и солдатских депутатов. Однако съездом была принята эсеро-меньшевистская резолюция, в которой говорилось: «Переход всей власти к Советам рабочих и солдатских депутатов в переживаемый период русской — революции значительно ослабил бы ее силы, преждевременно оттолкнув от нее элементы, способные еще ей служить, и грозил бы крушением революции». Избранный съездом ЦИК, в котором преобладали эсеры и меньшевики, не имел реальной власти, а с июля превратился в придаток буржуазного Временного правительства.

38

В апреле 1917 года командующий Черноморским флотом вице-адмирал Колчак ездил по вызову военно-морского министра Временного правительства Гучкова в Петроград на совещание промышленных и «общественных» кругов о мерах борьбы против нарастающей революции. Вернувшись в Севастополь, Колчак, поддерживаемый эсерами и меньшевиками, развернул кампанию за «спасение родины». В результате этой кампании была сорганизована соглашательско-оборонческая делегация в 190 человек якобы от Черноморского флота и направлена в Петроград, на Балтийский флот и на фронт для агитации за продолжение войны и полную поддержку Временного правительства. Во главе делегации был поставлен студент эсер Федор Баткин, переодетый с разрешения Колчака в матросскую форму. Буржуазная печать шумно рекламировала «патриотический» почин черноморской делегации. Она была восторженно встречена в Петрограде министрами Временного правительства, миссиями союзных держав, буржуазией и соглашателями. Узнав о контрреволюционных выступлениях этой делегации, матросы в Севастополе стали требовать на митингах немедленного возвращения ее, ареста примазавшегося к флоту Баткина. Часть делегации осталась в Петрограде и при Ставке в Могилеве, остальные члены ее разъехались по фронтам и базам Балтийского флота, где агитировали за «укрепление фронта и упорядочение тыла», за наступление «ради спасения союзников». Баткин и другие члены делегации приняли на фронтах и в тылу активное участие в формировании контрреволюционных ударных батальонов, в борьбе против революционных солдат. (См. В. К. Жуков. Черноморский флот в революции 1917–1918 гг. М., «Молодая гвардия», 1931, стр. 44–51.)