Нимай Дас

Я никак не подготовился к этому путешествию, и у меня не было с собой ни снаряжения, ни теплых вещей. К вечеру сильно похолодало, хотя стояло уже лето, да вдобавок пошел еще дождь. Я забрался в густой кустарник, набрал листьев и сделал из них себе постель. Но от холода и страха я никак не мог уснуть. Я слышал, как где-то неподалеку бродят звери, а иногда совсем близко раздавался крик какой-то птицы. Я сидел, сжавшись, в кустах, и мое воображение как никогда ярко рисовало мне медведей, волков и снежного человека.

А потом почти с самой вершины холма донесся глухой вой. Это был вой волка. Тут же его вой подхватили и другие волки. Они начинали с самой высокой ноты, а затем постепенно снижали тон: «Оу, оу, оу-у-у-у». С разных сторон послышалось ответное завывание, так что казалось, что весь лес наполнился воющими волками. Их вой становился все более громким и яростным.

Вдруг мне показалось, что рядом с кустами, в которых я сидел, мелькнула какая-то тень. Мороз прошел у меня по спине, и мне отчаянно захотелось оказаться вновь в хижине с Гурудевом. Но было слишком поздно желать что-либо исправить.

Через несколько минут, которые показались мне несколькими часами, волки, все так же воя, собрались в одном месте, и я догадался, что они напали на какого-то зверя, - скорее всего, на лося.

Всю ночь я, как одержимый, повторял имена Кришны, однако я был слишком напуган, чтобы молиться о возможности служить Богу. Когда рассвело, я поднялся и вновь тронулся в путь, не зная, ни куда я иду, ни в какую сторону нужно двигаться. Вскоре я наткнулся на груду обглоданных костей - все, что осталось от лося, убитого волками. Всюду были видны волчьи следы, а земля вокруг пестрела пятнами крови. Это, разумеется, не добавило мне хладнокровия и способности к трезвому размышлению. Я продолжал брести наугад, спотыкаясь о камни и корни деревьев, обдирая лицо и руки о ветви и колючки и останавливаясь лишь тогда, когда уже не хватало дыхания. Я не хочу вспоминать все подробности того дня и надеюсь, что мне никогда больше не придется переживать что-либо подобное.

Темнота до того меня пугала, что ночью (это была уже вторая ночь в лесу) я опять не мог спать; при каждом звуке, при каждом малейшем шорохе я мгновенно настораживался: мне все казалось, что какое-то свирепое животное подкрадывается ко мне в темноте, желая напасть на меня и съесть. Чтобы обезопасить себя, я взобрался на дерево и просидел на нем всю ночь.

Этой ночью я стал понемногу приходить в себя, избавляясь и от панического страха, и от того заблуждения, в которое я впал после прочтения письма. Я начал понимать, что со мной случилось и что я наделал. Я был настолько поглощен тем, что со мной происходило, что лишь два дня спустя забеспокоился, вспомнив, что оставил Гурудева одного! Меня охватила тревога и чувство раскаяния. Но я не дал воли этим чувствам, чтобы смятение вновь не овладело мной уже под другой причине. Призвав на помощь все свое здравомыслие, я стал думать над тем, что дел.ать дальше.

Утром я слез с дерева и стал вспоминать то, чему нас учили, когда я был бойскаутом. У меня не было компаса, но я попробовал рассуждать логически. Я знал, что восток находится там, где встает солнце, и помнил, что от хижины пошел именно на восток. Поэтому, рассуждал я, если я пойду не туда, где восходит солнце, а в противоположную сторону, то, вероятно, я буду двигаться примерно по направлению к хижине. К тому времени я уже нисколько не сомневался, что хочу вернуться к Гурудеву. Он был прав, говоря, что лучше не пытаться выбраться из этого дремучего леса. Во всяком случае, я не тот, кто способен это сделать. Что же касается моих оскорбительных мыслей о Гурудеве и безумной идеи «уйти» от него, то я не стал пока думать об этом.

Весь день я шел, сосредоточив все свое внимание на том, чтобы идти по прямой. Мой метод заключался в том, что я мысленно проводил прямую линию до какого-нибудь камня или дерева впереди меня, а потом старался прийти именно к этому камню или дереву. Также я оставлял на своем пути разные метки: ломал ветки или делал камнем отметины на деревьях, - чтобы, оглянувшись, я мог проверить, действительно ли я иду по прямой. Не знаю, сам ли я додумался до этого или просто вспомнил то, чему меня учили, но от одной мысли, что я могу рассуждать и действовать здраво, я сразу же воспрянул духом. Я воображал себя индейским воином и представлял, что возвращение к хижине - это испытание моего умения выживать и ориентироваться в лесу. А чтобы мной не овладело чувство страха и одиночества, я стал в ритм шага повторять Харе Кришна. Когда стало вечереть, я увидел впереди гору, чьи очертания показались мне знакомыми, и направился прямо к ней. Пока не стемнело, я взобрался на другую гору и с ее вершины наконец-то увидел столб дыма, который шел из трубы нашей хижины. Увидев этот дым, я тут же что есть духу помчался по направлению к нему и бежал не останавливаясь до самого дома, хотя уже стемнело, и мне около часа пришлось бежать в полной темноте.

Гурудев, увидев меня, так обрадовался, что вскочил с места и, воскликнув «Нимай!», обнял меня. В глазах у него стояли слезы, а я плакал, как ребенок.

- Что случилось? - спросил он меня, но тут же заговорил сам, не дав мне ответить.

Он рассказал, что очень беспокоился и даже пробовал ходить по лесу, чтобы найти меня, и что все это время молился Кришне. Не вдаваясь в подробности, я в нескольких словах объяснил, что произошло. Однако Гурудев видел меня насквозь, и все, что я не договорил, он понял без слов. Но ни он, ни я не хотели обсуждать это. Мы были счастливы, что снова были вместе. Гурудев сказал, что мне нужно искупаться и что он пока приготовит суп и салат из одуванчиков. Впервые за эти два дня я смог наконец-то расслабиться и спокойно уснуть. Я был очень благодарен Кришне за то, что вновь оказался в теплой хижине в обществе своего лучшего друга.

Гурудев не стал ругать меня за то, что я сделал. Он, наверное, решил, что я и так уже достаточно наказан. Но на следующий день мы обсудили произошедшее.

- Когда люди критикуют духовного учителя, - сказал, я, -ум начинает думать, что, возможно, что-то из сказанного - правда. Но такие мысли губят нашу духовную жизнь. Как нам поступать в таких случаях? Я всегда думал, что мы должны слепо верить своему гуру. Я прав?

- Нет, - ответил Гурудев, - вера не должна быть слепой, она должна быть твердой и непоколебимой. Слепая вера основана на сентиментальном отношении к духовному учителю или на догматическом, некритическом мышлении. Ты должен получить ясное представление о положении духовного учителя и о том, каковы должны быть твои отношения с ним, а для этого нужно хорошо осмыслить все то, что говорится по этому поводу в священных писаниях. Но, предавшись духовному учителю, ты должен непоколебимо верить ему. Прабхупада как-то сказал, что понятия не имел, к чему приведет выполнение указания его духовного учителя печатать и распространять книги, но он слепо, как он сам выразился, исполнил его наказ. А что касается того, как поступать, когда критикуют гуру или какого-нибудь вайшнава, то священные писания говорят, что необходимо либо оспорить слова критика, либо уйти, если вести спор невозможно.

- А если духовный учитель обманет ученика, который непоколебимо верит ему?

- Это самое большое несчастье. Поэтому выбирать духовного учителя нужно с величайшей осторожностью. Но нельзя отказываться получать духовное посвящение из одного лишь страха быть обманутым. Если духовный учитель сходит с правильного пути, то есть если он отступает от воззрений нашего учения или нарушает религиозные заповеди, то ученик может отвергнуть его. Но даже и в этом случае ученик должен какое-то время терпеливо ждать и молиться о том, чтобы гуру признал свои ошибки и вновь стал верен духу и букве учения сознания Кришны. Также нельзя осуждать духовного учителя за тот образ жизни, который он вел до того, как получил духовное посвящение. Ученик не должен даже интересоваться его прошлой жизнью. Нарада говорит, что ученик должен быть послушным и считать духовного учителя своим самым близким другом, которому он может откровенно рассказать о своих сомнениях и который может помочь ему избавиться от этих сомнений с помощью логических рассуждений.