Первые залпы

Капитан Солдатов не первый год на границе. Десять лет на самом переднем крае. А воевал еще в гражданскую, пятнадцатилетним парнишкой. И беляков бил, и на гражданке работал, и шпионов ловил на границе — всю жизнь в напряжении, а иначе и жить было бы неинтересно. Все было бы хорошо — и работа нравится, и на днях к «майору» представили, и жена его любит, и две дочки с сынком растут, — если б не подкачало здоровье: недавно открылся туберкулез легких. Сказалось все-таки постоянное напряжение…

Жена уговорила взять путевку в туберкулезный санаторий и очередной отпуск. Очень она беспокоится за него, Мария Алексеевна, Машенька… Двадцать третьего июня, в понедельник, должен уехать. Железнодорожный билет уже в кармане, и чемодан уже собран в дорогу. И вдруг — бац! — вчера приказали возглавить операцию, выехать в Волчин и Новоселки. Сказал Машеньке, что сегодня к вечеру вернется, и уехал. А когда теперь вернется — разве ж кто знает?

Ну, да черт с ним, с туберкулезным санаторием! Лишь бы сейчас переправу удалось провести. И хорошо, если бы не было никакой войны.

…Не заворачивая на заставу, они миновали Новоселки и поехали дальше к Бугу. Темнота уже окутала песчаные холмы, кусты и молодые сосны.

Не доезжая километра до реки, на тихой поляне Кондратьев остановил машину. Все, кроме шофера, сошли. Водителю было приказано, не зажигая фар, дожидаться, а Солдатов, Кондратьев и человек в штатском пошли к Бугу. Шли узкой тропинкой, гуськом.

Было уже совсем темно, когда они остановились на берегу реки. Кондратьев свистнул два раза иволгой. В ответ из черных кустов свистнули трижды.

— Здесь Шумер, — шепнул Кондратьев Солдатову.

Они осторожно пробрались в кусты. Шумер дожидался их, сидя на корточках рядом с надутой резиновой лодкой.

— Все в порядке? — спросил Солдатов.

— Да, — ответил Шумер.

Все четверо вглядывались в противоположный берег. Он чернел низкой стеной кустов. Там было на редкость тихо. И так же тихо, неторопливо текли серебристые воды Буга. Пахло ивняком и цветущей мятой.

Стояли в ожидании около часа. На том берегу было по-прежнему тихо, безлюдно.

— Можно переправляться, — разрешил Солдатов.

В комендатуре он подробнейшим образом проинструктировал разведчика и сейчас сказал только: «Желаю успеха» — и пожал руку. — А вы сразу же возвращайтесь, — обратился он к Шумеру. — Мы вас будем ждать здесь.

И тоже пожал руку. Капитан Кондратьев пожал руки обоим и напутствовал шутливо:

— Ну, ни пуха ни пера…

Потом они в полной тишине спустили лодку на воду, Солдатов и Кондратьев поднялись в кусты и стали ждать, а Шумер повез разведчика к чужому берегу.

До самого берега оба не произнесли ни слова.

Шумер греб без единого всплеска. Весла, как в пустоту, окунались в медленную, маслянисто-черную воду. На быстрине лодку стало сносить к высоким кустам, но так и было рассчитано — высадиться в самом густом, высоком кустарнике.

Он приближался — чужой, настороженный, притаившийся берег.

Шумер знал в кустах рыбацкий лаз, выходящий к реке, и греб прямо к нему, чтобы разведчику не продираться сквозь заросли и не наделать шуму.

Лодка с легким шорохом ткнулась в песок; разведчик, сидевший на носу, поднялся и шагнул на берег. Постоял, прислушался и, махнув Шумеру рукой, скрылся в кустах. А Шумер еще немного подождал — все ли в порядке? — и медленно поплыл обратно. Слава богу, кажется все пока обошлось хорошо…

Разведчик вышел из кустов — перед ним лежала луговина. Запахло скошенной травой. Зачернели копны. Он сделал несколько шагов и вдруг упал на землю: под ближайшей копной тихо разговаривали. Прислушался. Говорили по-немецки. Слов не разберешь. Нужно было подползти поближе. И он пополз по колючей жесткой траве. Все ближе копна, громче разговор. Вот уже видно, что это не копна, а большая понтонная лодка, замаскированная охапками сена, и около нее на земле сидят люди, а на людях каски.

Он притаился и послушал.

— Почему ты не спишь, Вольф? — спросил кто-то.

— А ты? — переспросил Вольф.

— Не спится, черт побери…

— Чего же спрашиваешь? Может, и жить-то осталось нам всего четыре часа…

Разведчик, пятясь, пополз обратно к кустам. Было ясно, что вся луговина уставлена не копнами, а понтонами, прикрытыми сеном. А вот то черное пятно, что ближе к кустам, — орудие. Если присмотреться — ствол поблескивает в неясном свете звезд. И фашистским солдатам оставалось четыре часа до атаки. Быстрее назад, к своим! Предупредить, успеть предупредить!..

Павел Шумер уже был на середине реки, когда позади послышался всплеск воды. Кто-то догонял лодку, и нужно было уходить, если это погоня, или дожидаться, если это был свой.

Шумер притормозил, вглядываясь в темноту. Человек подплыл, ухватился за резиновый борт, чуть не перевернул лодку. Видно, очень торопился. Да это тот самый… Тяжело дыша, он вскарабкался в лодку, приказал:

— Быстрее к своим!..

На берегу их поджидали Кондратьев и Солдатов.

Отпустив Шумера с его лодкой домой, все трое через несколько минут были уже на заставе.

Там и увидел Горбунов разведчика, пока тот переодевался в сухое красноармейское обмундирование.

4. Да, будем драться!

Теперь он ждал своего замполита Леонтия Горбачева, чтобы вместе обсудить, как встретить фашистов. А ведь предстояла не стычка, а бой не на живот, а на смерть. И хоть Горбунов был не начинающим военным, задача, вставшая перед ним, была очень трудной даже и для более опытного командира.

В свои двадцать пять лет Василий не так-то уж много увидел в жизни, чтобы самостоятельно судить обо всем том, что случилось, но он понимал, что сейчас от его стойкости и командирского уменья, как и от стойкости других офицеров и солдат, зависит судьба Родины.

С малых лет Василий Горбунов только и знал, что нужду да работу. Тринадцати лет уже пас скотину, так и не доучившись до пятого класса. Семья была бедной-пребедной, а едоков много. До ученья ли? Так и ходил пастухом, стерег чужую скотину. Потом поступил на курсы трактористов, работал трактористом в МТС, бригадиром полеводческой бригады, заведующим свиноводческой фермы. А для того чтобы стать заведующим фермы, окончил курсы в городе Мологе. Там и вступил в комсомол.

Он рос и мужал вместе с родным, некогда захудалым, лапотным краем, и к тому времени, когда здесь стало разливаться первое в нашей стране искусственное Рыбинское море, Василий Горбунов уже стал ни много ни мало комсомольским вожаком большого колхоза.

Как и все его сверстники, он с трепетным уважением относился к родной Красной Армии, к ее командирам, которых встречал на улицах Мологи и Ярославля. В воображении возникали образы Чапаева и Буденного, картины боев за Каховку и Перекоп. Обо всем этом он любил читать в книжках, смотреть в кинокартинах, слушать рассказы бывалых людей. Ну, и о границе, конечно. О басмачах и шпионах. О том, как их ловят.

В деревне Банево жил интересный человек — Василий Яковлевич Комаров, демобилизованный с дальневосточной границы. Он рассказывал ребятишкам о своей службе. В тридцать четвертом году ушел служить на границу старший брат Василия Александр. Ушел неграмотным, а на заставе выучился читать и писать, присылал письма оттуда. Сообщал, что коноводом у начальника заставы, что на границе служить беспокойно, но интересно.

И вот уже сам он четвертый год на границе. Провожали его всей многочисленной родней, всей деревней, с гармошкой, с лихими песнями и наказами, чтобы служил исправно, не срамил род Горбуновых. И он старался. Военная служба оказалась ему по душе, по его настойчивому, упорному характеру. Сразу же после учебного пункта его направили в школу младшего комсостава. Он ее окончил отлично, получил звание помкомвзвода и был послан на шестимесячные курсы младших лейтенантов. После курсов его назначили помощником начальника на одну из застав в самом центре Пинских болот. Чтобы не провалиться в трясину, Василий обувал широкие лапти; от комаров защищался марлевой сеткой; пил ржавую болотную воду. И ничего, привык, закалился. В сентябре тридцать девятого с боем участвовал в освободительном походе по Западной Белоруссии, потом встал вместе со всеми на Западном Буге, был назначен начальником заставы здесь, в Новоселках.